Случайный билет в детство - Владислав Стрелков

— Дерево семейства ильмовых, — опять отвлек меня врач. — Дуб? — предположил он и почесал лоб.

Сам ты дуб — беззлобно подумал я, — у Вязовых дубов сроду небывало. Интересно, он вообще какое-нибудь слово в кроссворде сам отгадал? Медик он хороший, но помимо медицины хоть чего-то он должен со школы помнить.

— Это дерево вяз, Виктор Евгеньевич, — сказал я, и шагнул было от окна, но задержался, глядя на крыльцо больничного корпуса — к нему бежал мужик, прикрываясь чем-то вроде кожаной папки или дипломата. Его узнал сразу, это был следователь, что приходил вместе с Зелениным.

— Да, Виктор Евгеньевич, через пять минут следователь придет. В ординаторскую для конфиденциального разговора не пустите?

Врач поднял на меня ошарашенные глаза.

— Его я только что в окно увидел, — на всякий случай пояснил я.

Врач поднялся и выглянул в окно. Следователя естественно не увидел, зато узрел ясное небо на западе. Посмотрел на часы и хмыкнул.

— Хм, и вправду… ладно, Мария Антоновна, — обратился он к медсестре, — проводите молодого человека в ординаторскую, а потом выписку подготовьте. А вам, — врач положил руку на моё плечо, — для скорейшего обретения нормального вида рекомендую контрастный душ и солнечные ванны, для тонуса кожи полезно, и для всего организма соответственно.

— Спасибо. — И мы попрощались.

Медсестра проводила меня в ординаторскую. Убрала посуду со стола, протерла столешницу и вышла.

Следователь запаздывал, похоже, я со временем немного ошибся. Ну, ничего, тогда пока закончу песню:

— Горячим вихрем в кровь и пот,Все в росчерках свинцовых струй,Сухим песком забитый рот,И смерти горький поцелуй.

Враги уж рядом. Вижу вдруг,Я друга бледное лицо,Он с криком — Жить ты должен, друг!Рванул гранатное кольцо.

Разрыв и жуткий рикошет,И трассы плотного огня,Граната есть, патронов нет,Так значит очередь моя…

И этот сон как в горле кость,Приходит ночь и снова — бой,Граната и патронов горсть,И друг пока еще живой…

Но закончить песню не успел, дверь опять скрипнула, и в ординаторскую вошел мужик в сером костюме, держа в руках вовсе не дипломат, а старый тощий черный портфель из кожзаменителя.

— Здравствуйте, следователь Запашный Руслан Григорьевич, — представился он.

— Здравствуйте. — И улыбнулся про себя — хорошая фамилия для следователя. А что — ищет, ловит, укрощает и в клетку, то есть в тюрьму сажает.

Тем временем следователь снял пиджак, повесил его на спинку стула, сел, достал из портфеля пару листов с записями, ручку и картонную папку с надписью «Дело №». Раскрыл её, пролистал, что-то просматривая, а я напряг память, вспоминая УК РСФСР — что там мне по статьям светит? Кажется статья сто четвертая или сто пятая? Возможно, сто шестая, так как Громин был меня гораздо старше и сильнее, да еще с поддержкой пятнадцати молодых придурков. Правда, помнится, согласно десятой статье, уголовная ответственность мне не грозит, так как мне четырнадцать только через полтора месяца исполнится, так что лишь меры воспитательного характера.

— И так, — произнес следователь. Отложил папку и взял один из листов. — Поговорим?

— Поговорим, — согласился я.

Как-то странно и неправильно всё, но что именно, пока не понял. В больнице, и не допрос, а разговор, и у следака вид, точнее настрой доброжелательный.

Ладно, посмотрим.

Сам «разговор» начался с уточнения моих данных — имя, фамилия, отчество, год рождения…

Нет, это не допрос, а тест какой-то. С уточнением.

— Фамилия — Вязов?

— Вязов.

— Отлично! — следователь чиркнул на листочке, будто галочку поставил, — Имя — Сергей?

— Сергей.

— Прекрасно! — опять галочка…

Я смотрел на Запашного, и прикидывал — это такая форма подготовки к признательным показаниям, или уже укрощение началось? Оригинально. Ничего себе пустая формальность!

На каждый мой ответ у него находилось новое восклицание. Сейчас как гаркнет — Ап!

Но уточняющие мою личность вопросы закончились и Запашный перешел к делу:

— Ладно, с этим закончим, я задам несколько вопросов, просто для уточнения. Весь этот разговор пустая формальность, не более, но мне надо понять многие непонятные мне моменты. Вот такая тавтология. Например, причины лютой ненависти Громина к вам, и так далее.

