Трагедия королевы - Луиза Мюльбах

Последние, со своей стороны, так восхищались своим малолетним шефом и были так привязаны к нему, что вздумали доставить ему доказательство своей любви. Однажды офицеры полка явились в Тюильри и просили у короля разрешения поднести своему шефу подарок от имени всего полка.

Король охотно разрешил это и ввел сам маленьких офицеров в приемный зал, где находился дофин вместе с королевой.

Дофин увидел их и весело поспешил навстречу офицерам.

— Добро пожаловать, товарищи, добро пожаловать! — воскликнул он, протягивая им руки. — Моя мама-королева говорит, что вы хотите поднести мне что-то, что доставит мне удовольствие. Но я и без того рад видеть вас; с меня довольно и этого!

— Но вы не захотите отвергнуть наш подарок, командир?

— О, конечно, нет! Ведь папа-король говорит, что командиру не запрещается принять почетный подарок от своего полка. В чем же он заключается?

— Командир, мы подносим вам игру домино, сделанную целиком из развалин Бастилии, — сказал маленький офицер Паллуа, стоявший во главе депутации, а затем, сняв чехол с черного мраморного ящика с золотыми наугольниками, подал его дофину и с торжественной миной произнес следующее четверостишие:

Развалины старинной здесь твердыни, Темниц остатки — ужаса страны, Чтобы мощь народа ты познал отныне, В забаву для тебя превращены.

Бедный маленький дофин! Даже, оказывая ему почет, не могли обойтись без угрозы, и подарок, поднесенный царственному ребенку любовью, был в то же время даром революции, которая в виде предостережения указывала ему на прошедшее, когда ненависть народа разрушила мрачную темницу, служившую орудием королевского могущества!

Дофин в своей детской невинности не почувствовал укола, скрытого в символическом даре без ведома самих жертвователей. Он в простоте детской души радовался прекрасному подарку и просил объяснить ему значение игры. Все плитки домино были выточены из черной мраморной облицовки камина в приемном зале Делонэ, губернатора Бастилии, умерщвленного парижским простонародьем. На обратной стороне каждой плитки была выгравирована золотая литера, и когда их распределяли по порядку, то получалась надпись: «Да здравствует король! Да здравствуют королева и его высочество дофин!» На ящик пошел мрамор алтарной доски из часовни Бастилии. В середине его находилось золотое рельефное изображение.

— Это мой папа-король! — радостно воскликнул дофин, указывая на портрет.

— Да, — подтвердил Паллуа, предводитель маленького отряда. — Каждый из нас носит его в своем сердце. Подобно королю, вы будете жить для счастья своих подданных и, подобно ему, будете кумиром Франции. Мы, французские солдаты и граждане будущего, приносим вам, полководцу и королю будущего, свою присягу, как будущие опоры трона, который предназначен вам и который был поставлен мудростью вашего отца под непоколебимую власть закона. Мы знаем, что дар, принесенный нами вам, ничтожен, но каждый из нас прибавляет к нему свое сердце.

— А я отдаю вам свое собственное, — в радостном волнении воскликнул дофин, — и постараюсь быть благонравным и хорошо учиться, чтобы мне позволили в награду играть в мое прекрасное домино! — При этих словах, нежно взглянув своими большими голубыми глазами на королеву, стоявшую с ним рядом, дофин схватил ее руку, поднес к губам и вкрадчиво сказал: — Милая мама-королева, когда я буду умницей и прилежным, ведь ты поиграешь со мною в мое домино?

Печальная улыбка блуждала по губам королевы, и никто не заметил робкого, испуганного взгляда, устремленного ею на этот ящик, который был для нее только памятником страшного дня.

— Да, дитя мое, — кротко сказала она, — мы поиграем с тобой в домино и будем часто забавляться им, потому что ты, конечно, постараешься быть послушным и прилежным.

Мария-Антуанетта заставила себя ласково поблагодарить мальчиков за поднесенный дофину подарок и казаться приветливой и веселой до тех пор, пока члены депутации удалились в сопровождении короля и дофина. Но, когда они вышли, улыбка замерла на ее губах, и она с ужасом указала на ящик, обращаясь к Турзель:

— Унесите его прочь, унесите скорей! Это страшное напоминание о прошлом, ужасное пророчество для будущего. В этом ящике лежат камни Бастилии, разрушенной народом, а сам по себе он напоминает саркофаг. И на этом саркофаге портрет короля! О, горе и позор нам, несчастным, для которых даже дары любви омрачаются воспоминаниями ненависти и каждая радость отравлена горечью! Революция шлет нам своих буревестников, а мы должны принимать их за голубей с маслинной ветвью! Поверьте мне, я провижу будущее: приближается потоп, который поглотит нас всех.

XIX. От двадцатого июня до десятого августа 1792 года

Мария-Антуанетта была, бесспорно, права. Революция посылала своих буревестников в Тюильри. Они стучались своими могучими крыльями в окна королевского замка, терзали своими когтями цветы и кустарники Тюильрийского сада, так что королевская семья не осмеливалась больше показываться там. Но они не врывались пока в самый дворец, и, по крайней мере, во внутренних покоях королева, охраняемая национальными гвардейцами, была еще ограждена от оскорблений черни.

Впрочем, не совсем так, потому что буревестники революции стучались в окна, которых нельзя было не отворять по временам, чтобы впустить в мрачные залы немного солнечного сияния и свежего воздуха. Уже давно Мария-Антуанетта прекратила свои прогулки по Тюильрийскому саду; народ, толпившийся за его решеткой, до такой степени оскорблял ее словами, жестами, окликами, что она предпочла вовсе не ходить туда. Наглые приставания черни отвадили от прогулок и короля, а вскоре дошло до того, что даже дофина не решались больше пускать в его садик. Марат, Сантерр, Дантон и Робеспьер, наиболее видные представители народных масс, посредством угроз роялистам и подстрекательства низших слоев населения устроили так, что никто не осмеливался более приближаться к садику принца для изъявлений приветствия и почтения королевскому сыну. Маленький полк дофина во избежание