Трагедия королевы - Луиза Мюльбах

Но дофин являлся солнечным лучом в этом мрачном, печальном жилище, и лицо Марии-Антуанетты прояснялось, когда она смотрела на сына, питавшего к ней нежную привязанность. Его веселый смех вызывал у нее самой улыбку.

Вообще, когда первый пыл народного гнева остыл, цепи, в которые заковали королевскую семью, значительно ослабли и сделались менее тягостными. Члены королевского дома могли, по крайней мере, покидать, когда им вздумается, душные комнаты и спускаться в сад, хотя и под надзором национальных гвардейцев. Им позволялось вновь запирать двери своих комнат, хотя за их порогом стояли часовые с ружьем на плече. Проходили целые недели, даже месяцы в 1791 году, когда казалось, что взволнованные умы готовы успокоиться, а королевская власть может быть восстановлена. Король до известной степени получил прощение от Национального собрания, приняв конституцию и присягнув ей. Эта конституция, составленная Национальным собранием, конечно, лишала короля всякой силы и власти и оставляла его до поры до времени лишь в виде автомата, который мог двигаться только по произволу конституции и Конвента.

Но, желая доставить мир своему народу, король принес и эту жертву, присягнув конституции. Народ как будто почувствовал благодарность к нему и был готов вернуться к более мирному настроению. Он перестал докучать королеве злобными насмешками, когда она показывалась в саду Тюильри или в Булонском лесу. В Париже даже вошло в моду интересоваться дофином, расхваливать маленького принца, как чудо красоты и привлекательности, и ходить в Тюильри, чтобы посмотреть, как он работает в своем саду.

Этот сад был расположен в непосредственной близости ко дворцу, у конца террасы, выходящей на набережную; он был окружен высокой проволочной решеткой и примыкал к маленькому павильону, где жил аббат Даву, наставник дофина. В Версале дофин имел собственный садик, где работал сам, сажал растения, копал землю и каждое утро срезывал цветы для букета, который подносил своей «маме-королеве». Маленький садик на тюильрийской террасе должен был заменить ему этот любимый уголок. Мальчик был в восторге от своих новых владений и каждое утро по окончании уроков отправлялся туда копать гряды, поливать растения и ухаживать за цветами.

С тех пор этот сад подвергался многократным изменениям; он увеличен, возобновлен, обнесен более высокой решеткой, но остается тем же садиком дофина Людовика-Карла, который впоследствии был отведен Наполеоном маленькому римскому королю, Карлом X — герцогу Бордоскому и Луи-Филиппом — графу Парижскому.

Какое множество воспоминаний связано с этим клочком земли, который так скоро покидали его юные владельцы! Один из них, едва достигнув десятилетнего возраста, угас в тюрьме, другой, еще моложе его, был унесен политической бурей на чужбину и дожил только до момента, давшего ему возможность перед смертью узнать имя своего отца и посмотреть на его шпагу. Третий и четвертый были также сметены бурей и долго скитались в изгнании по Австрии и Англии. А сколько слез должны были пролить эти дети, достойные сожаления и сами по себе, над участью своих отцов! Один из них умер на эшафоте, другой — под ножом наемного убийцы, третий — вследствие падения на каменную мостовую проезжей дороги и наконец величайший из них был, подобно Прометею, прикован к скале и постепенно замучен до смерти своими воспоминаниями.

Этот садик в Тюильрийском парке со стороны набережной, получивший теперь историческое значение, представлял собою в то время эльдорадо маленького дофина Франции, и полюбоваться царственным ребенком было величайшим удовольствием для парижан, которые, с тех пор как король присягнул конституции, сделались опять на некоторое время восторженными роялистами.

Когда принц отправлялся в свой садик, его обыкновенно сопровождал отряд национальной гвардии, стоявший на карауле в Тюильри, и дофин, учившийся теперь военному строю, обыкновенно был в форме национальных гвардейцев. Во всех магазинах был выставлен его портрет в военной форме, который воспроизводился также на веерах, булавках, перстнях. И между самыми знатными дамами Сен-Жерменского предместья, как и между рыночными торговками, считалось хорошим тоном украшать себя миниатюрой дофина. Как сияли его черты, как блестел взор, когда ребенок в сопровождении своего конвоя, которым он гордился, шел к себе в садик! Если свита была не слишком многочисленна, принц приглашал ее войти с собою. Однажды, когда все дежурные гвардейцы добивались чести сопровождать принца, многие из них были принуждены остаться за решеткой сада.

— Извините, господа, — сказал им дофин, — мне очень досадно, что мой сад так мал, так как это лишает меня удовольствия принять вас всех у себя.

После того он поспешил поднести цветы каждому, кто приближался к решетке, и радовался, получая восторженную благодарность.

Дофин возбуждал такой энтузиазм, что парижские мальчики завидовали взрослым, дежурившим у него, и мечтали поступить в солдаты, чтобы попасть в свиту дофина. Таким образом возник полк малолеток, назвавший себя «полком дофина». Парижские граждане спешили записывать в него своих малолетних сыновей и приобретали для них обмундировку и вооружение. Когда этот полк миниатюрных гренадеров был сформирован и обучен, то с разрешения короля явился в Тюильри на парад в присутствии дофина. Принц пришел в восторг от своего маленького полка и пригласил его офицеров к себе в сад полюбоваться его цветами, составлявшими драгоценнейшее сокровище дофина.

— Но осчастливите ли вы нас, став шефом нашего полка? — спросил его один из мальчиков.

Дофин с радостью согласился.

Большинство этих маленьких солдат составляли первоначально дети знатных фамилий, и понятно, что они, по своей благовоспитанности, оказывали своему молодому начальнику известное внимание. Однако им было строго запрещено оказывать в чем-либо уступчивость своему товарищу. «Я, конечно, желаю, — сказал король, — чтобы у моего сына были товарищи для возбуждения его честолюбия, но не хочу, чтобы у него были льстецы, старающиеся угождать ему». Вскоре число маленьких солдат увеличилось, потому что каждая семья добивалась чести определить своих сыновей в «королевский полк имени дофина» и записывала их в его ряды. Простонародье же сбегалось толпами, когда этот полк производил ученье на площади Карусель. Солдатики представляли миниатюрную копию французских гвардейцев, в треуголках и мундирах с белыми отворотами, и нельзя было представить себе ничего прелестнее этого полка цветущих мальчиков в изящной форме и маленького шефа, который с сияющим лицом и