Шалопаи - Семён Александрович Данилюк

– Команда поступила, – Студёный ткнул жёлтым ногтем в потолок, – выбить признание и обоих в клетку: и взяточника, и взяткодателя. Для надёжности. Чтоб на воле в отказ не пошёл… Его как раз сейчас ищут… Эй, ты куда?

За пару секунд, на которые отвлёкся Студёный, Клыш промчался по коридору. Он уже решил, что надо делать. Дядя Толечка с его бесчисленными связями, дядя Толечка, видящий в Граневиче будущее комбината, – вот кто выручит. Был, правда, вариант обратиться к Алькиному отцу. Но в готовность Михал Дмитриевича помочь отчего-то не верилось.

Прямо из дежурной части Клыш позвонил Земским. Подошедшая к телефону тётя Тамарочка звонку удивилась.

– Так разве не знаешь? Они с Алькой на «Химике». Наши на Кубок со «Спартаком» играют. Весь город, говорят, там.

Договорить не успела. Данька, невежливо кинув трубку, припустил к стадиону.

Приезд московского «Спартака» для города стал событием. К тому же победа и выход в полуфинал Кубка СССР сулил игрокам звания мастеров спорта. Трибуны были переполнены. Сидели в проходах. Сотни людей ломились в автолавки за пирожками и «Жигулёвским», пёрли к общественному сортиру. Невеликий туалет был забит под завязку. Теснились у наклонного писсуара. Жёлтая жижа, журча и пенясь, по желобам вытекала наружу, переплёскивалась через барьер и пахучими болотцами оседала на газонах.

Клыш прошёл на стадион по удостоверению. Преодолевая людской поток, продрался на гостевую, огороженную деревянными решётками трибуну, где располагалось городское начальство. Ещё снизу разглядел дядю Толечку, как всегда, в гуще людей, и неподалёку – Альку.

Команды как раз вышли на разминку. Спартаковцы постреливали по воротам, лениво перепасовывались.

– Удачно подъехал. Сегодня «спартачи» «наших в футбол играют», – Алька, не в силах оторваться от поля, наспех пожал руку запыхавшемуся дружку.

– Черенок! Радионыч! Дасаев! – с замиранием сердца узнавал он. – Ты хоть понимаешь, какого масштаба люди? Таких раз в жизни вблизи увидишь – и жизни не жалко!

По трибунам внезапно покатился новый, нефутбольный гул. По гаревой беговой дорожке вдоль поля двое милиционеров вели, подхватив под руки, субтильного паренька в облегающем джинсовом костюме, с широким вязаным шарфом и длиннющей, по ягодицы, гривой холёных волос. Длинноволосый подёргивался в цепких руках дежурного наряда.

– За что забираете?! – с всхлипом вскрикивал он. – Ничего ж не нарушил.

– А вот обкорнаем – узнаешь, – разъяснили ему.

– Как обкорнаем?! Почему? – волосатик пришел в ужас. – Жандармюги! Опричники! Люди, спасите!.. – взмолился он. Изо всех сил рванулся.

Но призыв о помощи канул в пустоту.

Милиция, традиционно нелюбимая, на сей раз будто выражала чаяния масс. И даже отцы города, на глазах которых вершилось беззаконие, снисходительно отворачивались.

– Давай, менты, наголо его, хиппаря! – донесся тонкий, с привизгом женский голос. – Совсем стыд потеряли. Уж посреди народа битлами скачут!

– Не дамся-я!.. – в последней попытке спастись несчастный хипарь подогнул ноги. Его подхватили покрепче. И так – волоча коленями по гравию – утащили в сторону отделения милиции – под одобрительные крики трибун.

Что-то в этом нескладном волосатике, в вихляющей походке, истерической беспомощности, зацепило Клыша. Напрягся, припоминая. Но, не вспомнив сразу, отмахнулся, – не до того! Надо было спасать Оську.

Как раз началась игра. И сразу местный защитник Гулёв, по кличке «лесоруб», не церемонясь, «срубил» Черенкова. Тот рухнул, корчась. Трибуны взвыли от восторга.

– Так его, вали московских! Здесь вам не там! Пусть знает, козёл, наших! – заорал полнокровный парень по другую сторону решётки.

Алька вспыхнул.

