Академик Г.А. Николаев. Среди людей живущий - Сергей Александрович Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся документация была сожжена «Auto de fe», о чем впоследствии жалели, кроме государственной документации, которая была вывезена заблаговременно. Многие здания были заминированы, ждали только сигнала. Из числа бауманцев мало кто в этот день уехал, только те, кто бежал пешком. А нужно ли было бежать? Мы решили, что это бессмысленно. Москву сдать без боя не могут, разве только на условиях капитуляции. Но в это никто не верил. Итак, нужно подождать.
Действительно, более или менее плановая эвакуация возобновилась, в товарных вагонах с 18 октября уезжали главным образом студенты, преподавателей отправляли пассажирскими поездами, но не всех сразу. Мне предложили быть главэваком и обещали на крайний случай места в легковой машине. Должен подчеркнуть, что, к моему большому удовлетворению, в августе месяце директором был назначен наш парторг инженер Сергей Сергеевич Протасов, тот самый, который был до 1939 года замом по учебной работе. Передача функций главного управления от меня Протасову было снятием стокилограммового груза с плеч. Для того периода лучшего директора и подобрать было трудно. Хозяйственный, доброжелательный, спокойный, отлично знающий людей, нужды Училища.
Москва действительно была в исключительно тяжелом положении. Большинство железных дорог было отрезано. Функционировали только Горьковская, Ярославская и Муромская линии Казанской железной дороги. Необходимо было подвозить снаряжение воинским частям, продовольствие для армии и одновременно эвакуировать москвичей. Подобной героической работы железнодорожного транспорта история не знает. Пассажирской авиации практически не было, автотранспорт был весь мобилизован на фронт.
18 октября было оглашено постановление, подписанное председателем СНК Молотовым, о переводе Москвы на осадное положение со всеми вытекающими последствиями. Москва с 20-30 октября совершенно опустела. В домах с 30-40 квартирами нередко оставались занятыми лишь 2-3. Поезда метро — совершенно пустые. Можно было пройти по всей улице Баумана днем и встретить не более 3-5 человек. Москвичи роют окопы, ставят ерши [Так в документе]. Город готов к нападению врага. В первом общежитии занято не более 10 комнат. После 16 октября бомбежки несколько стихли, вероятно, немцы были заняты подтягиванием армии. В магазинах — горы коробок с крабами. В столовой начинают кормить индейкой, впрочем, через 10 дней ее заменила перловая каша.
Много лет спустя я оценил мудрость постановления ЦК. В самом деле, опасность для Москвы была серьезной, нужна армия, рабочие заводов. Прокормить 3 млн человек было невозможно. Что делать? Приказы об отъезде выполнялись плохо. Где будем жить? У нас в семье больные и т. д. Надо напугать, и напугали приближающейся опасностью плена. Москву очистили от лишнего населения, забывшего о болезнях. А с 18 октября заработали оставшиеся заводы, магазины, бытовые учреждения. Но такой пустоты в городе не было никогда. Мастерские МВТУ заработали, начали собираться преподаватели для организации вечерних учебных занятий. Паника в Москве исчезла. Кое-кто упорно боялся отъезда. Например, ко мне ежедневно приходил профессор А.Н. Ведерников с кафедры компрессоров. Про него говорили: «Один компрессор — один профессор». Он начинал речь словами: «Ведь во время месячного переезда условия будут ужасные, горячей пищи не будет, значит, гибель. А если оставаться и будет штурм города, то это тоже гибель. Значит, гибель при обоих вариантах». И заключал словами: «Это ужасно!» В Ижевск он не поехал, остался работать в Москве.
В начале ноября — просветление. 7-го — парад на Красной площади, а накануне 6-го — воодушевляющее выступление на вечере в метро «Маяковская» И.В. Сталина.
Наконец оборудование отправлено. 22 ноября я выезжаю из Москвы в Ижевск с Казанского вокзала скорым поездом в пассажирском вагоне вместе с И.П. Кунаевым, Л.А. Мордвинцевым и А.Г. Чернышевым, с которым недавно познакомился. Перспектива мрачная. Уезжаем из родной Москвы. Когда и как вернемся — неясно. Страна во мраке. Скорый поезд проделал путь до Ижевска всего за 4 суток (по тем временам это быстро). Те, кто выехали в панический период, двигались 18-30 суток. Итак, я потерял времени не слишком много. За Казанью и затемнения нет, вечером появляются дрожащие огни печальных поселков. Наконец 26-го прибываем в Ижевск. Да это же столица! Снуют трамваи, улицы освещены, в домах горят огни. Все это забыто за полгода. Нет тревог, нет бомбежек. Нас размещают на двое суток в какой-то прихожей, затем дают комнату 16 квадратных метров в уплотненной квартире замечательной семьи Коротковых на ул. Бородина, д. 20а. На улице -20 °С, а в квартире +12...14°С. Это же тепло! Столовая, в которой дают мясные обеды, — это же роскошь!
Жизнь переместилась на Восток. Профессора устроены в квартирах в отдельных комнатах, студенты — их человек 800 — подселенцами. С питанием положение было такое. По карточкам местному населению кроме хлеба не выдавали почти ничего. Оно, пожалуй, в мясе и жирах не нуждалось, так как жило своим хозяйством и связью с деревней. Карточки усиленно продавали на рынках. В столовой, куда были прикреплены сотрудники МВТУ, напротив, их брали охотно за мясные блюда. Через 2 месяца питание в столовой стало хуже, а в апреле выдали специальные карточки научным работникам, по которым обеспечивали по минимуму, но, в общем, удовлетворительно.
Студенты параллельно с учебными занятиями двинулись работать на ижевские заводы. Брали их нарасхват. Трудное было время. Чтобы получать стипендии, в тот период требовалось 67% отличных оценок и 33% удовлетворительных, «хорошие» были отменены. Несмотря на эти условия, 60% студентов стипендию получали. Привожу руководящий состав в Ижевске:
Директор — С.С. Протасов, зам. по научно-учебной работе — Г.А. Николаев, секретарь парткома — И.И. Марков, нач. учебного отдела — Д.М. Золотарева, нач. научного
