Прикосновение - Рустам Ибрагимович Ибрагимбеков

А л и к. Почему же ты пряталась потом от меня? Ты же целый год от меня пряталась. Вспомни…

В а л я. Я не пряталась. Я любила Диму и не хотела тебя видеть.

А л и к. Ты и Диму своего не хотела видеть.

В а л я. Мне было стыдно перед ним после того, что у нас с тобой произошло.

А л и к. Я точно знаю: от меня ты пряталась потому, что я тебе нравился и ты меня боялась. А вот почему ты Диму не хотела видеть, этого я не знаю. Но в конце концов он тебя уломал.

В а л я. Но потом же у нас с ним все было хорошо. Целых три года. Значит, я любила его?

А л и к. Потом, может, и любила. Но в ту ночь дело было не в жалости. Ничего себе жалость! Да на мне места живого не было утром… Ну, вспомни.

В а л я (беспомощно, устало). Это была не любовь… Я точно знаю. Это было что-то другое. И возникло потом… А вначале мне тебя было только жалко. Честное слово.

А л и к. Да что ты меня убеждаешь? Я не знаю, почему ты была со мной и тогда, и потом, когда расстались с Димой. Может, из жалости, а может, потому, что я тебе все-таки нравился. Не знаю. И знать не хочу. Мне все равно. Главное, что мне с тобой было хорошо. (Отпивает глоток шампанского, ставит бокал на стол. Пауза.) У меня есть один хороший загс, он работает по субботам.

В а л я. Ну и что?

А л и к. Может, зарегистрируемся?

В а л я. Перестань дурачиться, Алик.

А л и к. Я не дурачусь. Мне сегодня исполнилось четверть века, и я серьезен, как никогда в жизни. И я точно знаю, что мне нужно для счастья. Ну, спроси у меня, спроси: «Алик, что тебе нужно для полного счастья?»

В а л я. У меня не то настроение, Алик.

А л и к. А я отвечу: «Мне нужна ты, Валечка».

В а л я. И когда ты это решил?

А л и к. Когда ты в очередной раз исчезла… Ты мне нужна как единственный свидетель. А то ведь никто не верит, что я был хорошим мальчиком когда-то, что я, например, умел плакать…

В а л я. А тебе это так важно?

А л и к. Иногда очень.

В а л я. Ты изменился за это время, Алик.

А л и к. Глаза стали тоскливыми. Это от слишком веселого образа жизни. Я много веселился этот месяц, после того, как ты исчезла. Я все ждал, ждал, когда ты вернешься… А потом решил сам тебя поискать. Ну, что будем делать?

В а л я. В каком смысле?

А л и к. Может, все-таки поженимся?

В а л я. Ну, что ты говоришь, Алик? Я же тебе все объяснила. Я люблю его.

А л и к. Внизу машина. Туда час езды.

В а л я. Куда?

А л и к. В загс. К четырем часам возвращаемся, заезжаем за твоими родителями, едем в «Интурист», там уже накрыты столы. Все сидят, мы входим и объявляем свадьбу вместо дня рождения. Все обалдевают. Представляешь, как будет здорово?!

В а л я. Представляю.

А л и к. Нет, я серьезно. И не думай, что это так уж глупо. Никто ведь не знает, как все должно быть, чтобы люди были счастливы… Я давно хотел тебе предложить… Но как-то не получалось. Но я все время говорил себе: «Ничего, ничего, повертишься еще немного и позвонишь Вальке. И все будет хорошо. Она то, что тебе нужно». А когда ты исчезла, понял — все, больше откладывать нельзя.

В а л я. Поздно ты понял.

А л и к. Это всегда так бывает. Закон падающего бутерброда. Ну, ничего, у тебя все равно с ним ничего не получится.

В а л я. Я очень люблю его, Алик.

А л и к. Это ничего. Это обойдется. Я понимаю, что я не ахти что, но я перестану пить, брошу эту дурацкую аспирантуру, пойду работать, и прекрасно заживем. А то я уже до точки стал доходить.

В а л я. Я люблю другого человека, Алик. Неужели ты не понимаешь?

А л и к. Я все понимаю, я старый, мудрый и усталый человек. И я все понимаю. Именно поэтому я и хочу на тебе жениться. А он ничего не понимает, мой научный руководитель. Он весь состоит из правил: можно, нельзя, надо, обязан, хорошо, плохо… Он высокоморальный человек. И по его правилам то, что у тебя было со мной, — это плохо. И он никогда этого не переживет. Умрет, но не простит. Я знаю таких… Уж лучше бы ты ему ничего не говорила.

В а л я. Я не могла не сказать… Я же люблю его… Если бы ты знал, как я его люблю!

А л и к. Именно поэтому ничего не надо было говорить.

В а л я (сквозь слезы). Я так его люблю! Ты веришь мне, Алик? А с тобой так получилось потому, что мне было жалко тебя… честное слово… Потом, правда, мне это понравилось, я не отрицаю… но вначале было только жалко, больше ничего.

А л и к. Да ладно, что ты меня уверяешь? Жалко так жалко. Все равно ты молодец. И не надо плакать. Я же говорю, ты то, что мне нужно… Я люблю добрых. (Гладит ее волосы.) А он не любит… Он любит порядочных, высокоморальных. Он сам такой и таких любит. Отец Сергий… Ну, не плачь. А то ведь все повторится — из жалости… А у нас времени нет. Нам в загс надо ехать.

В а л я. Никуда я не поеду.

А л и к. Ну, ничего. Пусть он скажет свое веское высокоморальное слово, а потом мы уж как-нибудь наладим свою жизнь. А где он сейчас?

В а л я. На дачу уехал.

А л и к. Зачем?

В а л я. Он не мог не поехать. Они всей семьей там собираются.

А л и к. Ну конечно, не мог. Традиция! Семейные обязательства! Он же человек слова. Раз обещал мамочке и папочке, то обязательно должен поехать! Что бы ни случилось. Долг — выше всего!

В а л я. Он обещал им.

А л и к. Я и говорю.

В а л я. Он скоро вернется. Он только скажет им, чтобы они не ждали, и сразу же приедет.

А л и к. Будем надеяться… Подождем. Но он, конечно, не приедет.

В а л я. Почему?

А л и к. Потому, что для таких, как он, папочка и мамочка важнее всего.

В а л я. Не надо говорить о нем таким тоном.

А л и к. Ладно, не буду… Но это ничего не меняет.

В а л я. Он обязательно приедет. Я знаю, что он приедет.

А л и к. Посмотрим. Но я-то точно знаю, что он не приедет. Уж я-то хорошо его знаю… И вообще у вас ничего не получится… Поздновато вы встретились… Он и сам мучиться будет, и тебя замучает. Только жизнь друг другу попортите. Ты хочешь испортить ему жизнь?

В а л я. Нет.

А л и к. Ну вот, видишь… А меня ты спасешь. С тобой я буду в полном порядке. Меня отмыть, почистить,