Отторжение - Инна Тронина

Судя по всему, Клара не подозревала, что именно около тела и нашли сорванную с её джемпера стекляшку. Это было засвидетельствовано многими, и попало в протокол. Значит, Аверин был ещё жив, когда оказался напротив нашего офиса. И Клара была рядом с ним. Так что о причинах убийства она знала куда больше, чем изображала.

Скорее всего, Шаманова помогла убийцам выманить бой-френда в укромное местечко. Профессорский сынок не пошёл бы туда без уговоров любимой девушки, расположением которой очень дорожил. А если Клара в момент смерти Аверина находилась рядом с ним, она может рассказать много интересного. По крайней мере, окончательно прояснить обстоятельства, при которых всё произошло.

Дайана давала показания на объекте ФСК, поэтому предупредить кого-то, помешать нам не могла. Действительно, Антон Аверин был наркоманом со стажем. Несколько раз лечился, но потом срывался вновь. О нём Дайана и упоминала осенью, когда говорила, что боится нападения.

Клара сама нюхала кокаин. Бывало, что занимала деньги у Аверина. Он потратился, попал на «счётчик». И, в конце концов, погиб. Дайана дружила с Кларой лет пять. Познакомились они в круизе по Средиземному морю, где обе были с родителями. Потом перезванивались, ездили друг к дружке в гости.

Странно, но, расследуя дело Ковьяра, мы натолкнулись на следы совершенно, казалось бы, постороннего преступления. А вдруг встреча с Шамановой позволит узнать что-то новое о Ковьяре и Косареве? Шансов на это ничтожно мыло — ведь Дайана с братом не общалась. Но попытка — не пытка. Так или иначе, но я поставлю точку в истории жизни и смерти осточертевшего мне Антона Аверина, пусть даже и отказал его отцу в помощи.

Самое интересное, что Дайана совершенно не удивилась такому вопросу Гая. По её мнению, подполковник ФСК мог знать всё. Прохор в лоб спросил об Аверине и получил такой же бесхитростный ответ. Когда Дайана опознала украшение с джемпера Клары Шамановой, нам с Гаем всё стало ясно. Дайана, не ломаясь, назвала адрес и телефон питерской подружки. Та жила на проспекте Наставников — рядом со станцией метро «Ладожская».

Все эти сведения Гай передал мне двадцатого декабря — из рук в руки. Тогда же он предъявил мне очнувшуюся от параноида Оксану и сообщил о кончине Дайаны. Между прочим, Гай хоронил покойницу на свои кровные, потому что делать это больше было некому. Сдавать труп в мединститут, как предлагали в морге, Прохор не пожелал. Всё-таки Дайана была ему не чужая — некоторое время они работали вместе.

Никого из многочисленных приятелей и подружек Дайаны у гроба не было. Тело захоронили поздно вечером — так пожелал Гай. Ему совершенно не хотелось «светиться» у гроба при посторонних. После этого он «пробил» адрес Шамановой в Питере. Дайана сказала правду. Клара проживала в четырёхкомнатной квартире вместе с родителями и бабкой по матери. Телефон был установлен там же.

Пересекались мы с трудом. То Прохор отсутствовал в Москве, то я. После того, что случилось в Братеево, нам с Брагиным пришлось срочно выметаться из Москвы. Убийство семерых человек в квартире «Южного двора», как и предполагалось, повесили на Артемия Синицу. Тот, впрочем, сразу во всём признался. Поскольку милицию вызывал он по мобильному телефону Падчаха, ему оформили явку с повинной и пообещали скостить срок.

Я привёз пострадавшую пару на Сухаревку, сдал в «Склиф». Разумеется, ничего там не рассказал. Мол, подобрал мужчину и женщину на улице, где они «голосовали». Что с ними было, пусть сами расскажут. Как я и ожидал, Падчах вскоре исчез в неизвестном направлении. Оксана ещё некоторое время провела в клинике, откуда Гай забрал её на объект.

Само собой, из больницы не выводилась счастливая Липка, приводила туда братьев. На объект ФСК их, разумеется, не пускали; взяли только Октябрину. Падчах пожелал встретить войну вместе со своим народом, но Оксане дал самое твёрдое обещание вернуться за ней — если выживет. При Липке и братьях, а также при Падчахе Оксана ещё как-то держалась. Но на объекте её заколотили приступы. В тишине и покое на неё нахлынули кошмарные воспоминания и панические мысли.

За то время, что мы ехали из Братеево, Оксана рассказала, каким образом спаслась. По просьбе Филиппа Готтхильфа, его давний друг разыскал проститутку Яху в борделе известного в Стамбуле Сулеймана Аюб-оглу. По фотографии опознал в ней Оксану, после чего сделал вызов. А на следующий день передал хозяину интим-империи нужную сумму и забрал девчонку к себе на виллу.

