Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

— Могут и быть, наверное. Но на самом деле все это лишь прикрытие для главного, — назидательно-терпеливым тоном, будто разговаривая с младенцем, заверила меня Анечка. — Так что я на твоем месте ворон бы не считала. И использовала бы ситуацию в своих целях. Ну, ты же понимаешь, о чем я, да?

Я совершенно ничего не понимала, и это было написано на моем лице.

— Алешка! Жени его на себе! — неожиданно резким и драматическим голосом выкрикнула Яся, и причину такого бурного проявления чувств я поняла уже спустя пару секунд. — Он же киевлянин! У него даже квартира есть! Большая! И в очень хорошем районе, я узнавала!

Тут мне реально стало не до смеха. Я внезапно осознала, что лучшее из того, что могу сейчас сделать — это выразить бурное согласие с девочками, помешанными на охоте на женихов, и пообещать непременно охмурить Вадима Робертовича, который своим неженатым статусом, как оказалось, вызывал серьезный ажиотаж среди барышень университета. А заодно при первой же возможности предупредить его о возможных кривотолках, которые может вызывать наша подозрительно неформальная дружба.

Однако донести до него это специфическое предостережение мне удалось далеко не сразу. Тема для разговора была очень щекотливой, и я не могла вот так сходу, открыв дверь на кафедру заявить при всех: "Вадим Робертович, тут по универу уже сплетни начинают ходить, но я вас не собираюсь женить на себе и в то, что вам "только одного надо" тоже не верю!" Мне хотелось выбрать правильный момент — без свидетелей и, желательно, сопровождающийся мирным или хотя бы веселым настроением учителя. Зная его взрывной характер, я не могла ручаться, чем закончится наш разговор — насмешками над моей мнительностью или поиском сплетников и жесточайшей расправой над ними.

Такой случай представился мне только спустя три недели.

Несмотря на то, что с момента нашей первой неформальной встречи прошло не так уж и много времени, Вадим Робертович успел вытащить меня еще на несколько мероприятий, которые оставили после себя впечатления более светлые, нежели незабвенная тусовка "прожирателей" жизни.

Сдержав свое обещание, после унылой и праздной толпы, он показал и обратную сторону медали — компанию не столь именитую, зато неформальную, веселую и напористую. Там не было никаких заслуженных и знаменитых деятелей искусств, собиралась эта публика в небольших полуподвальных прокуренных клубах, по возрасту была ближе к моему или немногим старше. Откровенно насмехаясь над дремучестью и чопорностью заслуженных работников культуры, которых здесь называли презрительно сокращенным "засракуль", эта творческая тусовка принимала в расчет единственное правило — в искусстве нет и не может быть никаких правил.

Конечно же, я была в восторге от таких необычных и чудаковатых бунтарей, высмеивавших все общепринятое и писавших вызывающе ярко. Каждый их литературный вечер походил на маленькие представления с необычной музыкой, костюмами и непредсказуемым финалом. Мне даже казалось, что вот же он — ответ тем самым пресыщенным и исписавшимся звездным тусовщикам, и что именно за этой молодежью будущее, которое в моих мечтах сияло исключительно радужными красками.

Правда, учитель не был бы учителем, если бы не поспешил обломать мое идиллическое парение в облаках и светлые мечты о скором культурном расцвете.

— Культурное возрождение, говоришь? Птичка, ты перепила, что ли? Или тебе рифмы с музами так ударили в мозг, что совсем повредили думалку? — в своем обычном тоне поинтересовался он после того, как я, не в силах сжержаться, обрадовала его оптимистическими прогнозами.

Мы возвращались с литературного вечера альтернативной поэзии, в которой я почти ничего не понимала, что не мешало мне радоваться отсутствию рифм, равному ритму и местами нецензурным, но очень цветастым эпитетам, которыми пестрили творения многообещающих гениев.

— Ну что вы, Вадим Робертович, за человек такой? Ну что вам опять не так? Да, возрождение культуры, повышение ее общего, так сказать, уровня. Ведь когда-то эта молодежь прославится, а она обязательно прославится, и станет известной, и выпустит много-много хороших книг и поэтических сборников! И люди опять потянутся читать, начнут думать, потому что эти молодые писатели и поэты будут говорить с ними напрямую, как с лучшими друзьями, без всего этого заумного пафоса, без цензуры и указки сверху, что писать и как писать, и… Да прекратите вы, наконец, смеяться! Ну что я такого сказала-то!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Послушай, Алексия! — как всегда, не обращая внимания на мои слишком громкие возмущения, Вадим Робертович, все еще посмеиваясь, резко свернул разговор в другое русло. — А давай-ка на "ты" уже перейдем, давно хотел предложить. Вот смотрю и понимаю, как много добрых слов о том, какой я циничный упырь, тебе хочется сказать, а не можешь, субординация сдерживает! А так — будешь называть меня упырем с чистой совестью, даже садистом и козлом изредка. Потому что поводов у тебя будет предостаточно, можешь не сомневаться, — доверительно сообщил он, весело подмигнув.

