Ленин без грима - Лев Ефимович Колодный

class="p1">После диалога вождя и уборщицы произошел эпизод, который дает нам ответ на поставленный Ильичом на лестнице вопрос. Комендант Смольного матрос Мальков приказал арестовать «враждебных элементов», базаривших вблизи Смольного. Они пришли к стенам резиденции нового правительства, стали митинговать, как привыкли при Керенском, и начали громко ругать Ленина. Очевидно, им после революции жить не стало лучше, жить не стало веселей. Всех митинговавших женщин Мальков арестовал и на ночь посадил в каталажку, устроенную в Смольном. Наутро комендант пошел к Крупской и доложил ей, полагая, что она, как женщина, лучше вождя сможет решить судьбу заключенных женщин. «Забрали мы тут баб вчера, скандалили они, посмотрите, что их, держать или что?» Крупская посмотрела. Оказалось, большинство баб охрана отпустила домой, так ей, во всяком случае, сказали.

«…А оставшиеся были такими обывательницами, ни о чем не имевшими понятия, что смешно было их держать, и я, смеясь, посоветовала Малькову поскорее их выпустить. Одна баба, уходя, вернулась и шепотом спросила меня, указывая на Малькова: „Ленин это, что ли?“»

Такие вот неразумные питерские бабы, такие обывательницы на вопрос вождя ответили, что жить им стало при советской власти хуже, да так плохо, что они пришли к стенам Смольного, чтобы выразить свое возмущение.

А ведь именно из таких баб, как мечтал Ильич, еще когда у него хватало на это время, разрабатывая рецепты жизни в пролетарском государстве, должны были состоять комиссии «из рабочих, работниц, стоящих в гуще жизни, знающих быт, условия работы, то, что в данную минуту больше всего волнует массы». Эти комиссии должны были то, «что решали, то сейчас же и проводить в жизнь». По этому принципу, как грезилось Ленину, должна была складываться работа всего государственного аппарата изобретенной им советской власти.

Этот ленинский принцип выдавался за гениальное открытие, за новое слово в управлении державой, этот принцип противопоставлялся принципу парламентаризма, разделению власти на ветви исполнительную, законодательную, судебную.

Опыт Парижской коммуны, просуществовавшей семьдесят дней, управлявшей одним городом, Ленин намеревался распространить на огромную державу, на одну шестую часть света. Коммунары часами заседали, горячо обсуждали насущные проблемы, а потом расходились, разъезжались по своим коммунам и там на местах, опираясь на парижских пролетариев, претворяли намеченное, решенное в жизнь. Что этот семидесятидневный опыт не увенчался успехом, Ленин и его соратники в расчет не брали. Они были убеждены, что будь коммунары пожестче, покруче, покровавее, то их бы не расстреляли у стены кладбища, где наступил конец пролетарской власти.

Поэтому Ильич часами мог слушать, гуляя по ночному Питеру, когда еще его не узнавали на улицах, рассказы жены, на практике претворяющей принцип мужа, которая еще до Октября заведовала в районной управе отделом народного образования. Каждую неделю собирала она в своем отделе собрание, приглашая на него представителей от сорока заводов и фабрик, обсуждала с ними, что надо делать, как проводить те или иные мероприятия. Ну а потом сказанное претворяли в жизнь. Например, решили ликвидировать неграмотность. Каждый представитель на своей фабрике или заводе учел всех неграмотных, нашел помещение под школу, «нажали на заводоуправления, нашли средства». К каждой школе приставили уполномоченного, который следил, чтобы у школы был мел, буквари, появились уполномоченные, следившие, правильно ли поставлено преподавание, а также довольны ли этим преподаванием сами рабочие. Кроме того, Крупская инструктировала уполномоченных, заслушивала их отчеты.

Как видим, все держалось на энтузиазме, на порыве общественников, на самоотверженной деятельности самой Надежды Константиновны, не занимавшейся домашним хозяйством, детьми, наконец, на поддержке хозяев фабрик и заводов, упомянутых заводоуправлений, выделявших и помещения для школ, бесплатно, и средства на покупку букварей, мела, уборки помещений и так далее.

«Ильич говорил тогда, что вот по такому типу будет складываться работа нашего государственного аппарата, наших будущих министров — по типу комиссий из рабочих, работниц, стоящих в гуще жизни, знающих быт, условия работы, то, что в данную минуту всего более волнует массы».

Ленину казалось, что его жена умеет «втягивать массы» в дела государственного управления, поэтому часто и охотно разговаривал с ней на эту тему. А потом, когда ничего из этой затеи не вышло, когда по его воле расплодилось множество всевозможных комиссий, ни за что не отвечавших, демократических, без руководителей, где все равны, все имели равные права и никаких обязанностей, — все свалил на «паршивый бюрократизм». Пришлось ввести уничтоженный поначалу принцип единоначалия в управлении.

Когда Ильич взял власть в свои руки, то решил, что опыта, почерпнутого Надеждой Константиновной в народном образовании района, достаточно, чтобы стать заместителем народного комиссара по народному просвещению. Поэтому, встретив случайно в коридоре Смольного Анатолия Васильевича Луначарского, премьер поманил его пальцем и на ходу с серьезным лицом сказал, что времени на инструкции у него сейчас нет, хотя ясно, что многое предстоит совсем перевернуть, перекроить, пустить по новым путям. Но остановил Ильич дорогого друга не для этого замечания, а для того, чтобы, как теперь говорят, решить вопрос с трудоустройством жены.

— Я думаю, вам обязательно нужно серьезно переговорить с Надеждой Константиновной. Она будет вам помогать. Она много думала над этими вопросами, и мне кажется, наметила правильную линию.

Так вот стала Крупская «товарищем министра при Луначарском», как наметил Ленин, о чем есть запись, помещенная в «Ленинском сборнике», XXI выпуске. Стала заниматься политическим просвещением масс, для нее даже создали так называемый Главполитпросвет, рассылавший, в частности, по всей стране инструкции в школы, библиотеки, клубы. По предписаниям Надежды Константиновны из библиотек выбросили книги по идеалистической философии, религии, сочинения писателей, историков, публицистов, которых большевики считали не «нашими», среди них оказался, например, Федор Достоевский. В старших классах обязательным для изучения стал роман Чернышевского «Что делать?», чтимый Владимиром Ильичом. (По той же причине я окончил школу, в программе которой не было упоминания о романах Достоевского.)

Перешла Надежда Константиновна из района в центр, возглавила отдел, начала и на новом месте «втягивать массы» в сферу своей деятельности. Чем же она занималась?

«Внешкольный отдел (политпросвет) в своей работе опирался на связи с рабочими, в первую очередь, на рабочих Выборгского района. Помню, как мы сообща с ними вырабатывали „Грамоту гражданина“ — своеобразный курс, которым должен овладеть каждый рабочий, чтобы быть в состоянии принимать участие в общественной работе, в работе Советов и тех организаций, которыми Советы будут обрастать все более и более».

Ах, как жаль, что «Грамота гражданина» канула в Лету, что нельзя ее сегодня почитать, увидеть, из чего исходили просвещенные марксисты, такие, как Крупская, начав ломать систему народного образования в России, которая дала миру на рубеже веков выдающихся мыслителей, писателей, ученых.