По Северо-Западу России. Том I. По северу России - Константин Константинович Случевский

огибает Норвегию и направляется прямо на наш Рыбачий полуостров; отсюда, полосой в полтораста миль ширины, идет он сперва к юго-востоку, затем, к востоку и, наконец, отклоняется на восток и северо-восток, постепенно удаляясь от наших берегов, и уже у Святого Носа находится в одном градусе расстояния по прямому пути на Новую Землю. Вся причина обилия трески, сельди и идущих за ними крупных представителей морской фауны — китов, акул, и др., кроется исключительно в этом теплом течении, отчасти касающемся и России; от него же зависит и незамерзание многих наших северных бухт в глубокую зиму, когда и Нева и Волга скованы льдами. Оно же, одновременно с бурливым характером Северного океана, обусловливает и то, что берега океана местами не замерзают совершенно или замерзают узкой полоской верст на тридцать, временно, при чем этот «припой» льдов, не успев образоваться, уже ломается и разносится по сторонам, унося с собой зачастую промышленников, ушедших на «наледный промысел».

Рыбачий полуостров, почти что омываемый Гольфстримом, — самое бойкое место нашего западного Мурмана, служит центром весеннего лова, и к нему-то чрез Колу и другими путями идут со всех сторон те наши промышленники, о мартовских походах которых сказано было выше. Тут же, в этих местах Мурманского побережья, еще со времени новгородцев, широко занималась жизнь; сюда заглянул, образовывая китобойное дело, Петр Великий; здесь существует Екатерининская гавань, в которой зимовал когда-то наш военный флот; здесь же, наконец, в последнюю четверть века, когда поднялись первые голоса в пользу нашего забытого Севера, сказалась первая попытка его оживления и эксплуатации; тут в настоящее время скопляется весь промышленный Мурман, и, наконец, в будущем — вероятно нигде, как тут — должны мы стать твердой военной ногой. Обидно видеть на карте, изданной гидрографическим департаментом, что, как раз подле этих мест, на самом северном пункте Норвегии, открытая со всех сторон всем ветрам, обозначена лучистой звездочкой крепостца Вардэ-Хус; она словно зарится на наш Рыбачий полуостров.

По мере движения «Забияки» на запад, по мере того, как в полной солнечной ясности тянулись пред глазами разные очертания скал над глубокой зеленью океана, картины становились все привлекательнее — не жизнью людской, которой здесь все-таки очень мало, но возможностью такой жизни в будущем. Пример маленькой Норвегии у всех на глазах: север её оживился только в последнее двадцатипятилетие.

Крейсеру пришлось выйти в открытый океан довольно далеко или, как говорят поморы, «в голомя», в открытое море, для того, чтобы обогнусь, самый характерный, в геологическом отношении, остров Кильдин. Мало на Мурмане таких выделяющихся своей конфигурацией мест, как Кильдин. Он виден за много, много миль, как с востока, так и с запада. Если смотреть на него с моря во всю его длину, составляющую девять миль, он представляется совершенно отвесной, со всех сторон обрубленной и обнаженной скалой в 600 — 650 футов вышины; только снизу будто присыпан к нему песок, чтобы скала не качалась. Тут, в этом внешнем виде острова Кильдина, все — обман. Во-первых, это — не скала, а хрупкие сланцы первозданных пород, песок, если угодно; все острова, весь матерый берег начиная от Белого моря, все это — гранит; по словам геолога Иностранцева, острова Белого моря гнейсовые, а вот именно Кильдин почему-то составился из хрупких сланцев и принял неуклюжую, столообразную форму. Другой обман — это пустынность Кильдина. С севера, с моря, он действительно совершенно обнажен, — даже и мхов на нем не заметно; но с юга, там, где отделяется он от матерой земли узким проливом, от 350 сажен до трех верст ширины, он представляет ряд террас, возвышающихся амфитеатром и густо поросших богатой зеленью. Это южная сторона Кильдина; она совсем защищена от северных ветров; есть здесь и пресная вода, сбегающая из находящегося на столовой поверхности острова озера, есть и поселение, и имеются олени.

Было около полудня, когда, обогнув Кильдин, судно начало сворачивать к юго-западу, направляясь к губе Ара. Отсюда вид становился очень красив, потому что впереди из волн океана возникла в полной цельности одной своей стороной вся главная, животрепещущая западная часть Мурмана. Впереди, далеко впереди виднелся очень ясно, даже с деталями скал и их очертаний, Рыбачий полуостров, находившийся милях в тридцати. В сиянии полуденного солнца над глубокой синью моря полуостров этот, состоящий из темных шиферов, казался весь розовым с сильными полосами белых снегов, залегавших на нем в большем количестве, чем где бы то ни было. Он казался островом, потому что Мотовский залив как бы отрезал его от материка совершенно. Влево от парохода, на таком же расстоянии, нарушая собою монотонность линии береговых скал, обозначались один подле другого входы в бухты Уру и Ару; судно направлялось к последней, самой дальней. Скалы, обрамляющие оба входа, освещаемые солнцем сбоку, очень красиво оттенялись. По мере приближения к ним, нагота их становилась совершенно наглядной, и могучие волны буруна злобно ударяли в них, вытягивая вдоль берегов длинную ленту звездившейся пены.

Если вчера, входя в Териберку, крейсер двигался осторожно, — сегодня не уменьшал он хода, уверенно направляясь к проливу. Он держался более левой стороны; справа, на низенькие Арские острова, состоящие из огромных гранитных глыб, океанская зыбь налегала неимоверно сильным буруном. В ярком солнечном свете сине-зеленые волны взлетали на острый мысок ближайшего, совершенно открытого северо-восточному ветру островка. Тут уже не одной только белой полосой, а несколькими параллельными, разорванными полосами виднелась пена прибоя, вздымаемая бесконечно возобновлявшейся волной. Полос этой белой пены было много; дальнейшие от берега, старейшие, покачивались будто мертвые, отжившие, и исчезали. И треск, и стон неслись от этой могучей толчеи, и «Забияка» очень благоразумно держался от неё возможно далеко, ближе к левому берегу.

Вход судна в губу Ару. Толстик.

Эта левая сторона представляла из себя нечто совершенно противоположное. Тут поднимались совершенно отвесные, высокие скалы, так называемый Толстяк; в могучую, накренившуюся темную щель, наполненную «сколками попадавших в нее камней, скрывался прыгавший с вершины водопад, след вчерашнего дождя. На всех выступах Толстяка, по всем острым кронштейнам и фантастическим карнизам, на мягких подушечках мхов, будто на диванчиках, высоко, высоко, под самый верхний край скалы восседала в огромном количестве морская птица. При приближении судна, с мест слетали немногие; но когда пароход, чтобы оповестить о своем приходе лежащий в глубокой бухте китобойный завод, дал свой басистый свисток волжского пошиба, большинство птиц шарахнулось со своих сидений и пустилось в лет. одни из них улетали опрометью, чуть не касаясь трубы и