Земля бедованная (сборник) - Нина Катерли

– Пойдемте быстрее, – перекосился Цум, обходя ярящуюся мегеру. – Между нами: сто раз говорил менеджеру – женский персонал надо держать в отдельном помещении, со звукоизоляцией и под замком. Всё без толку, машинисток посадили здесь, – так, видите ли, удобнее! И – пожалуйста.

– Больше к машинке не притронусь, лучше сдохну! Не заставите! – неслось им вслед. – А то, как подарки…

– У нас премиальная система, – пояснил Цум, ускоряя шаг, – за хорошую работу время от времени выдают подарки. Кстати, имейте в виду: иногда бывают очень неплохие. Нам их поставляют наши контрагенты с того света, один служит на складе импортных товаров и, конечно, ворует…

Костылеву на их подарки было наплевать.

– А эта… девица… ну, которая пришла устраиваться, что с ней дальше-то было? – спросил он.

– Дальше? – картинным жестом референт указал на свой синяк, который начал уже наливаться зеленью. – Стерва и фанатичка! Что там… Вот! Смотрите сами!

Как раз в это мгновение, повернув в сотый раз налево, Костылев вместо обрыдлого коридора увидел перед собой лестницу – очень красивую старинную лестницу. Двумя пологими, плавно изогнутыми рукавами она поднималась к площадке второго этажа, где рукава сходились. На площадке вплотную к перилам, гордо откинув голову, в напряженной нелепой позе стояла Лена Клеменс. Вокруг нее на ступеньках и у подножья лестницы возбужденно толпились сотрудники учреждения.

– Этого только не хватало! – заволновался референт. – Готово дело, сбежались. Устроила, сука, демонстрацию! Представьте себе: ухитрилась привязать себя к перилам, стыд и срам! От собственного подола кусок оторвала, это надо же, никакой девичьей гордости!

– Отпусти Костылева, палач! Отпусти, кому говорю! – закричала Лена громким голосом. – Свободу Алексею Костылеву! Свободу – совести! – и уже тише, как-то буднично добавила:

– Не боюсь я вас, хоть разорвитесь. Никакие вы не черти, просто вонючки. Козлы. Тьфу!

– Слыхали? – с возмущением зашептал референт. – А вы что? – он повернулся к сотрудникам. – Развлечение нашли в рабочее время? Что зенки вылупили? Живо по местам!

– Эй, ублюдок! – крикнула Лена, явно обращаясь к нему. – А ну, иди сюда, я тебе второй фингал поставлю! Алексей Петрович, не бойтесь вы их, они ничего не могут, только пакости говорить!

С изумлением Костылев заметил, что толпа сотрудников как-то заерзала и подалась назад. Послышались растерянные возгласы:

– Кто это? Почему такая?

– Их же не бывает!

– От нас скрывали!

– У-у, козлищи! – издевалась Лена. – И менеджер ваш – козел!

– Ну как она смеет? Ну ты… ты… – тонким плаксивым голосом закричали в толпе.

– Немедленно убрать посторонних, – быстро сказал Костылев. – Вы понимаете, что происходит? Здесь же десятки сотрудников и – брань в адрес руководства. А факт наличия человека? Натурального, наяву? Это же плевок в лицо всей вашей… пропаганде. Менеджер узнает – я вам не завидую. Имейте в виду: я работник новый, но обязан буду доложить.

Изменившись в лице и став абсолютно похожим на Гуреева, вызванного к директору на разнос, Цум хлопнул в ладоши и что есть силы заорал:

– Разой-дись! По ме-стам! Особа тяжело больна – потеря рогов плюс помутнение рассудка! Болезнь заразительна! Всем сохранять спокойствие! Их не бывает! Работать! Работать!

Акустика на лестнице была могучая, услышали все и нехотя начали разбредаться. «Пять, шесть – кашу есть, семь, восемь – сено косим», – неслось из коридора, удаляясь.

– Живо, живо! – торопил Цум.

Когда лестница опустела, он, глядя в сторону и нервно переминаясь с ноги на ногу, сказал Костылеву, что ему срочно нужно вернуться к менеджеру:

– Неотложное дело… Вы уж тут пока без меня…

Костылев понял: боится, как бы кто из коллег не опередил с докладом.

– Где мне с ней работать? – спросил он деловым тоном. – Не на лестнице же?

– Конечно, конечно… Пройдите в комнату переговоров. Ваша подопечная знает, где это. Я бы проводил, но… Вот ключ от комнаты, а мне, к сожалению, пора бежать.

И скрылся в коридоре, напевно выкликая: «Раз, два – кружева»…

Когда первый шквал всхлипываний и стонов, наконец, отбушевал, а рубашка Костылева сделалась у плеча мокрой и горячей, Алексею Петровичу удалось усадить Лену на узкий кожаный диван. Сам он сел рядом и, поколебавшись, обнял ее, отчего рыдания повторились, но в ослабленном варианте. Костылеву уже было рассказано, как к Лене однажды вечером явился «тип с лицом вши, а в щеке дырка».