Оттуда, через Батуми, они опали в Абхазию. Там чеченцев чтили как освободителей — их батальон прославился во время войны с Грузией. В знак признательности Падчаха и Оксану бесплатно провезли до реки Псоу, потом доставили в Сочи. Уже оттуда влюблённые вылетели в Москву. Они поселились на «Южном дворе» исключительно по инициативе Падчаха, который всегда тщательно соблюдал конспирацию.

Но никому и в голову не пришло бы, что в том доме найдётся несколько придурков, которые посмеют поднять руку на такую важную персону. Наверное, виной тому были чужие документы. Беду ждали с одной стороны, а она пришла с другой. Поскольку Падчах не имел конфликтов в левобережье Терека, он без опаски открыл дверь соседям по элитному дому, пригласил их за стол. Не знаю, планировали они нападение, или всё произошло внезапно. Может, просто напились и захотели красивую женщину. А уж предлог найдётся всегда…

Одиннадцать дней назад Оксана выглядела неплохо. Раны почти зажили, синяки сошли. Она много смеялась, прижимая к себе семимесячную Октябрину. Та уже вовсю лопотала отдельные слоги — «ма», «па», «ба» и почему-то «ля».

Я разговаривал с Оксаной в мансарде дома и думал о том, что ей довелось пережить нападение всех трёх типов насильников — злобных, властных и садистов. Вернее, последние двое были в единственном экземпляре. Но и того хватило, чтобы молодая мать пережила жесточайший нервный срыв.

Игорь Диомидовский не зря посещал притон мадам Марины — он был настоящим садистом. Удовольствие получал не от самого процесса, а от издевательства над жертвой, от её унижения. И насиловать Оксану он полез не столько от нормального желания, сколько для того, чтобы вызвать выкидыш. Оксана это почувствовала и включила неведомые её самой резервы организма.

Диомидовский, богатый и влиятельный, был уверен, что за бедную девушку ему ничего не будет. Всё замнут и скажут, что шлюха сама виновата. И Оксане ничего не оставалось, как загрызть подонка — другой возможности спасти ребёнка у неё просто не оставалось.

Вадим Гуляев, бандит из Владивостока, принадлежал к типу властного насильника. Он стремился к завоеванию и подчинению жертвы, но не к тому, чтобы причинить ей боль. Кроме того, он пытался заслужить любовь Оксаны, то есть Дайаны Косаревой. Дарил цветы, ухаживал, сопровождал на прогулках — всё ради достижения цели. Оружие он использовал для того, чтобы напугать «тёлку» до полного онемения. Убивать, разумеется, не хотел.

Такие насильники всегда ведут светские разговоры с жертвой, оказывают навязчивые знаки внимания. Скандала совершенно не хотят, огласки — тоже. Вадим даже с некоторой нежностью относился к мнимой сестре Эдика Косарева. Но всё-таки он был насильником, и Оксана снова пошла ва-банк. Теперь уже её девочке ничего не грозило, но стать вещью, очередным трофеем бандита она не пожелала. И снова произошло убийство — на сей раз, из пистолета.

Возможно, всемогущий Гуляев ощущал своё убожество, переживал какие-то комплексы, пусть даже глубоко запрятанные. Он стремился избавиться от неприятных ощущений и мыслей с помощью любовных побед.

И, наконец, к типу злобных насильников относились бандиты из Братеево. Пользуя всемером одну женщину, они применяли избыточную силу, вели себя неоправданно жестоко. Физические и словесные надругательства, никаких намёков на жалость к уже поверженному противнику — молоденькой девчонке, которая говорила им о своём младенце. «Нагаечники» же продолжали с хохотом глумиться над ней — даже связанной.

Многократные сексуальные акты и непрерывные устные оскорбления произвели на Оксану куда более худшее впечатление, чем вместе взятые Диомидовский и Гуляев. Действовала компания импульсивно, заранее не готовилась. Они пытались в лице двоих пленников отомстить кому-то другому. Все были неудачниками по жизни, ни в чём, даже в бандитизме, не преуспевшими.

У такой публики неимоверно развито чувство стаи — в одиночку каждый из них на такое вряд ли пошёл бы. Выпендривались друг перед другом — кто больнее ударит, сильнее оскорбит. И взвели сами себя до такого градуса, что превратились даже не в зверей, а во что-то совсем ужасное. Вот тут уже — ни на йоту интеллекта, изощрённости и потаённых желаний. Цель одна — растолочь в отбивную…

Я не могу забыть Оксанку — худую, бледную, перепуганную, с косичкой за спиной. Она сидела в кресле на мансарде, прижимая к себе Октябрину. Странно, но ребёнок, оставшийся без матери на два месяца, ни разу не болел. И только вечером первого декабря начал истошно кричать, словно переживания мучения Оксаны — там, в Братеево.