Бич Божий - Сергей Шведов

– Скверно, – поморщился каган. – Но, думаю, он опоздает. Мы возьмем Вечный Город, Элисбар, и никто не сможет нам помешать.

– Сможет, – неожиданно резко ответил бек. – Ты властен над людьми, каган, но в этот раз на твоем пути встали боги. Или демоны. В окрестностях Рима свирепствует мор. Он валит людей и животных.

Удар богов был неожиданным, а потому неприятным. Аттила бросил им вызов, разорив главное капище Велеса в Панонии, и многим казалось, что это сошло ему с рук. Но нет, Чернобог выбрал самое удачное время, чтобы посчитаться с каганом за убитых волхвов. Неужели в этом мире нет средства, чтобы вновь повернуть удачу к себе лицом?

– Князь Родован считает, что брак с ладой Ильдико помирит тебя с венедскими богами, – негромко произнес Элисбар.

– А ты как считаешь, бек?

– Про богов не скажу, – криво усмехнулся старый гунн, – но расположение венедских и остготских рексов ты завоюешь. Ильдико – дочь бургундского князя, разбитого тобой в прошлом году. Она хорошего рода и вполне способна родить тебе крепких сыновей.

– Сыновей у меня без того хватает, – нахмурился Аттила. – Того и гляди передерутся между собой.

– Лада Пульхерия утверждает, что брак с Ильдико вновь откроет тебе ворота Девина и, возможно, сделает тебя ярманам.

– Я сыт по горло посулами жрецов и жриц, – зло процедил сквозь зубы Аттила. – Я подумаю, бек Элисбар. Пришли мне в шатер Ореста.

Элисбар терпеть не мог пронырливого римлянина, хотя и отдавал должное его уму. Но в данном случае дело было не в Оресте. Аттиле предстоял выбор. Возможно, самый трудный в его жизни. И от этого выбора зависело не только благополучие гуннов и союзных им племен, но и будущее всего мира. Аттила не мог отмахнуться от венедских богов, не заручившись поддержкой Христа, который сулил ему власть над Римом. Сулил устами падре Лаврентия, посланца римского епископа Льва, и устами Ореста, ездившего в Ровену к императору Валентиниану. Элисбар почти не сомневался в выборе Аттилы. Но опасался, что этот выбор может стать для кагана роковым.

Орест был моложе Аттилы на двадцать лет, но не отличался крепким здоровьем. Он плохо владел мечом, зато перо в его руке творило чудеса. Каган, с трудом научившийся выводить на пергаменте свою подпись, всегда поражался легкости, с какой этот римлянин заполнял маленькими буковками желтоватые куски тонко выделанной телячьей кожи. Кроме того, Орест был красноречив и обладал редкой способностью заморочить голову кому угодно. Угорские шаманы считали его колдуном, и, возможно, они были правы в своем недоверии к дару этого человека подчинять себе людей не силой, а словом и взглядом больших темных глаз. Впрочем, Аттила в эти глубокие как омут глаза смотреть не собирался, ему достаточно было слов, стекающих с блеклых уст сына патрикия Литория.

– Божественный Валентиниан ставит только одно условие, каган. И ты должен его понять: он не может уступить первенство язычнику. Бог ему этого не простит. А Валентиниан куда больше боится за свою душу, чем за власть. Ибо власть преходяща, а душе придется мучиться вечно.

– Слабый человек, – покачал головой Аттила.

– Тогда назови мне имя героя, каган, который мог бы бросить тебе вызов? – усмехнулся Орест. – Много их было на твоем пути?

– В живых пока остался один, – холодно бросил гунн. – Князь Меровой.

– Сила венедских богов ничто перед силой Христа, – горячо зашептал Орест.

– Тогда почему твой бог не защитил свой народ? Почему он не дал ему вождя, способного согнуть самые гордые выи?

– Дал! – неожиданно твердо произнес Орест.

– Кого? – вскинул на него удивленные глаза Аттила.

– Тебя, каган. Ты один способен бросить вызов ярманам Меровою и Верену. Ты и есть избранник Христа, способный распространить Его слово по всей земле. Именно для тебя хранила девственность пророчица Гонория.

– Долго хранила, – усмехнулся Аттила, намекая на возраст своей невесты.

– Так ведь никто не покусился, каган, что само по себе чудо. Ведь Гонория не уродка, многие заглядывались на нее. Но ни один не рискнул овладеть ею, ибо она символ нашей земли. И кто овладеет Гонорией, тот овладеет Римом.

– Что я должен сделать?

– Принять святое крещение из рук падре Лаврентия и получить от него благословение на подвиг во имя Христа, – быстро подсказал Орест. – Церковь готова хранить твое обращение в тайне до тех пор, пока ты сам не заявишь о нем в полный голос, каган.

– А когда заявлю?

– Прекратится мор в окрестностях Рима, и Вечный Город встретит тебя как своего повелителя, божественный Аттила. И в этом мире не будет силы, способной тебе противостоять.

Аттила усмехнулся в редкие усы – опять мор, будь он неладен. Похоже, епископ Лев не слишком верит в способность своего бога покончить с напастью, обрушившейся на Рим, а потому предлагает Аттиле переждать, пока беда схлынет сама собой. Что ж, разумная предосторожность. У богов есть странная привычка мешкать с исполнением пророчеств даже самых горячих своих приверженцев. Только бы ярман Меровой не подошел к Риму раньше, чем избранник девственницы Гонории, каган Аттила, въедет в город как император и соправитель божественного Валентиниана.

Глава 9 Расплата

Император въехал в Рим под громкие крики толпы. Многие называли его колесницу, запряженную четверкой белых как снег лошадей, триумфальной, но сам божественный Валентиниан публично назвал спасителем империи Христа, скромно отведя себе роль всего лишь посредника. Полчища гуннов, готовые обрушиться на Вечный Город подобно саранче, были рассеяны одним дуновением божественных уст. Каган Аттила умер в далеком Норике, а его беспутные сыновья передрались между собой, деля отцовское наследство. Иначе как чудом подобный оборот событий назвать было нельзя. В этом с императором согласился и епископ Рима Лев, чье слово в эти дни звучало особенно весомо. Торжественные молебны были отслужены во всех храмах Великого Рима, и не было в городе сердца, которое не распахнулось навстречу Христу. Возможно, именно поэтому Валентиниан весьма болезненно воспринял просьбу префекта Аэция о выделении средств на формирование двадцати новых легионов. Деньги в казне были, но император хотел потратить их на перестройку римского дворца, которому отныне предстояло стать его резиденцией. Возвращаться в разоренный и практически сожженный Медиолан Валентиниан не собирался. Отныне именно Рим должен был стать столицей возрождающейся империи, а это требовало средств на ремонт обветшавших зданий, как общественных, так и государственных.