Эпидемия - Евгений Юрьевич Лукин

язык тянул? Однако, как выражаются в нашей бильярдной: скиксовав — не перекиксуешь. В глазах Ефима тлела, разгораясь, новая грандиозная идея, а когда такое случается, удерживать его бесполезно, да и просто опасно.

Заветная кладовка была открыта, оттуда уже изымались какие-то проводки, присоски, разъемы и даже почему-то старый электрический утюг без вилки, который, впрочем, вскоре отправили обратно. Видя, что Голокост включил паяльник и воздух вот-вот наполнится едким запахом канифоли, я со спокойным сердцем закурил и, присев бочком на подоконник, принялся наблюдать за происходящим безумием.

Гость был вне себя от восторга и говорил, говорил, говорил. Без остановки.

— Ефим Григорьевич, вы гений! — вскрикивал он. — Товарищ Сталин примет мои советы за внутренний голос! За свою собственную интуицию! Вы понимаете?!

Ефим Григорьевич в ответ лишь мычал и паял.

— Или примет за угрызения совести, — мрачно добавил я, гася окурок в блюдце.

Гость замер, затем медленно повернулся ко мне. Я встретил его пытливый взгляд с полным равнодушием. Бывали у Голокоста посетители и покруче.

— Совести? — озадаченно переспросил он. — Ну а что? Почему бы, собственно, и нет?

— Готово, — объявил Ефим, выдергивая шнур из розетки.

— Как?! Уже?.. — поразился гость.

— Ну так дело-то нехитрое… — пожал плечами изобретатель, выкатывая из угла инвалидное кресло. — Садитесь, устраивайтесь, как вам удобно… Хорошо, что вы голову бреете…

Недоверчиво поглядывая то на Голокоста, то на каталку, то на меня, подопытный осторожно опустился на сиденье, потрогал подлокотники. Ефим тем временем утыкал бритый череп посетителя присосками, кое-как распутался с многочисленными проводками, один из которых подсоединил к ноутбуку, а два других — к чему-то невразумительному.

— Вы расслабьтесь… — посоветовал он.

— Но это… — опасливо начал тот.

— Не больно, — успокоил его экспериментатор — и щелкнул клавишей мышки.

Лицо сидящего стало отрешенным, веки сомкнулись.

* * *

— Ну вот… — удовлетворенно сказал Голокост. — Доставай… продолжим…

Я слез с подоконника, подошел к сидящему. Вроде дышит. Открыл мутную стеклянную створку серванта и вернул на стол початую бутылку, мензурки, сыр. Сели, чокнулись, отпили до второго деления.

— Слушай… — сказал я, вновь оглянувшись на недвижное тело в инвалидной коляске. — Но ты уверен вообще, что это безопасно?

— Для кого? — живо уточнил Ефим.

— Для него, понятно! Не для нас же… Ты его в какой год скинул?

— Вроде в тридцать седьмой, как просил… Сейчас посмотрю… — Ефим повернулся к ноутбуку. — Да, все верно, тридцать седьмой… А что тебя беспокоит?

Я долил вино в мензурки до первоначального уровня (как выражаются у нас в бильярдной: взлохматил) и попытался собраться с мыслями.

— Ну хорошо… — в недоумении начал я. — Предположим, в голове товарища Сталина начинает звучать голос. Предположим, он принимает его за угрызения совести…

— И что?

— Но он же политик, Фима! Вождь! Ты что, не знаешь, как они при необходимости поступают с собственной совестью?

Голокост представил и, кажется, малость струхнул.

— Насмерть! — жестко выговорил я. — Наповал!.. Слушай, может, неотложку вызвать… заранее…

— Кому?

— Совести. — Я кивнул на кресло-каталку. — Кстати, что с ним сейчас? Он уже с товарищем Сталиным беседует?

— Нет, пока еще не беседует. Это я его на дозвон поставил. В мозг товарища Сталина не так-то просто пробиться. Наверняка занят все время…

— А чем он, кстати, занят?

