Главное управление - Андрей Молчанов

– Конечно. А вашего подчиненного мне оставите на пару минут? У меня к нему вопрос – именно что по его департаменту…

Вова согласно и восторженно захлопал руками, как крыльями только что снесший яйцо пингвин.

Когда дверь за ним затворилась, Олейников, задумчиво крутя сигарету в пальцах, ненавязчиво поинтересовался:

– Ну, и чего ты привел сюда этого мудака?

На лице его виделась тяжелая, брезгливая озабоченность.

– Во-первых, он мой шеф, во-вторых, шеф настаивал, в-третьих, отвернуться от него в такую минуту…

– Означает возможность мстительных покусов, – продолжил Олейников. – Что же, согласен. Неизлечимо больному трудно смириться с кончиной, и он бросается за спасением куда ни попадя. Это – да, это заложено в человеческой природе. Она нелогична по сути, чем и интересна. Потому нас и терпит Создатель в надежде на совершенство через нелинейность поступков и чувств. Однако твой начальник не понимает очевидного: он же фигура политическая, в отличие от тебя – технической. Если рушится часть какой-то системы, то ее основные составляющие обязаны превратиться в обломки. Чудеса происходят, но не в данном случае. Он уже отыгран, решается вопрос о новом назначенце. Кто им будет – пока не знаю.

– Зачем же вы его обнадеживали? Ради материалов?

– Конечно! – театрально раскинул он руки. – Мы с тобой играем в жесткие игры, тут не институт благородных девиц. И потом… Я ведь сказал, что готов его поддержать, если сохранится ваша контора. Ты не расслышал?

Я невольно присвистнул:

– Неужели…

– Да-да, – кивнул он. – А как ты думал? Конец Решетова естественно означает и ваш финал. Связка ломов, как правило, тонет. Грядут перемены. Но контора как таковая останется. Пройдет сокращение личного состава согласно накопленному на каждого компромату, сменится вывеска, упразднится словосочетание «борьба с оргпреступностью», вы получите статус федерального управления и утратите независимость в действиях, полностью улегшись под министерство. Понятное дело, ты ничего не слышал.

– Ну, а тогда позвольте шкурный вопрос…

– Позволяю и отвечаю. Мы на тебя дали отменную справку, – сказал он издевательски мягко и дружески. – В министерстве особенных веяний против тебя тоже не замечено. Воздух портит Есин, но когда вонь идет от скунса, она в первую очередь со скунсом и ассоциируется…

– Да тут уж… Чья бы корова ухала, а его бы нюхала! – изрек я с негодованием.

– Вот и большинство того же мнения, – подтвердил Олейников. – А коли вдруг начнутся кардинальные несообразности, клятвенно заверяю: тебя-то я вытащу из их трясины за уши.

– А если уши оторвутся?

Он усмехнулся:

– Вырастим тебе новые. Пойдешь ко мне. В помощники. Это хоть сейчас можно устроить, но ты мне нужен у ментов. Потому я расстараюсь, не беспокойся. Ну, по коньячку?

– Что ж, есть за что…

– Теперь вот что, – продолжил Олейников. – Мои друзья – совладельцы одного из отелей. Их партнеры – дагестанцы. Так уж исторически сложилось. Короче, дагестанцы их выживают. А как абреки умеют выживать конкурентов, ты знаешь. Задача: агрессоров надо кардинальным образом нейтрализовать. Вот данные на этих персон, взгляни… – Он положил передо мной бумаги.

Даже беглого взгляда на документы мне хватило, чтобы оценить ситуацию: дагестанцы, хорошо мне известные, были лидерами крупного преступного сообщества, и досье у меня на них имелось обширное.

– Известные морды, – сказал я. – За ними несколько убийств, правда, недоказанных. Действуют чужими руками, сами в стороне. Что еще? Черная обналичка, уклонение от налогов, мошеннические схемы… Но, увы, это не профиль моего департамента. А Есин с ними связываться не желает, уж не знаю, по каким причинам. Что-то на них в свое время он нарыл, но затем разошелся с ними бортами.

– Все правильно, – кивнул Олейников. – Ты можешь через его оперов узнать подробности, за что он их в свое время прихватил?

– И толку?

– У нас будет стартовая площадка для действий. Поднимем материалы, и ими займутся уже наши экономисты… Мне очень нужен этот отель, ты понял?

С Лубянки я покатил в «Риф» за полагающейся мне зарплатой.

