Отторжение - Инна Тронина

Я не могу забыть Оксанку — худую, бледную, перепуганную, с косичкой за спиной. Она сидела в кресле на мансарде, прижимая к себе Октябрину. Странно, но ребёнок, оставшийся без матери на два месяца, ни разу не болел. И только вечером первого декабря начал истошно кричать, словно переживания мучения Оксаны — там, в Братеево.

Перед Новым годом мадам Ульянова вылизала весь офис. В помещениях ещё пахло моющими средствами. Надо было, пока никого нет, принять душ и переодеться, чтобы потом не тратить на это время. А уже после беседы с Кларой Шамановой сразу ехать на Фонтанку, к семье. Но что-то меня удерживает. Стоит дождаться Светку Ружецкую. Она согласилась встречать праздник в офисе, на дежурстве. Конечно, дети — Богдан и Марьяна — будут с ней. Нельзя допустить, чтобы клиенты ушли к конкурентам, не дождавшись, пока в нашей фирме снимут трубку.

В половине девятого вечера стало совсем темно. Снега так и не было, фонари горели тускло. Глухой зимней ночью на окраине города я чувствовал себя тревожно. И это несмотря на то, что находился в родных стенах, под надёжной охраной. Володька Маяцкий, давний мой друг и коллега, обещал именно сейчас привезти Клару в офис. Но почему-то их пока нет, и звонка по телефону — тоже.

О встрече я договорился лично с Кларой. Позвонил на проспект Наставников, напустил туману. Попросил приехать, но напрямую ничего не сообщил. Разговор, понятно, не телефонный. Надо побеседовать в надёжном месте, где никто не увидит и не подслушает. Клара Шаманова, как я понял по голосу и тону, сильно струхнула и внезапно охрипла. Она очень часто сглатывала слюну, но встретиться согласилась без колебаний.

Володька Маяцкий — калач тёртый. У нас с ним отработаны правила поведения в нештатных ситуациях. Если Клара Шаманова внезапно отказалась от встречи, Володя должен немедленно известить меня. Если её не оказалось дома — тоже. Я отправил Маяцкого на джипе «Мицубиси-Паджеро», а для себя оставил в гараже любимый «Чероки». Кто знает, может быть, мне придётся выезжать на проспект Наставников. Если Маяцкий не выйдет на связь, значит, он полностью лишён такой возможности. Даже если ему пришлось возвращаться пустым, должен предупредить. И в случае задержки подать сигнал с дороги.

Остаётся десять минут. Если до тех пор всё будет тихо, надо принимать меры. Я зажал в кулаке пулю, извлечённую из собственного сердца — лучший талисман. И про себя попросил Судьбу о милости. Конечно, хочется надеть праздничный костюм с вишнёвым пиджаком, и уже в таком виде приехать домой. Но я пока мешкаю, потому что не знаю, куда подевались Маяцкий с Шамановой. Одно знаю — друг не может подвести меня без вмешательства злых сил…

На всякий случай, я достал из сейфа кобуру с «кольтом» и переобулся в высокие непромокаемые кроссовки. Сглупил, конечно, наметив встречу на вечер тридцать первого декабря. Мог бы домашними делами заняться, или в Москву позвонить, поздравить друзей и подруг. Липка, конечно, ждёт, да Оксана тоже. Правда, мы говорили вчера. Моя новая пассия щебетала в трубку, как они с братьями красят орехи на ёлку золотой краской, и мастерят другие игрушки, даже свечки — так у них принято.

Оксану на праздник Гай тоже привёз домой. И теперь всё семейство занято тем, что готовит сюрприз крохотной Октябрине. Ведь это — первый Новый год в её жизни, и нужно устроить ребёнку какое-то необычное волшебство. Правда, я не знаю, что там можно понять в семь месяцев, но, разумеется, не возражаю. Вроде, Прохор и Виринея Гай предложили объединить усилия, и собраться новогодней ночью двумя семьями. В таком случае, попотеть придётся. Детей за столом будет много, и всех надо как-то развлекать.

Чёрт возьми, до сих пор Маяцкий с Шамановой не приехали! А уже без двадцати девять, и нужно как-то определяться. При Володькиной точности это невозможно, если с ними ничего не случилось. Значит, дело не заладилось, и надо звонить в машину. У них там есть мобильник.

Я включил радио и услышал, что армейские части прорвались к центру Грозного. Почему-то стало тоскливо. Не верилось в такую быструю победу. Даже защемило сердце — в который раз да день. Потом вспомнил Эфендиева, о котором давно ничего не слышал. Вот ведь человек — только что потерял руку, и опять отправился на войну. Только сказал, что стрелять может и левой. Те бандиты в Братеево не знали, что правой рукой Падчах особо не дорожит — повредил её много лет назад, в Казахстане.

