Ленин без грима - Лев Ефимович Колодный

многих жителей России укрепилось определение, которое сотни раз повторялось со страниц многих газет: «Ленин — германский шпион», большевики считались германскими агентами. И это доказанный факт: такая связь была, грязные деньги из банка Германии партия брала, сумму немалую. «Морали в политике нет, а есть только целесообразность», — говорил Ленин вождю партии левых эсеров Марии Спиридоновой, когда она пыталась его образумить, убеждала не решать политические проблемы хулиганскими, как ей казалось, методами.

Поэтому большевики поставили перед делегацией задачу продемонстрировать на переговорах непримиримость к врагам, доказать народу, что они не прислужники, не продались за тридцать сребреников, отстаивают интересы России.

А было что отстаивать. Германия требовала все занятые земли, Россия по мирному договору должна была потерять 150 тысяч квадратных километров и три миллиарда рублей.

«Как известно, большевиков сначала не только в России, но и во всем мире обвиняли в том, что они — „германские шпионы“, „германские агенты“, подкупленные Германией и т. д., — пишет в воспоминаниях „Эпоха Брестских переговоров“ Адольф Иоффе. — Трехмесячная борьба в Бресте помимо своей главной цели — революционного мира трудящихся — имела еще и побочную: доказать миру безусловную ложность возводимых на большевиков обвинений».

Дуэль «генерал Гофман — нарком Троцкий» длилась с 9 января до середины февраля. Перед тем, как отправиться в Брест, Троцкий встретился с Лениным.

«Мы кратко обменялись в Смольном мнением относительно общей линии переговоров. Вопрос о том, будем ли подписывать или нет, пока отодвинули; нельзя было знать, как пойдут переговоры, как отразятся в Европе, какая создастся обстановка. А мы не отказывались, разумеется, от надежд на быстрое революционное развитие».

Переговоры шли, революция в Германии и Австро-Венгрии назревала, но не наступала. Лев Давидович проявлял свой талант на дипломатическом поприще, затягивал переговоры, а Ленин мучительно раздумывал над тем, как выйти из тупика. «Лежал смиренный домашний зверь рядом с тигром и убеждал его, чтобы мир был без аннексий и контрибуций», — развивал свои мысли перед делегатами VII съезда Советов Ильич. Образ зверя в те дни часто появлялся в его словах и мыслях. «Сей зверь прыгает быстро, много раз повторял Владимир Ильич», — пишет Троцкий в очерке «Брест-Литовск». Под зверем Ленин подразумевал и германскую армию, она же ему казалась тигром. А страшился он не столько аннексии и контрибуции, утраты Прибалтики и Польши, сколько утраты Питера и Москвы, утраты собственной власти.

Пока шли переговоры, в партии велись бурные споры, выкристаллизовалось три точки зрения: заключать мир на германских условиях; вести революционную войну, поставив под ружье весь народ, как это произошло во времена революции во Франции; и, наконец, была третья точка зрения, сформулированная Троцким: «Ни мира, ни войны», то есть ни мира не заключать, ни войны не продолжать. В Центральном комитете партии шли заседания почти каждый день, где обсуждался вопрос о мире. В январе восторжествовала точка зрения Троцкого: «Мира не заключаем, армию демобилизуем». В феврале Ленин не раз при голосовании оставался в меньшинстве. Как пишет Крупская: «Громадное большинство цекистов и товарищей, сплотившихся вокруг ЦК, с которыми пришлось проводить Октябрьскую революцию, было против Ленина, было против его точки зрения, втягивало в борьбу комитеты».

Ленин отвечал своим оппонентам, особенно сражаясь с «левыми коммунистами», рвавшимися немедленно в бой:

— Отчего с января ничего не сделали люди, говорящие о революционной войне, для подготовки кадров? Почему никто не протестовал против демобилизации? Почему не бросились на фронт удержать армию?

Был у него еще один серьезный довод, чисто ленинский:

— Возврат солдат в деревню — укрепление революции: каждый солдат, идя в деревню, несет с собой идеи советской власти.

Вот этот взгляд на вещи с «пролетарских позиций» и объясняет, почему руководимое вождем правительство в декабре тратило время и силы на то, чтобы провести очередной в Петрограде съезд по вопросу о демобилизации армии в те самые дни, когда в Бресте шли мирные переговоры; почему оно ничего не сделало для того, чтобы преградить с фронта дезертирам путь в тыл, а также почему никто из военспецов партии не занимался подготовкой кадров для армии, стоявшей в окопах и державшей, несмотря на все трудности, на холод и голод, громадный фронт от Балтики до Черного моря.

Когда мы изучали историю в школе, то нам учителя рассказывали, что Владимир Ильич стремился к немедленному миру, а вот предатель Троцкий не исполнил директиву, данную ему ЦК, сорвал мирные переговоры, спровоцировал наступление немцев.

Никакого, конечно, предательства не происходило. Объявляя за столом переговоров ошарашенным германским генералам: «Мы войну прекращаем, но мира не подписываем», — Троцкий решал задачи мировой революции, стремился, по его словам, «дать рабочим Европы яркое доказательство смертельной враждебности между нами и правящей Германией».

Эта невиданная в истории мировой политики постановка вопроса поначалу не встретила сопротивления Ленина.

— Все это очень заманчиво, и было бы так хорошо, что лучше не надо, если бы генерал Гофман оказался не в силах двинуть свои войска против нас, но… А если он все-таки возобновит войну?

— Тогда мы вынуждены будем подписать мир, и тогда для всех будет ясно, что у нас нет другого исхода. Этим одним мы нанесем решительный удар по нашей закулисной связи с Гогенцоллерном.

Как видим, стремление отмыть, обелить себя довлело над вождями большевиков, и это нигде не высказываемое открыто соображение влияло на переговоры.

Революция в Германии в начале 1918 года не наступила, а зверь или тигр поступил так, как должен был поступить, — прыгнул. Двинул с согласия захвативших власть на Украине националистов войска на восток, вошел в Киев, Минск, взял всю Прибалтику, Финляндию, а она входила в состав Российской империи, стремительно подходил к Петрограду.

Вот тогда только удалось Ленину получить большинство в ЦК партии: 7 — за, 4 — против, 4 — воздержались.

Вот тогда только начались решительные действия, произошел последний и решительный бой России в Первой мировой войне. Навстречу наступавшим германским войскам ринулись наспех сформированные отряды. На фронт поворачивались полки и дивизии, которые направлялись в столицу для демобилизации и сдачи оружия. В сердцах офицеров вспыхнул с новой силой огонь патриотизма, и, преодолевая неприязнь к большевикам, они спешили в Смольный с просьбой направить их на отпор врагу.

Не надеясь, однако, на патриотические чувства, Троцкий (а не, как писали, Ленин) сочинил свое знаменитое обращение к народу: «Социалистическое отечество в опасности», вспомнив не только о мировой революции, но и об отечестве. Здесь же он, при полной поддержке Ильича, как никогда прежде, провозгласил политику террора, пропел гимн расстрелу, потребовал защищать каждую позицию до последней капли крови и расстреливать на месте любого,