Проза о стихах - Е Эткинд

Не будем сомневаться: Пушкин заметил роковое совпадение двух черных дат. Он мог и о Рылееве сказать то, что сказал об Андре Шенье:

Умолкни, ропот малодушный!

Гордись и радуйся, поэт:

Ты не поник главой послушной

Перед позором наших лет;

Ты презрел мощного злодея...

Так ли уж был неправ кандидат Андрей Леопольдов, озаглавив пушкинские стихи: "На 14 декабря"?

5

"Если б я был потребован комиссией, то

я бы, конечно, оправдался, но меня

оставили в покое, и, кажется, это не к

добру. Впрочем, черт знает."

Пушкин - Вяземскому,

10 июля 1826 года

Итак, 19 января 1827 года Пушкину пришлось явиться к генералу Шульгину, московскому обер-полицмейстеру.

С ним Пушкин знаком не был, но генерал возбуждал в нем интерес. Шульгин был полным его тезкой, Александром Сергеевичем, и Пушкину, склонному к суеверию, это казалось любопытно: два Александра Сергеевича, прямо противоположные друг другу - один главный полицейский, другой главный смутьян. Такова сторона, скажем, шуточная. А вот и серьезная, даже драматическая: до недавних пор Шульгин был обер-полицмейстером Петербурга, при его участии разыскивали, содержали в крепости, вешали героев Декабря. В глазах Пушкина этот Александр Сергеевич был одним из первых палачей.

Впрочем, пока что он вел себя миролюбиво и, хватив по своему обыкновению стаканчик рому, протянул тезке бумагу,- она содержала вопросы Особой комиссии военного суда. Пушкин должен был представить письменные показания. Вопросы были такие:

1. Им ли сочинены известные стихи, когда и с какой целью они сочинены?

2. Почему известно ему сделалось намерение злоумышленников, в стихах изъясненное?

3. Кому от него сии стихи переданы?

4. В случае отрицательства, не известно ли ему, кем оные сочинены?

- Генерал,- сказал Пушкин, пробежав глазами бумагу,- должен

вас разочаровать. Не могу ответить уже на первый вопрос, а потому

и последующие мне непонятны.

- Непонятны?- вскинулся Шульгин.- Вопрос сделан, как мне

кажется, достаточно просто.

- Взгляните, мне предлагается отвечать, я ли сочинил

"известные стихи". Кому же известные? О чем речь ведется? Неужто

комиссия боится не только эти стихи привести, но даже назвать их?

(Последней фразы Пушкин, впрочем, не произнес - он преодолел

искушение.)

- А может быть, догадаетесь, Александр Сергеевич?- протянул

почти заискивающе превосходительный Александр Сергеевич.

Комиссия его сиятельства настаивала на спешном ответе.

- Нет, не догадаюсь, генерал. Я и сам немало стихов сочинил,

да к тому же все возмутительные рукописи ходили под моим именем,

как все похабные ходят под именем Баркова. Пусть перешлют

потребуйте!

Пушкин лукавил: он понимал, что ответа требует комиссия, созданная по делу Алексеева, а дело это заведомо о стихах, озаглавленных "На 14 декабря". Но увидеть рукопись необходимо: может быть, их исказили? Смертную казнь дали Алексееву неужели только, чтобы пугнуть Пушкина?

Генерал Шульгин гордился исполнительностью; на сей раз, однако, пришлось ответить его сиятельству великому князю Михаилу Павловичу, что, дескать, ответ будет дан позднее, ибо "Александр Пушкин не знает, о каких "известных" стихах идет дело, и просит их увидеть".

Тут бы арестовать этого Пушкина, тем более что и Михаил Павлович готов дать соизволение. Шульгин ждал приказа на задержание беспокойного тезки и препровождение его к месту суда, в Новгород. Арестовать легче, нежели посылать нелепые ответы - дескать он, Пушкин, "не знает, о каких "известных" стихах идет дело"! Не сочтут ли такой ответ издевательством, а генерала Шульгина к тому причастным? Распоряжения на арест не последовало, список же стихов Шульгиным получен через неделю - в запечатанном конверте на имя секретаря Пушкина и "в его собственные руки": распечатать его адресат должен был в присутствии обер-полицмейстера и, прочитав, снова запечатать своей личной печатью, после чего, наложив еще и свою печать, генералу Шульгину вменялось в обязанность самоспешнейше послать пакет Особой комиссии военного суда. Прочитав все эти указания, Шульгин поежился: выходит, ему не доверяли прочитать "известные стихи"! Ему, обер-полицмейстеру Москвы? Что же это за возмутительное сочинение, если оно окутано такой тайной? А с другой стороны, если оно столь ужасно, зачем преступник гуляет на воле? Зачем ему дана возможность сочинять? Да еще оскорблять суд и полицию?

