Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси - Глеб Сергеевич Лебедев

пойти к нему на службу. Предложение конунга отверг и Скаллагрим – «при жизни отца, потому что он должен стоять выше меня, пока жив». Представители племенной верхушки, Квельдульв и Скаллагрим, таким образом, весьма сдержанно отнеслись к новым порядкам, создаваемым основателем норвежского государства. Но при этом Квельдульв прозорливо заметил, что вот младший его сын, Торольв, который сейчас «в викинге», наверняка не откажется пойти к конунгу на службу. Вернувшись, Торольв обрушивается на отца и брата с упреками – в дружине конунга «самые выдающиеся мужи», которых «уважают больше, чем кого бы то ни было здесь в стране». Ни племенная солидарность, ни родовая иерархия Торольва не останавливают, вообще – не принимаются в расчет: «Я очень хочу попасть в их число, если только они пожелают меня принять». Вместе со «своими людьми», сопровождавшими его в походе, Торольв вступает в дружину Харальда.

Перед нами – новое социальное явление: викинг в оппозиции к родовой знати становится опорой королевской власти.

Для него это единственная возможность повысить свой статус на родине, поднявшись над племенной иерархией и вне ее. Впрочем, необязательно на родине: социальная мобильность связана с территориальной. Позднее, уже после крушения «феодальной карьеры» Торольва, отец не без иронии советует ему покинуть страну: «Может быть, ему больше посчастливится, если он попробует служить английскому, датскому или шведскому конунгу».

Добившись нового статуса, викинг стремится его укрепить и расширить. Товарищ Торольва, умирая, завещает ему имущество и жену – помимо родичей, в силу каких-то внутридружинных отношений. Конунг не только утверждает это завещание, но и поручает Торольву сбор даней с лопарей, облекая его властью и правами лендрмана, королевского вассала.

Блестящая феодальная карьера викинга связана с разрушением родовых отношений во всех аспектах: в частности, нарушенный порядок наследования привел в конечном счете к гибели Торольва, оговоренного «законными» наследниками. Но пока попрание родовых прав викингом, пожелавшим стать «выше отца», вознаграждено королевским пожалованием, также вопреки родовому праву.

Став королевским ленником, Торольв, однако, не утратил привычек и представлений викинга («Ведь ты все равно никому не уступишь!» – предостерегал его отец). Это привело в конечном счете к конфликту с конунгом, ибо натура викинга никак не могла безболезненно принять ограничения и дисциплину феодальной иерархии.

Торольв резко увеличивает дань с лопарей, разъезжая по Финмаркену с сильным отрядом. Объединяя, по обычаю викингов, сбор дани с торговым промыслом, Торольв, как и конунг, его покровитель, стремится не только к интенсификации, но и к экстенсивному расширению сферы эксплуатации, к монопольному праву на нее. Он заезжает в отдаленные земли: уничтожает конкурентов – «колбягов»; вторгается с викингским набегом в земли карел. Затем заключает союз с князьком финского племени квенов, «конунгом Фаравидом». Они объединяют свои силы (при этом Торольв выставляет 10 дюжин воинов, а Фаравид – 30 дюжин, добыча же делится поровну). Сперва защищаясь от карел, а затем перейдя к грабительским нападениям на них, викинги Торольва и дружинники Фаравида быстро превращаются в силу, господствующую в Финмаркене. Возникает своего рода квено-норманнское протогосударство. При этом нет и не может быть речи ни о численном перевесе, ни о завоевании или хотя бы захвате норманнами каких-то ключевых пунктов (Anthoni, 1948: 1–12). Союз вождя дружины викингов с князьком чужого племени, когда военно-техническое превосходство норманнов («У них были более крепкие щиты, чем у квенов», – поясняет сага) оказывается решающим фактором победы в межплеменной распре, – модель отношений, реализованная, видимо, не только в Фенноскандии, но и в Прибалтике, и на северо-западе Руси. Можно допустить, что именно связи такого рода объединили в IX столетии летописных варягов, северную «русь», словен ильменских, кривичей, чудь, мерю, весь. Никаких признаков норманнского завоевания (подобного завоеваниям викингов в Ирландии, Англии, Нейстрии) здесь нет, как нет их и в предании о призвании варягов «Повести временных лет» (ПВЛ).

Неизвестно, как развивался бы этот альянс дальше: конунг Харальд вмешался в события, не без оснований заподозрив, что Торольв «решил сделаться конунгом Халогаланда и Наумудаля» (северных областей страны). Торольв отправляется в почетную ссылку на юг, «где вся его родня» и «где можно будет следить, чтобы он не стал чересчур могущественным».

Убедившись, что он утратил доверие конунга, находясь в опале, Торольв пытается заняться торговлей; его торговый корабль с грузом товаров конфискуется конунгом. И викинг, перебравший все возможные в эту эпоху социальные роли – королевского дружинника, ленника, полунезависимого «феодала», купца, – возвращается к исходной своей ипостаси. Снарядив дружину, Торольв отправляется «в викинг» и после грабежей в Дании и Прибалтике начинает опустошать норвежские побережья, грабит поместья конунга и его «мужей» – то есть вернувшись к привычным средствам, вступает в последнюю фазу борьбы.

Викинги вроде Торольва, опустошающие скандинавские побережья и острова, – типичное для эпохи явление. Но в «Саге о Торольве» важна развернутая политическая мотивировка этой направленности «викинга», как формы борьбы с укрепляющейся королевской властью; викинги как социальная сила здесь солидаризируются с бондами, ропщущими на «отнятие одаля». Торольв естественным образом оказывается во главе своего рода «демократической оппозиции». Глубокая тайна, которой был окружен рейд королевской дружины, позволила напасть на Торольва врасплох и покончить с ним. А возвращаясь, дружинники конунга «увидели множество гребных судов во всех проливах между островами. На этих судах люди шли к Торольву на помощь… Здесь собралось множество вооруженных людей». Некоторые из них продолжили борьбу с «королевскими мужами» и затем покинули страну. Так поступили и родичи Торольва.

Двойственность, точнее, многоплановость роли викингов в развитии социальных процессов выступает вполне отчетливо. «Социальная отчужденность» от племенной системы оборачивается высокой социальной мобильностью; собственно «викинг» – состояние временное, переходное (как и внутри «викинга» – временная, ограниченная и обычно вынужденная его форма – торговля). Ценностная направленность – обретение нового социального качества: феодала, королевского дружинника, купца, так или иначе принадлежащего к иной, новой, средневековой общественной структуре. Викинги – ее потенциальный «надстроечный элемент», при этом во многом избыточный.

Новая структура ограничена, возможности ее невелики. Для многих «викинг» в силу этого становится пожизненным занятием, профессией. Несмотря на ее славу и привлекательность (впрочем, судя по сагам и руническим надписям, общественное отношение к викингам было более чем сдержанным; всевозможные хвалебные эпитеты в их адрес принадлежат скальдической поэзии, развивавшейся прежде всего в собственно дружинно-викингской среде), профессия эта оставалась непостоянной, рискованной. Отсюда – разнообразные формы активности викингов, все они суть социальный эксперимент, попытки реализации новых социальных качеств.

Эти новые социальные качества появились как естественное следствие высвобождения и организации значительных социальных сил. Высвобождение, точнее, переключение «социально избыточного» элемента в новые, ранее не задействованные каналы деятельности произошло на рубеже VIII–IX вв.; организация в существенных чертах складывается уже в середине IX столетия. И то обстоятельство, что с этого времени в деятельности викингов на первый план