Привет, красавица - Наполитано Энн

На виске Джулии пульсировала жилка.

— Так было проще всего и почти что правдой. Его зовут Уильям Уотерс, он живет в Чикаго.

Алиса тряхнула головой. Сердце стучало в ушах, словно внутренние органы поменяли свое местоположение. Она уже не слушала и даже не слышала мать. Алиса машинально улыбнулась проходившему мимо официанту. Она почувствовала жуткую потребность в каком-нибудь противовесе накрашенной и надушенной матери. Ее вдруг пронзило острой тоской, знакомой с детства, тоской по родной душе, с которой можно было бы переглянуться и закатить глаза и которая могла бы сказать: «Не слушай ее, она сошла с ума. С тобой все хорошо, не воспринимай этот бред».

— Прошу прощенья, — сказала Алиса, обращаясь скорее к скатерти или официанту, встала и на ватных ногах вышла из ресторана.

В сумерках расстилался Бродвей, полный автомобильного гула. Освещенные окна зданий сияли желтыми пятнами. Сердце стучало в ушах.

Алиса достала из рюкзака мобильник, прокрутила список контактов и нажала кнопку вызова.

Роза ответила через три гудка:

— Алло?

— Бабушка…

— Алиса! — обрадовалась Роза.

Внучка звонила ей несколько раз в месяц, понимая, что старухе одиноко.

— Только что мать сказала, что мой отец жив.

В ответ ошеломленное молчание.

— Господи ты боже мой… — наконец проговорила Роза.

— Это правда?

— Знаешь, я с ним давно не общалась, но, видимо, так оно и есть. Если что, меня бы известили. С чего вдруг она решила тебе сказать?

— Сильвия больна. — Алиса как будто передала почтовое отправление адресату. Ей захотелось очутиться дома, в квартире, которую она делила с Кэрри, где одна стена была увешана фото с фресками Цецилии. Ей захотелось встать перед этими изображениями, разглядывать одну сильную женщину за другой, а не торчать столбом на улице, не слушать бормотание бабушки, не думать о матери, которая, точно шар-баба, ударила по ее жизни.

Жалея мать, она еще в детстве престала расспрашивать Джулию о прошлой ее жизни в Чикаго. Алиса приняла, что город и люди, от которых мать отстранилась, никогда не станут частью ее жизни. Позже, с появлением интернета, она хотела поискать информацию о маминых сестрах, но почти сразу отказалась от этой мысли, ограничившись творчеством Цецилии. Она знала, что мать была бы против ее изысканий, да и сама уже не чувствовала потребности в новых родственниках и сведениях о них.

Но Алиса не была дурочкой. Она понимала, что мать что-то скрывает, оттого школьницей и рылась в ее ящиках. Она думала, что тайна связана только с Джулией и к ней самой не имеет отношения. На жизнь Алиса зарабатывала проверкой фактов. Она знала, как искать факты, как проверять источники. Однако Джулия предоставила дочери слишком мало данных, а источников, к которым можно обратиться для их проверки, попросту не было. Алиса понимала и слабость своей позиции, и собственное бессилие, ей только оставалось принять это как данность. Наверное, кто-нибудь помог бы ей разобраться — Роза, Кэрри, Роан, — но никому не приходило в голову помогать девушке такого роста, а сама она гордилась тем, что никогда не просит о помощи. Все — и мужчины, и женщины — бросались на помощь Кэрри, даже когда у нее все было хорошо, потому что она была милая и ростом всего в пять футов. Что касается Алисы, то предполагалось, что она попросту не нуждается в помощи. В конце концов, она же могла дотянуться до самой верхней полки и без проблем донести свой багаж. Если кто-нибудь все же пытался ей помочь, она подозревала его в скрытых мотивах.

— Ты еще здесь? — спросила Роза.

— Да.

Звуки на улице внезапно набрали силу — настоящий торнадо шума. Неисчислимые децибелы ударили по ушам. Две «скорые помощи» пронеслись мимо Алисы. Остервенело сигналили такси. Воздух вибрировал от звуков, разговаривать стало невозможно. Кэрри сказала бы, что это город обращается к ним.

— Твоя мать и тетки за эти годы устроили настоящий бардак, — сказала Роза, переждав какофонию.

— Но ты почему не сказала мне правду?

