Ленин без грима - Лев Ефимович Колодный

с мировой буржуазией столица первого в мире государства «рабочих и крестьян» должна была находиться в центре страны.

Питер официально объявлен столицей Российской империи в 1712 году. Значит, двести пять лет Москва пребывала в положении «порфироносной вдовы», второй столицы. Вышедший в 1917 году под редакцией профессора Н. Гейнике наиболее полный справочник «По Москве» представляет город таким, каким он был перед революциями в Феврале и Октябре. В нем проживало свыше 1 миллиона 600 тысяч человек, он был вторым после Питера крупнейшим городом страны, занимал девятое место среди самых больших городов мира. Но по приросту населения уступал только Нью-Йорку, рос намного быстрее Питера. И по размерам городской территории занимал девятое место в мире, раскинувшись в неправильном круге площадью в 155 квадратных верст. Москва представлялась ученым, написавшим этот справочник, городом «преуспевающим в настоящем и имеющем все данные для преуспевания в будущем».

И того не знали профессора, что на долю Москвы и Питера выпадут самые большие жертвы в грядущей революции и Гражданской войне.

В то время как наивные, поверившие власти железнодорожные деятели формировали воинский поезд из товарных вагонов, чтобы тайком переправить народных комиссаров на Волгу, где им будет «сыто и тепло», доверенные «наши товарищи-коммунисты» формировали другие составы на юг, с заездом в Москву, конспиративно «некоторых весьма ответственных товарищей». И им Бонч-Бруевич не до конца открыл карты.

Только 9 марта вручил конверты всем народным комиссарам и ближайшим их сотрудникам, распечатав которые, они узнали, что на следующий день предстоит отъезд в 10 часов вечера с Цветочной площадки, где стоял под парами поезд.

В это же время агенты 75-й комнаты распространили по городу слух, что уезжают на фронт доктора, потому и грузят их имущество. Уезжали товарищи из Смольного под охраной латышских стрелков, не задававших лишних вопросов.

«Мы выехали конспиративно и внезапно, — пишет Бонч-Бруевич в очерке „Переезд советского правительства из Петрограда в Москву“, — по маршруту, находившемуся в стороне от главной магистрали обычного движения, и не уведомляя никого о нашем отъезде».

Прибывший в темноте Ильич подвел черту, сказал, покидая Смольный:

— Заканчивается петроградский период деятельности нашей центральной власти. Что-то скажет нам московский?

Поезд тронулся в кромешной темноте, ни одна лампочка в вагонах по приказу сверхбдительного управделами, которого справедливости ради следует признать, наряду с «железным Феликсом», основателем советской секретной службы. Только в купе Ленина до выхода на магистральный путь загорелся свет. Всем пассажирам не велено было выходить из вагонов. Шторы во всех купе были задернуты.

Поезд на всех парах мчался к Москве. Но путь ему преграждал шедший впереди без всякого расписания состав из товарных вагонов, забитый бежавшими с фронта матросами и солдатами.

Ночью в Вишере охрана правительственного поезда выкатила на перрон пулеметы; беглецов, спешивших по домам, разоружили, оставив две винтовки с тремя патронами в каждой теплушке, заперли всех в вагоны и загнали состав в тупик, велев его задержать на 24 часа, пока не пройдут все правительственные поезда…

На следующий день вечером, в половине десятого, на перроне Николаевского вокзала на Каланчевской площади московские большевики встречали дорогого Ильича, который спешно и конспиративно покинул Первопрестольную в марте 1906 года.

Времени в пути он не терял, написал статью для газеты под названием «Главная задача наших дней». Эпиграфом для нее послужили известные всем грамотным в стране слова Некрасова: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь!» Казалось бы, она зовет к миру и согласию, казалось бы, вождь ставил перед народом задачу — «создать действительно могучую и обильную Русь». Но выполнить, по словам автора этой статьи, эту задачу можно «только на том пути международной революции, на который мы вступили».

При внимательном чтении статьи видно, что главную задачу партии ее вождь видел в «великой отечественной войне», как называл он развязываемую им вслед за Брестским миром гражданскую войну. Он стремился вывести Русь к «международной социалистической революции». Все предельно ясно и откровенно, и страшно даже сейчас, когда читаешь эти мастерски написанные кровожадные строчки: «Мы за защиту отечества, но та отечественная война, к которой мы идем, является войной за социалистическое отечество, за советскую республику, как отряд мировой армии социализма». И про коммунизм помянул Ильич, призвав соотечественников идти вперед к «светлому будущему коммунистического общества всеобщего благосостояния и прочного мира».

Россия представлялась Ильичу отрядом всемирной армии пролетариев, тараном, которым намеревался, переехав в Москву, поразить всех противников — а это и Германия, и Франция, и Англия, крупнейшие, самые передовые страны Европы.

Вот с таким настроением, с такой идеей-фикс спешил Ильич в Москву, ничего хорошего своим приездом ей не суля. С вокзала машина повезла Ильича и его семью по Мясницкой в центр, гостиницу. Она сохранилась в начале Тверской под своим первоначальным названием «Националь», где Ленину и Крупской отвели люкс, номер 107. В нем предстояло пожить на первых порах, пока не закончится ремонт резиденции в Кремле.

Почему именно в нем? Почему не на Пресне, пролетарском районе, почему не в отдаленном от шумного центра большом доме, наподобие Смольного, где, как показала практика, можно функционировать?

Как ни парадоксально, но в 1989 году видел я и слышал человека, встречавшего на вокзале правительственный поезд, одного из тех, кто участвовал в заседании, которое вел приехавший специально в связи с предстоящим переездом в Москву Яков Свердлов. Отсидевший долгий срок в тюрьмах и лагерях, чудом выживший бывший «троцкист» Иван Яковлевич Врачев рассказал, что рассматривалось несколько вариантов размещения правительства и парламента — ВЦИКа. Предлагали московские власти институт благородных девиц, наподобие Смольного, что находился у Красных Ворот. (В этом перестроенном здании ныне Министерство путей сообщения.) Свердлов положил глаз на Кремль, несмотря на то что за его стенами жили монахи двух древних монастырей, что именно в нем шла каждый день служба в главных соборах и многих церквях. Не обескуражило большевиков и то, что Московский Кремль был символом монархии, ненавистной царской власти, что в нем находились Большой и Малый царские дворцы, служившие резиденцией монарху во время его наездов в Москву.

— Кремль, — сказал Свердлов, — удобен во всех отношениях. Мы не можем пренебрегать соображениями безопасности, а с этой точки зрения Кремль — наиболее подходящее место.

Вот то главное обстоятельство, что сыграло решающую роль в выборе места новой правительственной резиденции для «рабоче-крестьянского правительства», для квартир наркомов, руководителей советской власти.

На следующее утро после ночлега в «Национале» Ленин подписывает телеграмму, извещающую все местные власти, что правительство переехало из Петрограда в Москву: «Адрес для сношений — Москва, Кремль».