По второму вызову Пушкин явился в кабинет генерала, почти что уселся на стол, вульгарно опершись на него задом, и безо всякого благоговения, небрежно, торопливым движением вскрыл конверт. Затем, нетерпеливо пробежав глазами исписанный листок, присел на краешек кресла, исправил какие-то ошибки, буркнул себе под нос что-то не слишком уважительное и во мгновение ока написал ответ. Шульгин, заглянув из-за плеча, полюбопытствовал:

- Александр Сергеевич, разберут ли там вашу руку?

- Разберут, Александр Сергеевич,- им надо. Прочтите, генерал,- добавил Пушкин, бросив на хозяина многозначительный взгляд, означавший: хоть вам и не разрешено, а читайте, мы никому не скажем.

Шульгин медленно прочел таинственные стихи под зловещим заглавием, а затем объяснение Пушкина. Оно гласило:

27 января 1827 г. В Москве.

Сии стихи действительно сочинены мною. (Такой прямоты

Шульгин не ожидал - на что он нарывается, этот щелкопер? Забыл

он, что ли, о смертном приговоре Алексееву?) Они были написаны

гораздо прежде последних мятежей (Что же ему остается твердить,

если уж авторство признал? Но как это докажешь?) к помещены в

элегии Андрей Шенье, напечатанной с пропусками в собрании моих

стихотворений. (Значит, как раз этот кусок и был "пропущен"?

Хитер тезка! Но и режет он себя, сам того не понимая: строки,

запрещенные цензурой, распространению не подлежат.)

Они явно относятся к французской революции, коей А.Шенье

погиб жертвою. (Как бы не так! Выходит, стихи эти не за

революцию, а против нее? Хитер!) Он (Гляди-кось, подчеркнул "он",

чтоб не подумали на него, на тезку!) говорит:

Я славил твой небесный гром,

Когда он разметал позорную твердыню.

Взятие Бастилии, воспетое Андреем Шенье. (А ведь это

правдоподобно: мятежники 14 декабря никакой твердыни не

разметали.)

Я слышал братский их обет,

Великодушную присягу

И самовластию бестрепетный ответ

присяга du Jeu de paume, и ответ Мирабо: Allez dire а votre

maоtre etc.

...Тут Шульгин оторвался от бумаги:

- Не скажете ли подробнее - что за присяга? Каков ответ Мирабо?

Пушкин терпеливо, хоть и коротко, объяснил: 20 июня 1789 года, когда депутаты Национального собрания подошли к залу заседаний и увидели королевских гвардейцев, они заняли соседний зал для игры в мяч и дали торжественную клятву не расходиться до тех пор, пока не будет выработана конституция Франции. Об этой клятве писал Шенье в своей оде "Игра в мяч", посвященной художнику Луи Давиду; он воспел героев третьего сословия, которые обнялись,

Клянясь не разойтись, не подаривши нам

Закона твердого и власти справедливой;

И прибавлял народ, на них взиравший там,

К восторженным слезам, к смятенным голосам

Рукоплесканий шум счастливый.

О день! Триумфа день! Святой, бессмертный день!..*

______________

* Перевод Льва Остроумова (см.: А.Шенье. Избранные произведения.

М., Гослитиздат, 1940, с.133).

- Не обращайте меня в свою веру!- прервал Шульгин.- Будет вам декламировать бунтарские стихи. Думаете, если это по-французски, так уж их можно здесь произносить в полный голос?

- Что ж, стихи можно и прервать, генерал. Но вам хотелось услышать ответ Мирабо? Извольте, вот он. Когда церемониймейстер короля потребовал, чтобы депутаты исполнили королевский приказ и разошлись, граф Мирабо от имени третьего сословия сказал ему: "Идите и скажите вашему господину, что мы находимся здесь по воле народа и разойдемся только уступая силе штыков". После этого, генерал, Национальное собрание приняло решение, объявившее депутатов неприкосновенными. И король смирился с этим, уступил. Король был побежден, генерал.

Генерал Шульгин, не глядя на Пушкина, хватил еще стаканчик рома и продолжал читать:

И пламенный трибун, и проч.

Он же, Мирабо.

Уже в бессмертный Пантеон

Святых изгнанников входили славны тени.

Перенесение тел Вольтера и Руссо в Пантеон.

(Это похоже на правду. В самом деле, французские мятежники

перетащили прах своих философов в Париж и там погребли. Иначе эти

строки и понять-то трудно.)

Мы свергнули царей..

в 1793.

Убийцу с палачами

Избрали мы в цари...

Робеспьера и конвент.

(Хитрец! А ведь главное, что он, пожалуй, прав - да, речь

тут идет о Робеспьере и конвенте. Но можно ли такие строки вслух

произнести? Всякий поймет, что это про нашего государя и про