Роза фыркнула:

— Думаешь, я не говорила твоей матери, что она просто рехнулась, раз лжет тебе? После этого она два года со мной не разговаривала. Только присылала дурацкие открытки.

В школе на уроках домоводства учили вышивать. У Алисы получалось ужасно, и учительница, от которой пахло корицей, маленькими ножницами распарывала ее стежки. Сейчас было такое ощущение, что кто-то — возможно, мать — вспарывает стежки внутри нее самой.

— Я не об этом. Ты не хотела говорить, пока я жила с мамой, это я могу понять. Но мне двадцать пять лет. Ты могла рассказать правду, когда я приезжала к тебе прошлой осенью. Да в любое время могла рассказать.

Было слышно, как Роза заерзала в своем кресле, собираясь с мыслями и превращаясь в грозовую тучу.

— Думаю, тебе не стоит злиться на меня, — сказала после паузы Роза. — Тебе мог рассказать и сам Уильям, не так ли? Он твой отец, и если бы он объявился, то все, что говорит твоя мать, не имело бы никакого значения.

Алиса задумалась.

— Да, верно. Я не учла временную шкалу.

— Что еще за временная шкала?

Алиса покачала головой. Она услышала, как за ее спиной открылась и закрылась дверь ресторана, и снова ощутила присутствие матери. Алиса почувствовала, как сами собой ее плечи поникли, словно в попытке защититься. Она не собиралась объяснять бабушке, что если временная шкала не выстроена, то к смыслу не пробиться. Она едва не вскрикнула, когда мать остановилась рядом. Маленькие ножницы все вспарывали и вспарывали ее внутри.

— Что не так с этой семьей? — спросила Алиса.

— Справедливый вопрос, — сказала Роза.

Джулия вцепилась в сумочку, точно в спасательный круг. Лицо ее выражало растерянность. Алиса оглянулась на нее. «Я могла бы разозлиться на тебя. Могла бы наорать на тебя, — подумала она. — Но я не стану. Ты научила меня заботиться о себе, так я и поступлю».

Уильям

Ноябрь 2008

Цецилия прислала адрес эсэмэской. Это лишь первая вещь, говорилось в сообщении, потом будут другие, но Уильям должен посмотреть именно ее.

С работы он ушел чуть раньше. Стояла первая неделя ноября, ему нравилась прохладная погода и необходимость двигаться поэнергичнее. Конечной точкой маршрута был район Норт-Лондейл, на который городские власти уже лет сто не обращали внимания, бросив его на произвол судьбы. Глядя на покосившиеся дома, Уильям вспомнил, что был здесь в ночь перед попыткой самоубийства. Тогда он не сознавал, куда забрел, лишь догадывался, что университет где-то неподалеку, и здесь ему привиделся Чарли. Уильям улыбнулся, вспомнив призрак тестя в дверном проеме. Чарли при жизни считался неудачником, но любовь дочерей за тридцать лет со дня его смерти ничуть ни угасла, так что он был самым успешным человеком, какого Уильям когда-либо знал. До сих пор в библиотеке к Сильвии подходили люди, чтобы рассказать о каком-нибудь добром поступке Чарли. Сестры поведали Иззи столько историй о ее дедушке, что она могла бы победить в викторине, посвященной работнику бумажной фабрики, умершему в нынешнем возрасте Уильяма. В мемуарах Сильвии отец и старшая сестра были краеугольными камнями ее жизни.

Адрес из сообщения привел во двор, где были баскетбольная площадка в рытвинах, качели и проржавевший тренажер «головоломка». На площадке играли подростки, трое на трое. Один из них крикнул:

— Привет, тренер! Что вы здесь делаете?

Узнав паренька, занимавшегося у Араша, Уильям ему помахал и пожал плечами. В этот зябкий вечер квадратный двор был почти пуст, если не считать баскетболистов и нескольких девчонок, по-птичьи нахохлившихся на «головоломке». Не вполне понимая, что должен отыскать, Уильям обошел двор по кругу, пока не увидел это. На задней стене дома был написан огромный мурал. Он подошел ближе и сел на лавочку, с которой был хороший обзор. В нижнем углу фрески стояли витиеватые инициалы «ЦП», которыми Цецилия подписывала свои работы. Стайка мальчишек, давясь от смеха, обежала вокруг Уильяма и прыснула в разные стороны.