Лекарь безумной королевы + Бонус (СИ) - Пилипенко Мария

Большая часть птиц была размещена в вольерах, но некоторые спокойно обитали на воле, перелетая с дерева на дерево под стеклянными сводами на фоне голубого неба. И если не смотреть за окна на снежные поля, то могло показаться, что во всей природе сейчас летняя пора.

Эмбер сидела на скамейке под мандариновым деревом и взволнованно расправляла на коленях складки своего нарядного платья, украшенного изящной золотой вышивкой и розовым жемчугом.

Сегодня Аллард назначил ей встречу в зимнем саду, на скамье под мандариновым деревом.

Когда короля перевели выздоравливать в его личные покои, первые дни он избегал встреч с королевой. Вероятно, не хотел, чтобы она видела его слабым, лежащим в постели. Знал бы он, что именно Эмбер ухаживала за ним в самый тяжёлый период болезни!

Но зато, как только он смог твердо стоять на ногах, тут же пожелал ее видеть.

Мысли девушки лихорадочно носились в голове, пока она пыталась сквозь истошный птичий щебет расслышать шаги своего супруга.

Она волновалась так, словно ее пригласили на любовное свидание.

"Это всего лишь дружеская встреча," -- уговаривала она себя, пытаясь согреть холодные бледные пальцы, но глупое сердце почему-то отчаянно колотилось в груди, а ноги становились ватными.

Вдруг перед ней порхнул крупный белый попугай.

Усевшись на деревянную жердь, он внимательно уставился на девушку. Только теперь королева заметила около скамейки специальную перекладину на высокой ножке.

Попугай был белоснежным, с розоватым хохолком и кораллового цвета лапками. Раньше Эмбер никогда не видела экзотических птиц, да ещё так близко!

А попугай терпеливо ждал чего-то, с любопытством рассматривая недогадливую гостью и вдруг выдал: «Дай!». Да так громко, то королева едва не подскочила.

-- Он ждёт орешка, -- послышался знакомый голос совсем рядом.

Девушка вздрогнула и от волнения вскочила со скамейки.

Король был одет настолько просто, что его можно было принять за садовника. Эмбер даже припомнила слова Метти о том, что его величество любил сам работать в саду и ухаживать за растениями. А удивительных птиц привозил из дальних поездок и лично выхаживал.

Аллард опустил руку в карман, достал оттуда несколько лесных орехов и вложил их в ладонь Эмбер.

Та протянула лакомство птице, но от волнения ее пальцы дрожали, и пара орехов выскользнула, укатившись в цветы.

-- Простите...

Он нежно взял ее ручки в свои, согревая их большими горячими ладонями.

--Что с тобой? Ты вся дрожишь.

А она вдруг упала перед ним на колени, прижимаясь губами к его рукам:

--Вам лучше, лучше!

Аллард никогда не поощрял показного преклонения и не любил пустого возвеличивания. Но этот искренний порыв неожиданно глубоко тронул его.

Конечно же, он сразу поднял девушку. А она, уткнувшись лицом в его грудь, засопела, торопливо вытирая отчего-то набежавшие слезы. Слишком переволновалась. И не только перед сегодняшним свиданием. Тяжелые переживания последних дней вдруг отступили, давая место облегчению. Бремя ответственности свалилось с плеч, пришла легкость, а с ней и слезы радости.

Он усадил ее на скамью и сел рядом. Взял в ладони вдруг порозовевшее нежное личико.

-- Ну что ты? Голубушка, неужели плачешь?!

А она, больше чтобы успокоить его, засмеялась.

-- Нет! Я радуюсь. Вы здоровы.

Он улыбнулся и неожиданно сказал, прищурившись.

-- Здоров, и благодарить нужно не только лекаря.

«Неужели он помнит, как я ухаживала за ним?» Как Эмбер ни пыталась скрыть, что смущена, но на воре ведь и шапка горит, а притворяться она совсем не умела. Хотя нет, умела конечно, и очень искусно! Но не при нем, не под его взглядом. И девушка покраснела, словно ее уличили в чем-то.