Этим неожиданным предложением учитель так озадачил меня, что я даже забыла о своем негодовании из-за того, что он снова зарубил мой возвышенный разговор о грядущем культурном расцвете.

Называть Вадима Робертовича вот так просто на "ты" казалось мне кощунством. Все же, уважительное "вы" только подчеркивало разницу между нами, что, на мой взгляд, было очень и очень уместно. Не стоило так резко срезать дистанцию и давать дополнительный повод сплетникам почесать языки. Все это, пользуясь тем самым долгожданным моментом, мне нужно было сообщить ему прямо сейчас. Я уже открыла было рот, но неожиданно накатившая робость сковала меня по рукам и ногам, а голос предательски задрожал.

— Ну… я не знаю… — пробормотала я заплетающимся языком. — Я вовсе не хотела называть вас упырем… вообще-то… и не за что вас так называть… Вам просто показалось, да и не стоит… вот так, сразу на "ты", не надо, я не смогу… да и нельзя все это… неправильно как-то…

— Бе-бе-бе, ме-ме-ме, нет, это категорически невозможно слушать! — резко перебил меня Вадим Робертович, с заметными нотками раздражения в голосе. — Алексия! Я не понимаю, что происходит? Ты мне что, будешь тут морали-нотации читать? Что значит "нельзя и вообще", что это за трусливое блеяние? А ну, давай, возьми себя в руки и отвечай мне нормально! И быстро!

Я была смущена и возмущена одновременно — собственная гуманистическая инициатива по спасению репутации учителя вышла боком мне же. А вот так и надо! Нечего быть кисейной барышней, нужно говорить все как Вадим Робертович — прямо, резко и не переживать из-за возможной реакции собеседника. Правда есть правда и нечего ее прятать за ширмой благопристойно-вежливых фраз.

— Ах, отвечать! Ну, хорошо, я отвечу! Да только вы..

— Я сказал "ты"!

— Ты! Вряд ли будете… этому ра…ды! Потому что вы…

— Ты!

— Вообще ничего не понимаешь…те! Пока ты… вы, короче, Вадим Робертович, пока вы тут меня просвещаете да нагуливаете впечатления, потому что на голом месте писательское настроение же не возникает, вокруг нас… вас… меня и вас… уже начинают слухи ходить! И мне-то, знаете ли, ничего, мне все равно! А вот вам они могут конкретно повредить в университете! Потому что это вы такой смелый и прогрессивный, а ректорат, я уверена, не придерживается таких уж либеральных взглядов! И я совсем не хочу, чтобы вас из-за меня с работы выгнали, вот! А вы мне еще и на "ты" предлагаете перейти, чтобы совсем ухудшить и без того опасную ситуацию! А я вас, между прочим, очень уважаю и ценю этот ваш шаг, да только вы совсем не знаете, какие люди вокруг злые и завистливые, и как они могут расценить все это! Я, вообще, может, защитить вас хочу, а вы тут… Орете на меня! Как всегда! — и я демонстративно отвернулась, дав понять, что обида моя непритворна, а возмущение — неизмеримо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Так вот оно что, птичка, — хоть я и не могла видеть лица моего учителя-мучителя, по голосу чувствовалось, что он улыбается. — Это я-то, по-твоему, не знаю, какие люди вокруг злые и завистливые? А ты, значит мой юный и боевитый защитник? Храбрый портняжка? Одним махом семерых побивахом? — до моих ушей донесся его тихий и рокочущий смех. — А ну-ка, повернись ко мне, хватит дуться! И валяй, рассказывай, что там за слухи ходят? Хотя, нет. Лучше я сам тебе расскажу, блесну проницательностью, так сказать. Значит, слушай — я, коварный мудак, пользуясь служебным положением, намерен тебя особо циничным образом растлить, после чего не менее цинично бросить. А ты, значит, если не совсем идиотка, должна охомутать меня, выжать из ситуации максимум и выдоить себе сессию автоматом, а еще лучше — красный диплом авансом. Потому что мы же, мужики, народ примитивный, нам только одного надо. Так что, пользуясь случаем и нежданно привалившим счастьем, надо ковать железо, не отходя от кассы. Да, птичка? Этим женским премудростям учат тебя твои практичные подружки?