Лекарь безумной королевы + Бонус (СИ) - Пилипенко Мария

Собравшиеся гости ели, пили, танцевали и при этом не переставали обсуждать этот скоропалительный союз. Одни жалели Фалину, племянницу короля, которая выбрала себе такого незавидного жениха, другие утверждали, что лучше быть женой лекаря, чем уйти в монастырь, а третьи вообще считали Лефрена авантюристом, женившемся на старой деве из-за приданого. Но все сходились в одном: лекарь не пара для принцессы крови.

Король сидел за праздничным столом рядом со своей королевой, и от глаз придворных не могло укрыться, что он словно помолодел рядом со своей красавицей-супругой. Тяжелая болезнь ни только не оттолкнула от него королеву, но и сблизила их невероятно. Все обитатели замка могли убедиться сами, какими глазами смотрят друг на друга король с королевой. Про них шептались, что они появляются только вместе, даже держатся за руки, словно влюбленные, и понимают друг друга с полувзгляда.

Празднество длилось несколько часов. Наконец, король поднялся, поздравил новобрачных, менестрель запел свадебную песню, и под нее жених с невестой удалились в свою комнату.

***

Зимой рано темнеет. В опочивальне молодоженов зажгли три свечи, а пол усыпали свежими цветами.

Свадебное одеяние было настолько сложным, что им помогали раздеться слуги.

Когда праздничные одежды, наконец, были сняты, и они оба уже лежали в постели, Фалина вздохнула.

-- Жаль, что нельзя взять с собой свадебное платье. У меня никогда не было и уже не будет такой красоты.

Лестер сочувственно посмотрел на нее. Да, такой красоты у нее точно уже не будет.

Каждую ночь они проводили вместе, и каждый раз он понемногу готовил ее тело к важному событию – первой супружеской ночи: растягивал, учил получать удовольствие, убирал глубоко загнанные вглубь почти детского сознания страхи. И вот именно сегодня, когда ночь, к которой он ее готовил, настала, они так устали, что просто лежат и лениво болтают, едва отгоняя накатывающий сон.

-- Взять-то можно, просто оно громоздкое, везти тяжело будет. А надевать его на острове некуда. Мы будем жить в простом доме, и одеваться будем просто. Да и слуг у нас не будет, -- он потянулся и потер глаза. -- Никогда бы не подумал, что свадьба -- это так утомительно. Ты тоже, наверное, устала? Давай спать?

-- Давай, -- она удобнее завернулась в одеяло, -- я с самого раннего утра на ногах.

-- А что ты делала? Красоту, небось, наводила? -- Лестер подоткнул подушку и приготовился спать.

-- Вайолет сказала, что перед свадьбой ради жениха надо удалить все-все волоски с тела. Ох, и измучили они меня! Зато теперь ни одного волоска.

Лестер очень заинтересованно повернулся к ней.

-- Правда? Покажешь?

Фалина откинула одеяло и вытянула вверх для демонстрации две абсолютно гладкие стройные ножки, аккуратно прикрыв рубашечкой все, что этим ножкам предшествовало.

Лестер восхищённо окинул взглядом всю эту стройную красоту. Раньше он как-то не особенно их рассматривал.

-- Ого! А... можешь поднять рубашку чуть выше?

Фалина смущённо чуть-чуть подтянула подол, обнажая белые бедра.

-- Боги… А ещё чуть-чуть? Так…

Лестер никогда не видел ничего прекраснее и эротичнее, чем эти стыдливо сомкнутые нежные ножки.

Фалина опустила ножки и смущенно попыталась прикрыть наготу. Она стеснялась, когда ее вот так рассматривали. Но Лестер обиженно запротестовал:

-- Не закрывай красоту!

-- Красоту?

-- Конечно. Знаешь, Фалина, ты очень красивая. Очень. Можно? -- он провел ладонью по гладкой коже, изумляясь, какая она шелковистая. Он даже увлекся, водя пальцами от коленок к животу и обратно.

Но когда он попытался избавить ее от рубашки, Фалина упрямо замотала головой. Ей и вправду почему-то было неловко, хотя в предыдущие ночи они уже занимались гораздо более интимными вещами.

-- Рубашка мешает. Может, снимешь ее совсем? -- шепнул Лестер, не сводя с девушки глаз и прикасаясь губами к маячившим у лица белоснежным коленкам.