Что касается самой казачьей группировки, то она занималась не столько политикой, сколько не совсем чистым бизнесом. И средствами они располагали не маленькими. Меня же интересовало только одно — причастны ли убитые Артемием Синицей к делам Ковьяра. Оказалось, что нет, и я успокоился. Значит, всё действительно было случайно. Конечно, Оксане и Эфендиеву от этого не легче, но всё-таки не нужно теперь пугаться каждого куста.

Гай взял эту группу в разработку и выяснил следующее. Станичники служили прикрытием для весьма серьёзных махинаций. У их хозяев имелись обширные связи в банковских кругах, среди сотрудников силовых структур, промышленников и прочих высокопоставленных лиц. Но предприниматели где-то прокололись, и крайним решили объяснить того самого типа с бородкой, а также его людей.

Избежать судебного преследования они могли, лишь выплатив миллион долларов. Пятьсот тысяч они наскребли на малой родине — с помощью разномастных ультраправых организаций. А вот со второй половиной суммы вышел конфуз. Им пообещал поддержку какой-то коммерсант, якобы генерал КГБ в отставке. В настоящем это был потомок княжеского рода и видный деятель астраханского казачьего движения.

Станичники получили от него «честное генеральское слово» и стали ждать. Но, разумеется, ничего не дождались. «Генерала» замели вместе с охранником, вооружённым скорострельным автоматом А-91. Надежды на щедрую помощь оказались похоронены. А что было дальше, уже известно. Прибыв в Москву, банда стала искать объект для рэкета. Таковым и оказался Падчах, в недобрый час остановившийся на «Южном дворе». Возможно, у группировки был информатор, который сообщил о прибытии чеченца с супругой.

Меньше всего мне хотелось, чтобы люди Падчаха явились в Москву наводить спрос. Потому и придумал я эту нехитрую комбинацию, для которой удачно нашёл исполнителя. Те семеро мертвы, причём убил их восьмой член банды. На эту мысль натолкнул меня собственный опыт. Такое уже случилось в Питере, на Петроградке, когда паренёк по имени Нариман Мусафиров расстрелял собственную же группировку воркутинцев. Теперь же чеченцам не придётся мстить. А Артемию Синице они, напротив, должны быть благодарны. Впрочем, теперь их умы прочно занимает война, перед которой меркнет всё…

Нет, хватит, надо искать Володьку с Кларой! Там явно что-то случилось. А мы ведь собирались здесь посидеть с охранниками, проводить Старый год, поприветствовать Новый. Теперь, конечно, ничего не получится. Я редко хочу выпить, но сейчас прямо под горло подступило такое желание. И — нельзя! Может быть, сейчас придётся прыгать за руль «Чероки».

Но бутылка, в любом случае, меня ждёт. Это — напиток из полутора десятков сортов виски, каждому из которых больше восемнадцати лет. Элитарный продукт, вроде французского коньяка «Луи-Трез». Даже в Шотландии, откуда мне его привезли, подаётся только избранным. А мой отец, тонкий ценитель выпивки, все уши прожужжал — хотел попробовать. Потому и оставил я бутылку в агентстве — чтобы Герман Рудольфович не уничтожил её раньше времени.

Расхаживая по кабинету из угла в угол, я кусал губы, не зная, что предпринять. Если позвонить в машину, можно всё испортить. Лучше, конечно, если Володька обнаружится сам. Хорошо, что Франсуаза не сумела вырваться на эту ночь, а то сейчас скучала бы на Фонтанке. Обещала навестить меня позже, когда закончит свои дела в Париже. Она участвует в съёмках фильма о работе репортёров в «горячих точках». В том числе и у «Белого Дома», откуда Фрэнс ежедневно перегоняла репортажи.

Конечно, хотелось бы хоть сегодня расслабиться. Но, похоже, не выйдет. Ладно, что до Нового года нашли Оксану, даже привели её в себя. Немного странно, что она согласилась стать четвёртой женой Эфендиева. Впрочем, это — её дело. Семье надо как-то жить. И хорошо будет, если это бремя Падчах с меня снимет. Не нужно, было, конечно, вестись на Липкин шантаж. Но теперь поздно жалеть — фарш назад не промелешь. Придётся выдавать девчонку замуж, чтобы прикрыть наш грех…

Я, против воли, ждал, когда в кромешной тишине зашумит мотор джипа, и мощные фары позолотят оконные стёкла. Я и пенять за опоздание не стану — лишь бы нашлись! Придётся вести допрос и одновременно выпивать. Ничего — так даже лучше, больше доверия. Я решил использовать свои телепатические способности. Представил, как по пустынным грязным улицам несётся джип. А в нём — Маяцкий с не знакомой пока девицей. Почему-то я решил, что она одета в кожаное пальто с чернобуркой, хотя ничего об этом не знал. И вдруг зазвонил телефон! Я кинулся к столу, опрокинув кресло.