Завершившие войну - Яна Каляева

спокойна и собрана. Если не можешь, не хочешь больше играть по этим паскудным правилам, остается смести все фигуры и залить доску кровью.

— Этот храм, — сказала Саша, приложив ладонь к каменной стене. — Через сорок дней тут состоится венчание. Все слуги, как вы говорите, Антихриста соберутся.

Саша не спеша отпила квас, отдающий тмином, поставила кружку на стол и закончила мысль:

— В этот день мы взорвем храм.

Глава 30

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Апрель 1920 года.

— Ты была на исповеди, — сказал Щербатов за ужином. — Это приносит тебе облегчение?

— Немного, — Саша поднесла к губам бокал с токайским вином. — Знаешь, это же не о религиозном поиске. Это о том, чтобы выговориться человеку постороннему. Когда нет нужды рисоваться, выгораживать себя, пытаться показаться лучше или значительнее, чем ты есть. Разговор, у которого нет цели, кроме самого разговора. Многое помогает отпустить.

Саша знала, что Щербатов не спросит, о чем она говорила на исповеди, не станет даже пытаться узнать. Новый порядок не особо-то уважал права граждан, но вот тайна исповеди соблюдалась свято. Не один огэпэшник потерял по меньшей мере погоны за попытку надавить на какого-нибудь попика. Церковь в эти дни умела отстоять свое.

— Хорошо, что такого рода вещи не вызывают у тебя отторжения. Сегодня мне пришел запрос от отдела сугубого покаяния, он занимается разработкой и усовершенствованием наших протоколов. Они хотели бы с тобой побеседовать и пригласить к участию в их исследованиях. Надо выяснить, почему на тебе протокол сработал нештатно.

Саша пожала плечами:

— Надо так надо. Меня известят, где и когда мне следует быть?

Щербатов едва заметно выдохнул, Саша заметила, что его лицо расслабилось. Да уж, она бы поставила его в некрасивое положение, если бы не согласилась. Отказ от сотрудничества означал бы в ее положении расстрел. На самом деле повешение, но Саша полагала, что к ней проявят уважение и заменят виселицу расстрелом. Однако, право же, и это было бы несколько неловко, после всего.

— К чему… Они расположены рядом, в Храме Христа Спасителя. Там в подвальных помещениях у Церкви что-то вроде управления. Ждут тебя завтра в любое время. Если будешь не в настроении для пешей прогулки, скажи охране на посту, чтоб вызвали машину. Разумеется, если ты все еще плохо себя чувствуешь, это можно отложить. Несколько дней дело вполне терпит.

Он даже не стал делать вид, что она может вовсе отказаться. Она, впрочем, отказываться не намеревалась. Вчера она сказала старцу Самсону, что ей нельзя приходить в храм часто — неистовая тяга к религии у красного комиссара будет выглядеть подозрительно. Он ответил, что этому горю помочь нетрудно — ей не просто позволят каждый день посещать собор, а прямо-таки обяжут к этому.

Значит, внедренные в клир сектанты и занимались разработкой протокола для ОГП. Вот так просто. Что же, ей теперь не приходится быть переборчивой при выборе союзников. Против Нового порядка — хоть с чертом.

Саша допила вино, отставила бокал и улыбнулась:

— Я вполне здорова. Могу доказать, если хочешь…

* * *

— Человека твоего в Петрограде мы разыскали, дитя, — сказал старец Самсон.

— Так скоро? — изумилась Саша.

— Труда это не составило. Он служит под своим именем. Так и значится: Роман Вершинин.

— Вот же ушлый сукин сын!

Она подробно описала внешность и повадки Вершинина, полагая, что он снова живет по поддельным документам, но где-то возле корпорации «Улисс» его можно будет отыскать. Письмо писать не стала, передала послание устно. Она уже догадывалась, что не только ее накачали наркотиками, дающими частичную устойчивость к воздействию красного протокола. Потому хлыстовским посланцам можно было без опаски доверять по-настоящему тайные сообщения.

Саша знала, что иностранцы при Новом порядке забрали много власти, но чтоб так распоясаться… Вершинин, после всех своих художеств, живет под настоящей фамилией! И ему ничего, судя по всему, не могут сделать. Да это плевок ОГП в лицо, демонстративный практически.

— Ну что, что он ответил? Когда обещал приехать?

— Никогда, — спокойно ответил старец Самсон. — Он отказал тебе.

— Да нет! Чтобы Рома Вершинин отказался от денег! Вы что-то перепутали, не так передали!

— Слово в слово все передали. «Дорогой братец! Давно не видались. Есть некоторые вопросы касаемо снабжения. Сможешь наполнять бассейн шампанским хоть каждый день. Приезжай скорее в Москву в Храм Христа Спасителя на исповедь».

Чуждые ему слова Самсон повторял будто насмешливо, однако безо всякого затруднения.

Саша растерялась. По упоминанию бассейна с шампанским Вершинин должен понять, что послание от нее — они когда-то шутили на эту тему. Хлыстовские деньги она обещала ему смело, Самсон уверил ее, что за этим дело не станет.

— Что он сказал? Почему отказался?

— Ответил, что по сестренке, конечно, скучает, но от дел ее предпочитает теперь держаться подальше, а шампанское ему никогда толком не нравилось.

— Это все?

— Еще просил передать пожелание здоровья и счастья в личной жизни.

— Нет, ну каков гаденыш! — Саша вскочила и заходила по келье из угла в угол. — Что же, раз не хочет добром… Тогда скажите ему так: «К сожалению, вынуждена настаивать. Помнишь свидание, на которое ты меня не пустил? А ведь нам с тем господином есть о ком посплетничать. Спеши же облегчить душу, братец. Бывают и много худшие способы покаяться в совершенном». Вот так, слово в слово. И как только он прибудет, известите меня.

* * *

— Да что ты себе позволяешь, Александра? — бесновался Вершинин. — Совсем с глузда съехала? Залезла снова к своему полковнику в постель и уже сам черт тебе не брат? Меня пытаешься шантажировать, меня?

— Здравствуй, Рома. Я тебя тоже рада видеть.

— Нет, я серьезно. Ты что творишь? Знаешь, в каком виде обычно находят трупы шантажистов? Только теплые воспоминания о наших общих приключениях заставили меня приехать сюда, чтобы попытаться вернуть тебя в разум! А у вас тут какие-то средневековые катакомбы, декорации как для оперетки, ей-богу…

— Ты успокоился? — Саша уселась на жесткую скамью без спинки и махнула Вершинину на соседнюю. — Ну, давай уже поговорим.

Его костюм теперь выглядел не только дорогим, но отчасти и элегантным. Одеколон он сменил на менее резкий. Светлые усы стал завивать по моде.

— О чем, о чем мне с тобой говорить, Александра? — Вершинин все-таки сел. — Ну, что ты такого уж страшного расскажешь обо мне Реньо? Как я из глупой сентиментальности отпустил тебя, когда должен был придушить? Вынужден тебя огорчить, ты переоцениваешь собственную значимость, по своему обыкновению. Это, конечно, проступок, но не бог весть какой.