Последний рыцарь империи - Сергей Ильич Ильичев

Гейзенберг тогда еще не знал, что его учитель уже дал принципиальное согласие на свое участие в американском проекте «Манхэттен», а также не оставлял своими заверениями о возможном сотрудничестве и агентов английской внешней разведки.

– Ну молодец…

– Понять Бора было можно. Положение ученого в оккупированной Дании было тревожным. Он был евреем по матери и не особо скрывал своих антинацистских взглядов. Честно говоря, я уже понимал, что именно в Копенгагене и началось перетягивание канатов… И Нильс Бор был той фигурой, которой хотели владеть и американцы, и англичане, и немцы, а чуть позже и мы… А теперь, мой юный коллега, сходите, пожалуйста, в кабинет и принесите сюда мой дневник.

Когда Кирилл вернулся, генерал легко нашел необходимые страницы и передал дневник курсанту.

Генерал быстро нашел закладку и передал дневник курсанту.

– Читайте здесь…

Странички из дневника Судоплатова

«Наш агент сообщал, что вместе с Гейзенбергом в Данию приехал его друг, физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер, бывший сыном статс-секретаря немецкого МИДа. Официально их приезд был связан с организацией возможной немецко-датской конференции астрофизиков в Копенгагене…

Поэтому последующая встреча и сама беседа Бора и Гейзенберга были под прицелом всех разведок мира и каждое неосторожно сказанное ими слово могло стоить жизни любому из ученых.

Во-первых, Бор сразу отказался от участия в конференции астрофизиков. А сама беседа с учителем происходила на улице, так как Гейзенберг боялся возможной прослушки. Эта его боязнь вновь оказаться на допросе в гестапо привела к тому, что он по большей части изъяснялся недомолвками, а Бор так просто молчал и слушал, пытаясь понять, для чего именно Гейзенберг приехал в Копенгаген.

Таким образом, учитель и любимый ученик, которые могли бы договориться о некотором взаимном моратории на создание атомной бомбы, встретившись, так и не смогли прийти к взаимному пониманию. Не смогли или уже не захотели поверить в искренность друг друга… И все же из всех специфических научных вопросов, которые там прозвучали, я обратил внимание лишь на его небольшую часть…»

И Кирилл, погрузившийся в чтение, снова словно бы становится свидетелем той короткой, но важной беседы…

Воспоминания: Копенгаген. Городской парк

Какое-то время они шли молча, Гейзенберг, словно бы приняв для себя какое-то решение, остановился и спросил своего учителя:

– Морально ли физику продолжать работать над проблемами атомной энергии в военное время?

– А верите ли вы сами, мой милый друг, в возможность военного использования атомной энергии?

– Да, – ответил немец.

– Тогда будем считать, что если военное применение физики в любой стране неизбежно, то оно и оправданно… – четко сформулировал свой ответ Нильс Бор.

Возвращение в реальность: Дача Судоплатова

Закипевший чайник всех привел в движение. Генерал уже заваривал чай, предварительно выложив на стол пирожные и шоколадные конфеты. Кирилл отложил в сторону дневник и сразу же вкусил свой любимый эклер, а потом не удержался, чтобы не задать генералу вопрос:

– Диалог Гейзенберга со своим учителем Бором мне почему-то напомнил «Фауста» Гете. Оказывается, не только творцы продают свои души дьяволу, но и ученые мужи… И тогда дарованный им от лукавого «гений» может грозить миру великими потрясениями и даже гибелью…

– Это вы, коллега, верно подметили… Сначала выпустят джинна из бутылки, а потом начинают каяться… А то, что касается Гейзенберга, то могу тебе процитировать его, как оказалось, пророческую фразу, произнесенную еще в сентябре 1941 года, когда он неожиданно заявил, что «ни немцы, ни союзники войну не выиграют. Единственными победителями будут русские…».

– С чего бы это он вдруг? И именно тогда?

– Теперь, когда время, как всегда, все расставило по своим местам, я могу высказать собственное предположение, что в Копенгагене встретились уже потенциальные враги. В первую очередь, думается мне, потому, что вольно или не вольно, они оказались по разные стороны баррикады. Вторая часть размежевания касалась уже вопросов научного первенства в деле создания атомной бомбы.

– Интересно. Я соглашусь с тем, что прагматичный, всегда и во всем послушный гражданин Великой Германии Гейзенберг в какой-то момент подумал, что настало время, когда он сможет превзойти своего учителя. Правда, при этом он забыл библейскую истину о том, что «ученик не бывает выше своего учителя, но и, усовершенствовавшись, будет всякий, как учитель его…».

– Пожалуй, коллега, вы снова правы. А уже те, кто был в их окружении, причем с обеих сторон, в первую очередь выполняли… разведывательные миссии. Одни для Германии, другие – для Англии.

Испив по две чашки чая, Кирилл попросил генерала вернуться, собственно, к тому, с чего они начали беседу, а именно, к продолжению разговора Берии с Кафтановым.

Воспоминания: НКВД. Кабинет Берии

– Понятно, что и немцы, и американцы, и даже англичане уже всерьез и плодотворно занимаются вопросами создания атомной бомбы, – уже несколько раздраженно говорил Берия.

– Но главное в том, что у нас в этом направлении вообще не ведется никакой работы… Вы понимаете? Никакой! Наши ученые «светила» в большинстве считают, что ядерное оружие – это нечто из области фантастики…

– А как же статья Капицы? – вдруг спросил у наркома Кафтанов. – Я, грешный, думал, что эта публикация произошла с вашей подачи… Особенно после письма физика Флерова на имя товарища Сталина…

– Откуда вам известно про письмо? – насторожился Берия.

– Второе находится у меня… – спокойно ответил Кафтанов и, достав письмо, положил на стол перед Лаврентием Павловичем.

Берия быстро пробежался по тексту письма.

– Я