Виолончелист (СИ) - Монакова Юлия

Наверное, публика была бы шокирована, узнай она, что именно бормотал Максим Ионеску, встряхивая головой в бодром ритме исполняемого им вальса.

— Сука, — беззвучно, но едко выплёвывали его бескровные губы. — Дрянь, гадина… Стерва косоглазая. Ненавижу тебя, тварь… ненавижу… ненавижу.

Если бы на набережной в тот вечер оказался кто-нибудь из настоящих знатоков и поклонников творчества знаменитого виолончелиста, он непременно сказал бы, что это — одно из лучших выступлений Ионеску за всю его карьеру. Он играл не просто с вдохновением, а даже с каким-то остервенением. Он не исполнял мелодию — а сам был музыкой, был продолжением своей виолончели, сливаясь в одно целое с ритмом и мелодией. Он играл — и казалось, что это для него сейчас важнее всего на свете. Важнее жизни и смерти, важнее ненависти и любви… В мире существовала только музыка. И ничего, кроме музыки.

Закончив играть, точно выплеснув на публику все свои эмоции и совершенно обессилев, Максим Ионеску встал и церемонно поклонился столпившимся вокруг него туристам. Затем, подняв наполненную деньгами шляпу, он протянул её вместе со всем содержимым трубачу дяде Грише, легендарному уличному музыканту северной столицы, у которого, собственно, и позаимствовал на время этот головной убор. Тот, обалдев от внезапно свалившегося на него богатства, попытался было что-то возразить, но Ионеску только покачал головой и отмахнулся.

Подхватив свой инструмент, он аккуратно уложил его в футляр, повесил на плечо и зашагал прочь, не говоря ни слова. Толпа почтительно расступалась, но едва ли он это замечал. Он просто шёл и шёл вперёд, не смотря по сторонам, полностью погружённый в себя — шёл походкой человека, которому в этой жизни больше нечего было терять.

Хорошо, что мамы не было дома — уехала на дачу к своей подруге из Пушкина, воспользовавшись солнечными и ясными деньками, столь редкими в их краях. Он не вынес бы сейчас её тревожных расспросов и несчастного выражения лица.

Макс не знал, сколько прошло времени. Несколько часов? Дней? Недель?..

Он лежал на кровати в своей комнате — не раздеваясь, прямо поверх покрывала, таращился в потолок и… ни о чём не думал. Голова была абсолютно пуста. Ничего не хотелось — ни есть, ни спать, ни играть на виолончели, ни банально напиться… Странно, но даже умереть не хотелось. Максу казалось, что все его мысли, чувства, эмоции и ощущения превратились в ноль. В ничто. Ему было ни плохо, ни хорошо — просто никак.

Когда раздался звонок в дверь, он не сразу сообразил, что это за звук, а потом ещё некоторое время продолжал лежать и не шевелиться, надеясь, что позвонят-позвонят, да уйдут. Не хотелось сейчас никого видеть, ни с кем разговаривать. У мамы есть ключ, а остальные… остальные пусть катятся к чёрту.

Однако звонивший оказался настойчив. Макс тяжело поднялся с кровати — его немедленно повело в сторону, голова закружилась, пришлось схватиться за стену. В квартире было совершенно темно. Наверное, наступила ночь… А он и не заметил, абсолютно потеряв счёт времени.

Кое-как добравшись до прихожей, Макс включил свет, невольно зажмурившись от рези в глазах, и распахнул дверь, даже не спрашивая, кто там. Какая теперь разница, кто?

За дверью стоял человек. Макс сфокусировал на нём взгляд, пытаясь собрать в единый образ отдельные черты и сообразить, кто это вообще такой. Глаза, нос, рот, светлые волосы… Андрюха.

Он не удивился, не смутился, не испугался… просто чуть посторонился, пропуская друга (друга ли?!) в квартиру. Андрей так же молча вошёл.

Глаза постепенно привыкали к электрическому свету. Макс кивком указал направление в сторону кухни. Почему-то казалось, что там будет легче разговаривать. Андрей ведь приехал… поговорить?

Они уселись друг напротив друга, как за стол переговоров. Выглядел Андрюха, откровенно сказать, неважно. Небритый, измученный, с синяками под глазами. Губы сжаты, взгляд пустой… впрочем, вероятно, сам Макс выглядел в данный момент не краше. Но… чёрт возьми, всё равно Андрей не походил сейчас на человека, окрылённого счастьем в личной жизни и будущим отцовством.

