Логово белого червя - Брэм Стокер

Я отнюдь не испытывал — теперь даже точно не возьмусь объяснить почему, вероятно, по причине утонченности своих мук и неизгладимого сверхъестественного впечатления, оставляемого моей ночной фантасмагорией, — не испытывал потребности углубляться в конкретные ее детали в беседах с друзьями-приятелями о моих ночных пертурбациях. В ответ на расспросы я сообщал им лишь, что измучен обычными дурными снами, и, как верные неофиты популярных на медицинском факультете материалистических теорий, мы сообща прикидывали способы повернее дабы рассеять мои мороки, — но вовсе не заклинаниями, а, разумеется, самыми обычными тонизирующими препаратами.

Следует отдать должное этим укрепляющим средствам и признать — под их воздействием визиты проклятого портрета на время прекращались. Но уместно ли на основании того делать какие-либо выводы? Являлось ли мое необычное видение, отчетливое и ужасающее, продуктом исключительно моего воображения или, к примеру, следствием дурного пищеварения? Короче говоря, было ли оно субъективным (воспользуемся этим модным нынче словечком) или все же его можно было осязать, как некий внешний агент? Это, признайтесь, мой добрый друг, ни к чему нас не приведет. Злокозненный дух в виде портрета, подчинившего себе мои чувства, мог быть как просто сгустком энергии, так и плодом моих недомоганий, чем бы там я его ни считал. Что, по существу, означает весь моральный кодекс развенчанной ныне религии, обязывавший людей сдерживать их телесные, умственные и эмоциональные импульсы? Здесь явно просматривается некая связь между материальным и незримым — здоровый тонус системы со всей ее здоровой энергетикой, насколько это теперь нам известно, защищает организм от влияний, которые иначе могли бы превратить нашу жизнь в сущий ад. Гипнотизер или электробиолог терпят фиаско в среднем с девятью пациентами из десяти — так, может, сатанинские духи тоже? Условия, которые мы имеем лишь внутри живых организмов, являются абсолютно необходимыми для получения определенного спиритического феномена. Опыт иногда удается, иногда нет — вот и вся недолга.

Спустя какое-то время выяснилось, что мой скептически настроенный компаньон тоже хлебнул свою долю лиха. Но тогда я об этом еще ничего не знал. Однажды ночью, когда я спал на диво крепко, меня разбудил шум в коридоре: быстрые шаги за дверью, затем гулкий удар (как выяснилось впоследствии, бронзовым подсвечником по перилам), что-то звонко скатилось по ступенькам — и почти одновременно со всем этим в мою дверь вломился Том, ввалился спиной вперед, возбужденный до крайности.

Я вскочил с кровати и, не успев еще осмыслить происходящее, схватил его за плечо. Мы стояли — оба в ночных сорочках — у распахнутой настежь двери и сквозь балясины лестничных перил бессмысленно таращились в мутное коридорное окошко на призрачную луну в пелене облаков.

— Что стряслось, Том? Что с вами? Что за чертовщина тут творится? — В беспокойстве я невольно начал трясти своего приятеля.

Он основательно перевел дух, прежде чем ответить, но отвечал не вполне связно:

— Ерунда, полная ерунда… Я что-нибудь говорил? Что я сказал? А где мой свеча, Ричард? Как здесь темно… У меня… У меня ведь была свеча!

— Да уж, темновато малость, — отозвался я, — Но что все-таки случилось? Что это было? Почему вы молчите, Том? Уж не свихнулись ли вы часом? Что стряслось?

— Стряслось? А, уже прошло… Это, должно быть, сон, всего лишь сон… А вы разве так не считаете? Что же это могло быть еще, если только не сон?

— Ну, разумеется, — ответил я с внутренним содроганием. — Всего-навсего сон.

— Мне почудилось, — продолжал Том, — что в моей комнате был человек, и я выскочил из кровати, и… и… Но где же моя свеча?

— Скорее всего, у вас в комнате, — сказал я, — Сходить за ней?

— Нет, не стоит, не уходите… Это все ерунда… Я говорю, не надо! То был просто скверный сон. Заприте дверь, Дик; я, пожалуй, побуду немного с вами, мне как-то не по себе. А теперь, не затруднит ли вас зажечь свечу и приоткрыть чуток окно — что-то здесь душновато.

Я сделал, как просил Том, и он, накинув на себя, точно Гранвиль, одно из моих одеял, устроился на стуле возле постели.

Всем известно, как бывает заразителен страх, страх любого рода и сорта, но особенно тот, от какого страдал в ту минуту бедняга Том. И меня отнюдь не обуревало желание выслушивать жуткие подробности о видении, которое так обескуражило моего компаньона.

— Только не рассказывайте мне ничего о вашем дурацком сне, Том, — поспенщл заявить я самым пренебрежительным тоном, на деле же содрогаясь от страха. — Лучше поговорим о чем-нибудь еще; однако мне уже ясно как дважды два, что эта паршивая домина давит на нас обои£, и пусть меня вздернут, если я здесь останусь, чтобы и дальше мучиться так сказать “несварением желудка” или… или же от дурных снов! Так что предлагаю начать поиски комнат и, если не возражаете, завтра же, с утра пораньше.

Том согласно кивнул и, немного поразмыслив, сказал:

— Я тут прикинул, Ричард… Что-то давненько я не отдавал своего сыновнего долга. Поеду-ка я прямо завтра с утра, навещу отца и побуду у него денек-другой, а там, глядишь, вы уже подыщете нам другое жилье.

Я полагал, что такое его решение, принятое, очевидно, под сильнейшим впечатлением от встречи с призраком, развеется поутру вместе со всеми ночными мороками. Но я ошибался. Том отбыл в деревню с рассветом, предварительно условившись со мной, что, как только подворачивается подходящее жилье, я тут же отзываю его оттуда письмом.

Но, как бы я ни желал поскорее переменить место обитания, вышло так, что по ряду самых заурядных мелких причин я изрядно промешкал, и пролетела почти что неделя, прежде чем вещи мои были упакованы, а письмо Тому отправлено. Тем временем вашему покорному слуге самому довелось пережить одно-два пустячных приключения, которые теперь, с дистанции, представляются мне чистейшим абсурдом, но тогда — тогда они резко подстегнули мое рвение переехать.

Спустя один-два дня после отъезда моего сотоварища я сидел ночью при свече в своей спальне перед полным набором ингредиентов для приготовления крепкого пунша, разложенных на дурацком крохотном столике с паучьими лапками вместо ножек. В безвыходном положении, окруженный духами всевозможных мастей, я, как водится, прибег к мудрости предков и решил “крепить свой дух духом винным”. Но прежде чем приняться за свой снотворный пунш, я, отложив в сторону анатомический атлас, подкреплял себя вместо тонизирующих пилюль полдюжиной страниц из “Обозревателя”. Именно тогда я и услыхал шаги с лестницы, ведущей на чердак. Было два пополуночи, на улице тихо, как на церковном кладбище, и звучали они совершенно отчетливо. До меня доносились звуки эдакой медленной, старческой походки, будто кто-то, едва передвигающий ноги, спускался с чердака, и, что всего удивительнее, он был, очевидно, совершенно бос — звук его шагов напоминал нечто среднее между шлепком по мягкому месту и хлопком в ладошки, бррр, мерзость!