— Сталин? Посмотрим… — Ефим снова склонился к ноутбуку, пошевелил мышкой. — Лозунги вычитывает, — сообщил он. — К Первому мая… На окончательное утверждение принесли…

— Так может, выключить?

Голокост с сомнением покосился на подопытного.

— Нет, не стоит… — решил он в итоге. — Выключишь — очнется. Шум опять поднимет… Посидеть не даст…

Как выяснилось, посидеть нам не дали бы в любом случае. Лежащее в кресле тело вздрогнуло, изогнулось — и забилось в конвульсиях.

— Вырубай! — в панике заорал я. — Вырубай на хрен!

* * *

Слава богу, успели. Вырвали провода с корнем, чуть ноутбук не расколошматили. Выпивка-закуска разлетелась по комнате, подопытный очутился на полу, а пустое инвалидное кресло отъехало в угол, где ударилось о стену и завалилось набок. Затем гость вскочил. Целый-невредимый, только вот лицо исковеркано восторгом.

— Усилим революционную бдительность!.. — звонко, по-петушиному выкрикнул он. — Покончим с политической беспечностью в нашей среде! Разоблачим до конца всех и всяких двурушников!..

Судя по всему, это и были первомайские лозунги, только что утвержденные вождем.

— Стрелять! Как бешеных собак!..

А вот это уже была явная отсебятина. От избытка чувств.

Из глаз подопытного брызнули слезы счастья, и в следующий миг он самозабвенно, хотя и несколько пронзительно запел первый вариант слов Михалкова на музыку Александрова. Видимо, просто не учел, что гимна Советского Союза в тысяча девятьсот тридцать седьмом году не существовало — он был принят к исполнению лишь в тысяча девятьсот сорок третьем.

Январь 2019

Волгоград

В Новом свете

(Из цикла «истец всему»)

Знаем мы эти жидовские штучки —

разные Америки закрывать и открывать!

Владимир Маяковский

Капитан и владелец каравеллы «Пинта» Мартин Алонсо Пинсон стоял у борта, беспокойно всматриваясь в суматоху на палубе идущего параллельным курсом флагмана.

— Вахтенного ко мне! — приказал он, не оборачиваясь.

— Родриго!.. — загалдели матросы. — Слазь с мачты! Капитан зовет!..

Вскоре объявился вахтенный Родриго де Триана.

— Что там за беготня на «Санта-Марии»?

Зоркий Родриго пожал плечами, прищурился, вгляделся. Никакой особой беготни на неуклюжем высокобортном трехмачтовике он, честно сказать, даже и с мачты не заметил, а уж с палубы-то… Если на флагмане кто и метался, жестикулируя, в толпе матросов, то одна-единственная черная фигурка, несомненно принадлежавшая Христофору Колумбу.

— Да вроде адмирал опять буянит…

— У него там, случаем, не бунт? — то ли с тревогой, то ли с надеждой спросил капитан.

Матрос всмотрелся попристальнее.

— Да непохоже пока… Все стоят молчат, только он руками и машет. Вперед указывает…

— А что у нас там впереди?

Оба озабоченно взглянули, что у них там впереди. Над бесконечно далеким морским горизонтом стлались плотные облака. Хотя они уже не первый раз над ним стлались.

— Ну ясно! — язвительно хмыкнул Мартин Алонсо Пинсон. — Команде зубы заговаривает. Врет, что вот-вот суша появится — раз облака…

— А теперь вверх пальцем тычет, — доложил Родриго. — Птички, дескать, летят…

— Птички? — насторожился владелец «Пинты».

— Да он их каждый день показывает, — успокоил вахтенный. — Птички, говорит. Раз летят, значит, считай, суша близко… А вчера ночью ему и вовсе огонь впереди померещился! Решил, будто с берега факелом машут…

Лицо капитана внезапно осунулось. Он снова посмотрел на облачный горизонт, на птичек, на «Санта-Марию» — и резко повернулся к матросу.

— А ну-ка быстро на мачту! — сдавленным голосом приказал он. — Быстро на мачту — и