— Задавайте.

Запашный убрал в портфель папку, оставив на столе только листочки, откинулся на стуле, сложил на груди руки и спросил:

— Вы давно знаете Громина Андрея Михайловича?

Вот блин, если честно, я его на уроке в первый раз увидел, и что теперь говорить?

— Нет. Он недавно в школе начал работать.

— И у вас сразу случилась взаимная неприязнь?

— Не сразу. Просто сутра был конфликт с его младшим братом…

— Дальше. — Кивнул Запашный, а я подумал — знает.

— На уроке Громин повел себя негативно, начал оскорблять…

Блин, а ведь я тоже хорош. Мне бы самому промолчать… не случилось бы всего.

— И я не сдержался и ответил.

— Как?

— Попал мячом ему в лицо.

— Специально?

— Да.

— Хм, метко, и?

— Громин схватил меня, хотел ударить, но ему ребята помешали, а потом пришел директор и военрук.

Следователь вновь кивнул.

— Это я знаю, но не понимаю, почему Громин мстил именно вам?

Значит про случай у беседки, когда Громин был с собакой, Запашный не знает, или не придает ему значения?

— Скорей всего Громин хотел отомстить Коротову за увольнение, — высказал свою версию я, — только Василий Владимирович оказался не по зубам, и он решил выместить всю злобу на мне.

— Да, — пробормотал Запашный, — именно так и… — но спохватился, — Хорошо, с этим разобрались.

Следователь заглянул в свои записи. Лист был исписан весь, только прочитать что именно невозможно, не почерк, а кардиограмма.

— Когда Марина Зеленина ушла, у вас была возможность избежать драки, почему все-таки остались, зная, что вас гарантированно изобьют?

— Руслан Григорьевич, а вам страшно бывает? Ну, угрозы от подследственных были?

— Хм, всякое бывало, — пожал плечами Запашный, — но собака лает, ветер свищет. Как тут отступать?

— Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Вы работаете с уголовниками и знаете, как у них бывает — отступил, показал слабость, струсил, и все — ты дно. А если выстоял, да еще оборотку дал… так что случись опять выйти против десятка не побегу.

Сказал и понял — так и будет. И дядя Миша сделал бы так же.

— Но один против пятнадцати… — следователь поежился. — Но ты прав, отступать нельзя. Расскажи подробно, — вдруг перешел на «ты» Запашный, — что произошло с момента появления Тихомирова?

— Самого появления дяди Миши я не помню, очнулся, он уже был. Что он Громину говорил, я не слышал, в голове звенело будь здоров. Потом выстрел. Его я услышал. Потом еще выстрел, и еще…

Дальше продолжать не стал. Запашный сидел и задумчиво смотрел в окно, а я в угол комнаты, где на большом календаре, улыбалась девушка на фоне рубленного дома с резными ставнями. Сразу сложились строки:

— А мне б увидеть дом родной,И вспомнить давний тот роман,Девчонку с русою косой,Как кутал утренний туман,Обнять любимую свою,Услышать — я тебя люблю…

Мое романтическое свидание закончилось дракой и… смертью.

— Ладно, — поднялся Запашный, — у меня вопросов больше нет.

— Э-э-э… — удивился я, — а дальше что?

— А ничего. — Следователь вложил листки и ручку в портфель. — Громину грозит пятнадцать лет, так что его можешь больше не опасаться, сядет надолго. Гарантированно.

— Как сядет… так он живой?

— Живой. В больнице он, ты его хорошо приложил. Чуть шею не свернул.

Статья сто восьмая — автоматически подумал я — умышленное тяжкое телесное повреждение. Чёрт! Жаль сил не хватило прибить эту сволочь.

— А суд?

— Как вылечат. А ты чего беспокоишься? Свидетелем мы тебя привлекать не будем, и так всего достаточно. Так что отдыхай, каникулы же!

Он протянул и пожал мне руку. Не сильно. Затем быстро вышел из ординаторской.

Вот такая получилась формальность.

И так, Громин жив. Жаль. Не вышло наказать его за смерть дяди Миши.

Я зашел в палату за своими вещами. Переоделся и попрощался со всеми. Пока шел к выходу дописал куплет:

— Но мирных снов мне видать,Они остались в жизни той,Мне не хотелось умирать,Я проклят был чужой войной.

Эта песня для дяди Миши. И еще песни будут, жаль, своей гитары у меня нет, но это дело решаемое.