— Скажи… — произнёс Андрей медленно, как будто через силу. — Тогда, в Лондоне, ты чуть было не опоздал на концерт во дворце, потому что задержался в Индии из-за своей… первой любви. Это же была Лера, верно?

— Лера, — тихо подтвердил Макс.

Над столом повисло молчание. Андрей, казалось, не собирался больше ничего говорить, точно уже выяснил для себя самое главное, а остальное не имело теперь смысла.

Наконец, Макс решился нарушить эту странную, неловкую тишину.

— Давно ты узнал? — спросил он.

Андрей покачал головой.

— Догадываться начал около месяца назад. Окончательно убедился в Америке. Ну, а, приехав домой, просто получил подтверждение своим догадкам.

— Ну прямо Шерлок.

Макс понимал, что сейчас не время иронизировать, но что-то ведь надо было сказать…

— Какой же ты гад, Макс, — Андрей изменился в лице. — Ты всегда был мне лучшим другом. По крайней мере, я тебя считал таковым…

— Извини, — с трудом выговорил Макс. — Я не хотел, чтобы сложилась такая ситуация. Но, честно… Лерка появилась в моей жизни очень давно. Задолго до тебя.

— Я знаю. Не такой уж я и беспросветный идиот, хоть и слепой… так упорно не замечал очевидного. Даже в ресторане, когда я вас познакомил… Познакомил, б…дь! — он рассмеялся. — Вот уж прекрасное шоу вы тогда мне устроили… Театр двух актёров. Хотя нет, чего это я. Вы не передо мной тогда играли, а друг перед другом. Я вообще был там третьим лишним, как сейчас понимаю. Удивляюсь, как я сразу ничего не заподозрил. Ты же, при всём моём уважении, виолончелист прекрасный, а вот актёр херовый.

— Прости… — повторил Макс.

— Нет, — глаза Андрея недобро сузились. — Не прощу.

— Я хотел сразу тебе признаться. Но… как-то не получилось.

— Хрена с два у тебя “не получилось”! — снова вспылил Андрюха. — Это тебя Лера попросила… не хотела упускать выгодную партию. Холодная, бездушная, расчётливая сука.

Макс почувствовал, что ему неприятно это слышать, хотя не так давно он сам крыл Леру на чём свет стоит.

— Она выходила за тебя замуж не по расчёту, — сказал он. Андрей скептически расхохотался:

— Ну да, ну да, конечно, верю… Видимо, по большой и чистой любви, да?

— Она верила, что сможет быть тебе хорошей женой. Ей нравилась твоя забота, надёжность, сила… ей было с тобой хорошо и спокойно, — вспоминая всё, что Лера говорила ему об Андрюхе, перечислял Макс, чувствуя себя немножечко пациентом дурдома.

— Ах, как мило, сейчас заплачу. Но любила-то она при этом всегда только тебя! Блин, Макс, желаю тебе никогда в жизни не узнать, что это за ощущения: когда ты трахаешь собственную жену, а она в этот момент представляет на твоём месте кого-то другого… А она представляла, поверь.

Это задело. Сильно.

— Да тебе-то откуда знать, кого она представляла?! — закричал Макс.

— Нетрудно было догадаться… особенно после того, как она однажды в полусне назвала меня твоим именем. Вот такая вот… оговорочка по Фрейду.

— Моим именем? — ему стало трудно дышать.

— Ну да, и уверяю тебя, я не ослышался. “Макс” звучит всё-таки несколько иначе, чем “Андрей”, не правда ли? Я тогда подумал — ну ладно, может, действительно, просто случайно вырвалось… да и мало ли Максов на свете. Знаешь, если бы она любила какого-нибудь другого, абстрактного Макса, мне было бы легче, правда. Но то, что им оказался именно ты…

— Как ты узнал, что “Макс” — это именно я?

— Вот в Америке и узнал… — у Андрея внезапно как будто кончились силы, и он устало прикрыл глаза ладонью. — В фейсбуке бывшая Леркина одноклассница выложила старые школьные фотки… и отметила её на них. Угадай с одного раза, кого я увидел на этих снимках, помимо, собственно, своей юной и прекрасной жены?

Макс молчал.