– Пришел, говорит, что от вас, вы теперь на новой работе, по специальности, мол. А сам… рога пальцами показывает… – Лена изобразила, как «тип с лицом вши» показывал рога, – и еще подмигивает. Мерзко так, вы бы видели! А еще сказал – вы меня зовете…

Всхлипнув в последний раз, она подняла голову и стала решительно приглаживать волосы. Костылев смотрел и вспоминал Гаврилу.

А Лена, облизав губы, вздохнула и бубнящим басом костылевского сына Петьки, которого отец заставляет съехать на ногах с ледяной горы, выговорила: «Боюсь».

– Боюсь… – повторила она. – Я уже думала – они вас тут… Ой, пропали мы с вами, Алексей Петро-о-о…

– Да подожди ты! – Костылев не заметил, как перешел на «ты». – Ну, тихо, тихо. Расскажи лучше, что они тут с тобой делали?

Лена шмыгнула носом.

– Запугивали, что! Этот-то, референт, – сперва, как кот. То, се: деньги, подарки. А потом как принялся… излагать. Чуть не вырвало! А вас нет нигде. А потом притащил какие-то фотокарточки. Все – убитых женщин: «Смотри, что с тобой будет». А потом… – Лена вздохнула, – Алексей Петрович, вы правду скажите. Где Гаврила? – Она прикусила губу.

– С Гаврилой все в порядке, я уверен. А фотографии… плюнь. Все липа. Фальсификация.

– Я… глаза закрыла, а он врубил какую-то машину, вроде радио, а там вопли, хрип, дети плачут… Он говорит: это Гаврила…

– Вранье!

– Потом… – помявшись, продолжала Лена, – он стал – про вас… И все хвалит, хвалит. Особенно, как вы и… Валентина Антоновна… Я не поверила! – голос вдруг зазвенел, она вскинула подбородок и стала той, прежней Еленой Клеменс, которая считала себя англичанкой и говорила поэтому наподобие робота. – И вообще. Меня не касается. Их – тем более.

– Так… Дальше.

– Вы имеете право. Встречаться, с кем хотите! – страстно выпалила Лена и отвернулась. – А вот, что вы, будто, специально с мужем ее подружились, чтобы в дом ходить обедать и… деньги одалживать… – сказала она уже тише и человеческим голосом. – Это… вы не могли! Я знаю!

– Во-первых, – сдержавшись, медленно произнес Костылев, – у Войк нет мужа. Это раз. Во-вторых, никогда в жизни я с ней не… не… в таких отношениях.

Лена все сидела, отвернувшись.

«Не верит». – Костылев начал злиться. – Почему, интересно знать, я перед ней оправдываюсь?» И добавил:

– Не было этого. Провокация. Ясно? Не было ничего.

Он буквально остолбенел, увидев ее лицо.

– Я так и знала! Я же знала! Я не верила! – сияя, выкрикивала Лена. – Нет, главное – до чего врет, до чего врет! Вот сволочь. «Костылев, – говорит, – добрый, порядочный человек. Всех осчастливил: и свою жену, и чужую, и мужа. Особенно, – говорит, – мужа, потому что Войк от любви вся расцвела, сделалась духовно богаче и лучше, а это, говорит, так важно для семейной жизни!» Представляете? А дальше: «Костылев, когда брал у мужа взаймы, ел в его доме, пил и принимал подарки, он этому мужу, прежде всего, помогал творить добро. А человек, творящий добро, – счастлив». Тут я ему в рожу и вцепилась.

– Ладно. Все, – решил Костылев. – Давай-ка лучше думать, как… – и еле слышно произнес: – как будем выбираться.

– А-а, ерунда! – Лена весело махнула рукой, и он уставился на нее, не веря собственным глазам: не она ли только что, рыдая, повторяла: «Боюсь»?

– Знаете, – громко объясняла Лена, – я тут дольше вас, и все поняла. Думаете, они – что? Да они сами ничего не могут. Ничегошеньки! Правда, правда! Только рассуждать… свои гнусности. Они же все – чужими руками, у них эти… контрагенты.

– Стоп. Давай подробней. И не кричи. Какие контрагенты? Где?

– Люди. Везде. И здесь, и в городе. И за границей. Людишки-то, в основном, – тоже… вроде этих.

– Не пори чушь! – оборвал ее Костылев. – Сравнила.

– Хорошо, – очень легко, как бы даже с удовольствием, согласилась Лена. – Пусть не такие. Но эта нечисть… они же в контрагенты не кого попало берут, а подлецов и гадов. А сами только подзуживают. Или деньги дают. Большие! А потом воры для них воруют, спекулянты барахло продают и наркотики, а хулиганы, убийцы разные…

– Ясно.

– Я знаете, что еще поняла? Они рога и хвосты зачем, по-вашему, напялили? – Лена захихикала, – не только пугать. А, мол, ближе к природе, к зверю! Вот. Между прочим, звери их лучше во сто раз! Зверь никогда просто так не убьет. Вообще, они дураки, ну их к чёрту!

– Ясно, – еще раз сказал Костылев и подумал, что им с Леной будет не легче, если их прирежут не сами «дураки», а контрагенты.