Прикосновение - Рустам Ибрагимович Ибрагимбеков

калитке). Ты уже устроил, в Фолибержер ехать не надо, — все селение любуется.

Г у л а м (не понял). Что-что? Что он сказал?

О т е ц. Да не обращай внимания.

Г у л а м (встревоженно). Нет, он что-то плохое сказал. Опять оскорбил меня?

О т е ц. Это варьете такое в Париже, ну, как эстрадный театр. С полуголыми женщинами…

Г у л а м. А я тут при чем?

О т е ц. Да ты ни при чем, ты же знаешь, он любит про Париж вспоминать.

Г у л а м. Еще бы. Он же до мозга костей отравлен буржуазной идеологией. Что с нами произошло, я понять не могу. Враг ходит между нами, дышит с нами одним воздухом, кормится на наши деньги, а мы все терпим…

М а т ь. Да брось ты…

Г у л а м. Честное слово. Особенно обидно, что вы с ним общаетесь. Такие люди! Всю жизнь отдали Советскому государству, можно сказать, в революции участвовали, а вынуждены знаться со шпаной какой-то… (Отцу.) Как вы можете, дядя Гамид?! Когда Адочка писала диссертацию, то, говорит, ваше имя в таких материалах встречала, что сейчас просто обидно за вас. Честное слово, обидно… Вы меня извините, что я вам такие вещи говорю, я вам в сыновья гожусь, но дома наши рядом стоят, и я почитаю вас как очень близких и старших товарищей. А Адочка просто в восторге от вас. Я ей говорю: «Адочка, я счастлив буду, если смогу хоть чем-нибудь быть полезным нашим соседям. Это мой долг. Они все сделали, чтобы наша жизнь была счастливой, и наш долг — как можно больше помогать им. Дети их не имеют такой возможности, но мы-то, соседи, рядом живем. Пусть только намекнут…»

М а т ь. Спасибо, Гулам, нам ничего не нужно.

Г у л а м. Конечно. Я то же самое сказал Адочке: «Они такие заслуженные люди, зачем им моя помощь?» Конечно, вы ни в чем не нуждаетесь, я даже не сомневаюсь в этом. Я другое имел в виду, не материальную помощь. Что вы! Об этом я даже подумать не мог. Хотя, к слову сказать, готов в любое время любую сумму на любой срок. Зачем же нужны соседи, если не для того, чтобы помогать друг другу? Но я другое имел в виду, совсем другое. Например, попросить пару друзей перебросить эти камни, которые вы, Халида-ханум, сами сейчас таскаете. У меня просто сердце кровью обливается, когда я это вижу.

М а т ь. Напрасно. Я делаю это по совету врача. Мне полезна физическая нагрузка.

Г у л а м. Да, да, конечно… Я просто к примеру сказал о камнях, это совсем не обязательно. Можно что-нибудь другое. Просто я хочу, чтобы вы знали, что стоит мне свистнуть — и пара человек к вашим услугам. Выполнят любую работу…

М а т ь. Спасибо, Гулам…

К калитке подходит жена Гулама  А д а. Она в пестром купальнике с открытой спиной и глубоким вырезом на груди.

Г у л а м. Это мой долг. А вот и Адочка… (Жене.) Иди скорей сюда, очень интересный разговор.

А д а. Не могу же я в таком виде. Извините, но такая жара. (Матери.) Не надоел он вам своей болтовней? Я всегда волнуюсь, когда он идет к вам: вдруг ляпнет что-нибудь не то, а я так дорожу вашими отношениями.

Г у л а м. Ну что ты, Адочка, я ничего лишнего не сказал. (Просительно смотрит на мать, как бы ждет подтверждения своим словам.)

М а т ь. Входите, Ада.

А д а (минует калитку). Неудобно, я в таком виде, но жуткая жара… Еще раз здравствуйте.

О т е ц. Мое почтение.

Г у л а м. Я говорю, Адочка: правда мы с удовольствием поделились бы с нашими дорогими соседями водой? У нас насос целыми дням качает, а в их колодце воды нет…

А д а. Правда, тетя Халида, как-то неудобно даже: у нас же артезианская скважина, на полсела воды хватит.

М а т ь. Спасибо, Ада, но я надеюсь, что мы приведем в порядок свой колодец.

Г у л а м. Это безнадежное дело, поверьте мне, Халида-ханум. Тут нужно скважину бурить. У нас та же история была…

А д а. Подожди, Гулам. Ты вечно что-нибудь не то скажешь. Дай лучше стул.

Гулам дает стул. Ада садится.

Ты собирался ехать в город, по-моему?

Г у л а м. Да, через час поеду. В машине есть место. (Отцу.) Вы не едете в город? Могу подвезти.

О т е ц. Спасибо, пока не еду.

Г у л а м. На охоту собираетесь?

О т е ц. Да вот ребята должны приехать. Все вместе пойдем.

Г у л а м. Вы, говорят, хорошо стреляете?

О т е ц (похвала ему приятна). Когда-то ничего стрелял. А сейчас ребята меня уже обскакали. Они отличные стрелки.

Г у л а м. Хочу кондиционеры в спальне поставить. Я считаю, если уж взялся за что-то, делай на высоком уровне.

М а т ь. Да, у вас, Гулам, размах большой. В общем, это правильно, если иметь возможность. А мы вот третий месяц эту скалу убрать не можем, чтобы фундамент начать.

Г у л а м. Какую? Что же вы мне не сказали, когда у меня экскаватор работал? И трактор был. В две минуты убрали бы.

М а т ь. Неудобно как-то было.

Г у л а м. Ай-яй-яй! Как не стыдно! Ну, ничего, что-нибудь придумаем. Хотите, я привезу из города людей?

М а т ь. Нет, нет, спасибо.

Г у л а м. Тут нужно пять-шесть человек, не больше.

М а т ь. Даже меньше.

Г у л а м. Я беру это на себя. К концу дня этой скалы не будет.

М а т ь. Спасибо, Гулам, но мне как-то неудобно.

Г у л а м. О чем вы говорите? Я бы сейчас ею занялся, если бы меня не ждали в городе.

А д а. Ничего, подождут.

М а т ь. Нет, нет, не надо никого подводить из-за нас. Поезжайте, Гулам, по своим делам. У нас здесь ничего срочного нет.

Г у л а м (обрадованно). Конечно. Через часок поеду и быстро вернусь, и к вечеру скалы не будет.

А д а. Ну, ладно, ты иди, дай поговорить с людьми.

Г у л а м. Иду, иду, Адочка. Ты про то, как я дом отца назад выбиваю, расскажи. Интересная история.

А д а. Ладно, расскажу. Иди уж.

Гулам уходит.

(Матери.) Вы напрасно его не используете. У него энергии на десять домов хватит. Вы знаете, что он придумал?

М а т ь. Нет.

А д а. Умора просто! Дядя Гамид, это вам особенно интересно должно быть: он на вашу помощь рассчитывает.

О т е ц. Буду рад помочь, если смогу.

А д а. Он задумал получить назад дачу своего отца в Пиршагах, которую в двадцать девятом году государство конфисковало как излишки.

М а т ь. Но у него же есть уже одна дача.

А д а. Эту он на имя своего брата построил, Тофика, тот тоже диссертацию защитил…

М а т ь. А дача отца большая?

А д а. Дом в восемь комнат, но запущенный. До войны сельсовет там был, а с сорок седьмого года он пустой стоит. Конечно, все растащили — окна, двери, полы… Но все равно очень красивый…