И Аллард тут же догадался, что не почудилось ему тогда ее присутствие, ее шепот, ее руки и дыхание на лице. И сердце его встрепенулось, словно сбросил он много лет со своих плеч долой. В порыве благодарности обхватил он ее и прижал к груди. Да так крепко, как мог бы прижать только супруг. У Эмбер даже дух перехватило. Голова сама запрокинулась, а губы раскрылись для поцелуя.

И он уже невольно склонился к ним, дышал ее дыханием. И голова у обоих закружилась…

Но поцеловать не посмел. С сожалением вздохнул, глядя на трепетные розовые губки, так доверчиво потянувшиеся к нему. Нет, он не повторит того, что случилось с ними в ночь Зимней сказки, когда в темной спальне он позволил себе целовать ее. Длить, и длить, и длить тот безумный, нереальный, словно приснившийся сказочный поцелуй.

Ослабил объятья, уложил вдруг поникшую головку к себе на плечо, и прижался щекой к ее волосам.

Когда Аллард принимал решение жениться, не думал он, что так тяжело будет ему решиться прикоснуться к молодости. Пока не видел и не знал жены, все казалось просто. Да и телом он был еще крепок, стать действительно жене своей супругом вполне бы мог. Но когда реальная Эмбер доверчиво смотрела на него своими янтарными чистыми глазами, он вдруг почувствовал себя… слишком старым для нее.

Как огромный замшелый дуб вдруг задумается о прожитой долгой жизни, когда утром на его обломанную ветку сядет молоденькая птичка, только родившаяся этой весной. Вот так сядет птичка, почистит свои перышки, чирикнет, возможно даже споет песенку, и улетит.

И тут совсем ни кстати вспомнился вдруг Алларду мальчик Дари. Его солнечные золотые волосы, молодая чистая юная кожа, на которой время еще не оставило шрамы и борозды.

И тяжесть осознания вдруг навалилась на грудь короля. И тут же солнце, светившее в сад через купол, вдруг потухло, спрятавшись за молодое облачко.

А девушка, ничего не подозревая, улыбалась, с упоением лежа на любимом плече. Ее ручка покоилась на его груди, пальчики перебирали бархатистую ткань.

И вдруг движения пальцев сложились в узор его шрамов. Неосознанно повторили, словно заученную вышивку, нити переплетения Судьбы со Смертью. Каждый раз там, на той ужасной постели, Эмбер испытывала трепет, прикасаясь к этим отметинам. И вот теперь испытала его снова. И, словно тогда, проследила путь пальцев губами, отдавая дань тяжелому пути жизни, дань восторга и преклонения.

Никогда не думала она, что ей захочется ласкать мужчину. Гладить, согревать, дарить свою нежность. В те страшные ночи, когда полубезумный жестокий отец врывался к ней пьяный, он обучил ее языку, истинное значение которого она поняла лишь теперь. Словно ученик, изучивший азбуку, вдруг понял истинный смысл ненавистных текстов, которые его принуждали читать.

А истинный смысл заключался в любви. Наполненный любовью, этот отвратительный язык становился волшебно прекрасным. И смысл этот открылся Эмбер так внезапно, что она вдруг замерла, пронизанная странным острым желанием.

Аллард не мог не заметить, что за узоры чертила королева у него на груди. И так сладко и больно стало ему вдруг. И на миг показалось, что счастье возможно.

Невольно прижал он ее ладошку к своим губам. И поцелуй этот был все-таки горячее, чем должен быть отеческий поцелуй. Горячее, дольше и нежнее. И вдруг Аллард почувствовал, что один пальчик ее прошелся по его губам. Одним легким касанием погладил губы и скользнул в рот, на мгновение коснувшись языка.

Король с удивлением взглянул на девушку, а она вдруг провела повлажневшим пальцем по своим губам и посмотрела на него незнакомым, глубоким взглядом.

Аллард испытал двоякое чувство. Его одновременно обдало жаром и холодом. Жаром, потому что то, что она сделала, было слишком откровенно. И холодом оттого, что эта откровенность не порадовала его.

Если бы он знал, откуда взялась эта откровенность, то обычно терпимый король лично бы поехал в замок Виго и разорвал бы Ивэла Тенебра на куски.

Но перед воображением короля снова встал золотоволосый мальчик Дари, и глаза короля стали грустными.

А Эмбер испугалась, заметив в нем эту перемену.

-- Простите, я огорчила вас?

Король отпустил ее и немного отсел на лавочке.