Шеф «Рифа» принял меня как всегда – дружески, но сдержанно. Отношения наши, как я давно уже понял, были механически-гладкими и равнодушными – так одна шестеренка в механизме прилегает к другой в своем вращении, озабоченная лишь удобством своего соотнесения с партнерской взаимосущностью. Другое дело – если мы шестеренки, что представляет собой сам механизм и кому служит? Неведомому питерскому миллиардеру? Или это – легенда? Собственно, всех северозападных толстосумов я знал, как знал и их связи с высокопоставленными земляками, ныне претендующими на командование всеми парадами в нашей столице. Да и не только в столице. Так который из них?

Ответа на сей вопрос мне не давалось: дескать, мы платим, ты работаешь, к чему проявлять излишнее любопытство? Настанет пора – все узнаешь. А не настанет – может, оно и к лучшему.

– Нервничаем относительно перспектив? – спросил меня Жбанов.

Был он уютный, домашний, в рубашке с открытым воротом и в свитерке тяжелой кольчужной вязки. Пил чай с вареньем, макая в блюдечко с багровыми литыми ягодами крыжовника золотистую, в маковых родинках, кривую сушку, запеченную плотно.

– Было дело, – пожал я плечами. – Гроза идет, но зонтиком запасся.

– Здесь есть второй, – сказал Жбанов. – У меня в шкафу, со многими скелетами. Ни одна капля на тебя не упадет, обещаю.

На миг я призадумался. Что за дела творились в «Рифе», я не знал даже в общем, будучи, что называется, на подхвате, но в стабильной и несомненной мощи этой организации до сих пор сомневался – в силу, вероятно, своего пренебрежительного, как ни крути, отношения к Юре, одному из ее основоположников. Мой школьный дружок виделся мне слишком мелковатым и суетным в деле создания какого-либо основательного предприятия. Или Юрой руководили иные дяди, в чей коллектив он счастливо влился? А может, его просто использовали, как и меня. Подобное виделось наиболее логичной версией.

– У вас в шкафу… – недоверчиво промолвил я. – Забавно…Тогда вы в курсе, что случится с нашим управлением, полагаю.

– Это проверка? – мягко улыбнулся Жбанов. – Что же, сыграем в нее. Думаю, вы были у Олейникова, он вручил вам зонтик, проговорился по дружбе о грядущих переменах, и теперь вы, этакий всезнающий и уверенный в себе молодой человек, решили лишний раз убедиться, насколько мы, сирые, соответствуем своим полномочиям и заверениям…

– И насколько? – спросил я подчеркнуто безразличным тоном. – Ваши аналитические выкладки пока меня ни в чем не убедили.

– Конторе – конец, – сказал Жбанов, аккуратно разжевывая сушку. – Заранее приношу соболезнования. Есть тому объяснения формальные, а есть неформальные. Желаете выслушать?

– Весь внимание.

– Объясняю, – вздохнул он. – Вы стали самостийной вольницей, ваши опера опекают и возглавляют бандитские группировки, вы откровенно зажрались, вы плюете на закон, вы перекрыли в некоторых своих возможностях госбезопасность, переняв у нее многие теневые методы, за вами горы денег и трупов, и государство не собирается мириться с такой правоохранительной вакханалией. И с ее родоначальником Решетовым. Руководителям государства не по нраву и то, что многие администраторы из среднего звена тесно сотрудничают с вами, и ныне такое сотрудничество порочно. Оно основано на сплошных заказах. Вы – выработались, исполнив свою задачу. Вы ликвидировали горгону Медузу организованного бандитизма. Гаденыши из ее головы расползлись, но они канули в щели, они вторичны, исполнены страха, они уже не покушаются на власть, а сама голова разбита вдребезги. И вы научились разбивать такие головы. И стали опасны. И слишком много знаете. И нагуляли, насмотревшись на ваших подопечных, неуемные аппетиты. И вот из этой концепции я предлагаю вам выбрать то, что будет освещено прессой, и то, что останется за кадром.

– Что далее? – спросил я.

– Далее вы продолжаете проверку моей компетенции, – продолжил Жбанов, по-прежнему мило мне улыбаясь. – Не знаю, говорил ли вам Олейников о создании нового благостного федерального управления на прошлой основе, о кадровых зачистках, в список которых вы не включены, о раздумьях верхов по поводу кандидатуры нового начальника… Подозреваю, говорил.

Да, «Риф» – это серьезно… Нет, не Юра создавал его, это очевидно. Мы с Юрой – всего лишь чернорабочие на подхвате.

– Прониклись? – вздохнул Жбанов сочувственно. – Кстати, предлагаю перейти на ты. Мы же товарищи…

– Мне неудобно. Вы – старше, а я не люблю панибратства.

– Это не панибратство, а знак доверия, – сказал он. – К Богу и к Ленину народ тоже обращался на ты, заметь.