Но у жены явно случился приступ стеснительности, и она поплотнее запахнула рубашку на груди.

Тогда Лестер решил начать с себя. Он уселся у ее сжатых коленок и стянул свою рубашку, обнажая грудь со шрамами. Экспериментальным путем мужчина уже выяснил в прошлые ночи, что ей нравится на него смотреть. Фалина и правда отвлеклась, рассматривая его. Вытащив тесемку из горловины снятой рубашки, он собрал свои волосы в хвост и завязал.

Он знал, на супругу это действовало почти гипнотически. Отчего-то она считала его шрамы очень мужественными, полученными в бою со смертью, и могла без устали смотреть на них и прикасаться. А он и не был против. Пусть лучше считает его бесстрашным воином, получившим шрамы в неравной схватке со смертельной болезнью, чем банально обезображенным.

Он без труда раздвинул ослабевшие белые коленки замечтавшейся девушки и улегся на нее сверху, приблизив свое лицо к ее лицу, рассматривая ее губы.

Никогда Лестер не делал так прежде. Никогда не ложился сверху. А тут приятно прижался к ней всем телом, и у нее перед глазами все поплыло, голова закружилась и перехватило дыхание.

А он смотрел ей прямо в глаза и улыбался. А потом, все также улыбаясь, стал легко целовать ее щеку, подбородок, постепенно добираясь до губ.

-- Люблю... твоя, -- лихорадочно зашептал она, ловя его губы, сама усиливая и углубляя поцелуй. Он задохнулся, тлевшее желание вдруг обожгло его горячей волной.

И куда только усталость делась?

Глава 47. Дорогое воспоминание

-- Ваше величество, никаких упоминаний о родителях Илладара Дадли или обстоятельствах его появления в монастыре Светлой Девы найдено мною не было.

Конрад стоял перед королем все еще закутанный в плотный дорожный плащ, усыпанный тающими снежинками. В руках он держал большую толстую книгу записей, которую захватил с собой из монастыря.

-- Взгляните, если сами желаете убедиться, -- канцлер раскрыл книгу, и Аллард увидел старые пожелтевшие страницы, одна из которых была грубо вырвана.

-- Но здесь не хватает страницы! – возмутился король, внимательно просматривая уцелевшие записи, -- какой убористый почерк, ничего не разберу, -- и король взял со стола лупу.

-- Да, нужная страница отсутствует, -- подытожил его величество, просматривая записи.

-- Возможно, кто-то очень не хотел, чтобы открылась правда о происхождении мальчика, -- предположил канцлер.

-- Это лучшее доказательство. Мне другого подтверждения и не нужно. Спасибо, Конрад. Пусть ко мне позовут Дари.

Король с нежностью смотрел на красивого статного юношу. Рассматривал светлые вьющиеся волосы и вдруг поймал на себе настороженный взгляд серых глаз.

-- Подойди, Дари. К сожалению, у меня для тебя нет новостей о твоих родителях. Записей о них не осталось в книгах монастыря. Кто твой отец -- неизвестно. Я надеялся хотя бы узнать, кто мать…

-- Это я и так знаю, -- пожал плечами Дари. Он засмотрелся на картину, на которой двое золотоволосых мальчиков держались за руки.

-- И кто же, по-твоему, твоя мать?

-- Монахиня Анна, -- очень просто ответил юноша, все еще разглядывая мальчиков, похожих на него, как родные братья.

-- С чего ты это взял? – голос едва не подвел Алларда. Слишком волновался он сейчас, слишком хотел верить в то, во что верить не нужно без доказательств.

-- Монахиня Анна заботилась обо мне, как мать. Мы часто проводили время вместе. Однажды, когда я серьезно заболел, она ухаживала за мной и называла «сынок». Наверное, думала, что я не слышу, но я запомнил.

Король усмехнулся этим словам. Разве это доказательство? Но на самом деле он верил в то, что сердце всегда чувствует истину. Особенно чистое сердце ребенка. Дари верил, что монахиня Анна – его мать. А Алларду хотелось верить, что любимая родила ему сына, но скрыла это, боясь, что наследник станет легкой мишенью недоброжелателей. Не было прямых доказательств, но как же хотелось верить!