– Ты кого это козлом назвал, салабон?! Великого футболиста? – не в силах снести оскорбления кумира он попытался тюхнуть кулаком сквозь решётку. Но не достал и нешуточно полез по прутьям наверх, через перегородку.

Стоящий поблизости милиционер растерялся. Если б лезли на почётных гостей снаружи, он бы действовал по инструкции, – повязал бузотёра. Но чтобы драку затевали изнутри, инструкция не предусмотрела. Клыш стянул приятеля. Потряс.

– Будет ваньку валять! – потребовал он. – Беда у нас.

– А то не беда, – согласился Алька, грозя кулаком красномордому. – Орех, правый край, сухожилие порвал. А без него шансов против «Спартака» никаких…

– Я говорю, настоящая беда! – на сей раз Клыш тряхнул друга нешуточно. – Оську сажают.

– К-куда?

– На кудыкину гору. В тюрьму!

Он приник к уху товарища и, преодолевая всеобщий ор, прокричал о случившемся. Алька посмурнел.

– Сядет, – подтвердил он. – Если Фаина ему соврёт, будто взятку давала Светка, он тут же на себя любую вину взвалит. Будто сам не знаешь…

– Вот и соображаю, как быть, – произнёс Клыш. – Ведь если слить информацию Девятьярову, как Сергач просит, тот через Первого нажмёт, и следствие прикроют. И тогда получится, что я же выручил взяточников. А я в милицию как раз пошел, чтоб гниль эту вычищать.

Большие, навыкате, Алькины глаза, кажется, вовсе покатились из орбит.

– Ты вообще о чём?! – поразился он. – Нам Оську спасать надо! И если по-другому нельзя, я с ним за компанию десяток Сергачей и пяток Девятьяровых в придачу из тюрьмы вытащу. И тебя заставлю!

– Но ведь там!.. Их давить надо!.. – вскинулся Клыш. – Я присягу давал, чтоб по закону.

– Закон! – зло повторил Алька. – Для меня вы с Оськой всегда по одну сторону закона. По мою! Что бы ни было и против кого угодно. А в этом деле у нас одна забота – Оська!

– Может, через дядю Толечку? – Клыш кивнул на яростно болеющего Земского.

Алька опасливо скосился. Покачал головой.

– Не стоит. У него как раз ночью сердце прихватило…

Тут он разглядел на верхотуре, в буфете, Робика Баулина. Что-то прикинул. Повеселел:

– Сейчас всё порешаем!

Заметил Баулина и Клыш.

– Этот-то тут причём? – недопонял он.

– Увидишь, – неопределённо ответил Алька.

Прыгая через ступени, поднялся в буфет. Через десяток минут вернулся, слегка озадаченный. – Во дела! Пьяный, только что не в зюзю. Говорит, жениться надумал. А девка ему отказала. Объявила, что любит другого. Вот с горя третий день керосинит. Ты не поверишь – плачет.

Алька озадаченно сдул чуб:

– Надо ж как его зацепило.

Внутри Даньки будто пробежала нервная волна, – похоже, сегодня он узнал этого другого – счастливчика. И тут же – как озарение: волосатик, которого поволокли под трибуны, и был Першуткин. Он выдохнул:

– Что ж! Выходит, Баула нам не помощник.

– Ещё чего! Как услышал насчёт Сергача, аж протрезвел. И о любви несчастной думать забыл. Даже стакан не допил. Помчался к брату впереди собственного визга. – Алька пристукнул циферблат часов. – Должно быть, уж полгорода отмахал.

– Выходит, существует всё-таки голос крови, – подивился Клыш. Алька расхохотался.

– Может, где и существует. Только не у этих. Обоим им до голоса крови наплевать да забыть. Баула с Девятьяровым в обкоме комсомола на большие деньги завязаны. Младший в Управлении делами их качает и скирдует, старший крышует. Что-то вроде семейного подряда. И если посыпется Девятьяров, то и Баула лишится сытной кормушки.

Хриплым голосом, стараясь подражать Жеглову-Высоцкому, закончил.

– Здесь у него любовь с интересом. Здесь у него лежбище!

По трибунам прокатился гул. Алька тотчас сделал стойку.

– Езжай, Данька! – поторопил он друга. – А я