Вилла в Италии - Элизабет Эдмонсон

— Вы очень на него похожи, — заметила писательница.

— Не очень хорошо его помню, поскольку он умер, когда я был совсем маленьким. Дедушка был много старше бабушки. Она его очень любила. Его все любили. Даже мой отец, который не слишком жалует родственников по той линии, считая их беспутными, говорил, что дед был человеком, которому Бог отпустил больше обаяния и доброты, чем любому другому на его памяти.

— И ваша мать унаследовала это обаяние? Поэтому ваш отец в нее влюбился?

— Нет, она унаследовала красоту своей матери, потому что моя бабушка, безусловно, была красавицей…

— Она очень хороша даже и на этой фотографии, — согласилась Марджори. — Ей сейчас, должно быть, где-то за семьдесят?

— Да. Только у моей матери нет обаяния. Как и доброты, — прибавил он себе под нос.

— Но у вас это обаяние есть, — ответила писательница так же тихо, однако Делия все же услышала.

Обаяние! Шарм! Да, у Люциуса он действительно есть — неуловимый и необъяснимый, который переживает красоту и даже сексапильность. Сексапильность есть у Тео, а также у Ричи, а вот обаяния, пожалуй, ни на грош.

— Обаяние может быть очень поверхностным. — Сама почувствовала, насколько самоуверенно и наставительно это прозвучало.

— Вы так считаете? — спросила Марджори. — Мне кажется, это один из величайших даров свыше. Беатриче Маласпина им обладала, в этом нет сомнения.

Ранее Воэн быстро перемахнула страницы, относящиеся к ней самой и к пережитым ею моментам счастья. Здесь, на верхнем этаже башни, где присутствовала вся четверка, объединенная властной силой этой странной Беатриче Маласпины, в воздухе царил слишком сильный исповедальный дух. Джордж, самый сдержанный, вдруг поведал столь интимные вещи о своей матери, и вроде бы не испытывал неловкости. А Люциус обнаружил нежную привязанность к бабушке. И Марджори была совершенно откровенна в отношении своей тяги к женщинам. Но она, Делия, не желала попадаться на эту удочку. Ее пугали фотографии. Она не хотела смотреть на них сама и не желала, чтобы их видели другие, расспрашивая: кто? где? когда?

Уайлд мягко, но решительно взял из ее рук альбом. Положил и открыл на первой странице.

— Давайте просмотрим все фотографии, страницу за страницей, а не просто заглядывая туда и сюда. Быть может, тогда мы поймем, как они попали к Беатриче Маласпине.

— И зачем. «Зачем» гораздо важнее, чем «как». Второе — вопрос практического осуществления, а первый касается мотивации. Что она имела… имеет в виду? Каковы ее цели? Чего она хочет от нас?

— И какое отношение имеет к этому кодицилл?

Пока Делия, Люциус и Марджори, склонив головы над альбомом, изучали фотографии, Джордж неприметно, но дотошно обследовал комнату.

— Я уверен, что кодицилла здесь нет, — сделал он вывод, задвигая последний ящик.

— Того и добивалась от нас Беатриче Маласпина, — задумчиво проговорила Марджори. — Чтобы мы просмотрели этот альбом и вспомнили все, что в нем собрано.

— Я думаю, лучшее не здесь, не в этой прекрасной комнате, — заключил Джордж. — Фотографии напоминают нам о временах, когда мы были счастливы, но, как сказала Делия, эти воспоминания причиняют душевную боль, потому что того счастья больше нет с нами. Все мы приехали на «Виллу Данте» со своим грузом утрат. И хотя я человек не публичный и не стремлюсь, чтобы какая-то часть моей жизни была выставлена на обозрение чужому равнодушному или любопытствующему взору, думаю, Беатриче Маласпина хотела, чтобы мы разделили друг с другом эти счастливые моменты, которые она для нас подобрала. Друг с другом и ни с кем больше.

— Вы правы, — согласилась писательница. — Те, другие, фотографии наклеены на стены, а эти — нет. Значит, она подразумевала, что мы заберем их с собой. Но знаете, Джордж, я бы не исключала и Джессику тоже.

— Я ни в малейшей степени не против, чтобы миссис Мелдон заглянула в мое прошлое, — тотчас отозвался ученый. — Мне следовало упомянуть и ее. Пусть Беатриче Маласпина и не приглашала ее сюда, но…

— Вы хотите сказать, сама судьба привела ее сюда одновременно с нами, — догадалась Марджори. — Ученому не подобает брать в расчет судьбу в качестве движущей силы.

— Я все больше прихожу к убеждению, — улыбнулся Хельзингер, — что Беатриче Маласпина — такая сила, которая не подпадает ни под какие законы науки.

— Пойдемте, — предложил Уайлд. — А вы, Джордж, лучше держите свои взгляды при себе. Они для меня уж слишком будоражащие. Еще неделю назад я сказал бы, что моя жизнь идет налаженным, устоявшимся порядком, и никак не назвал бы себя несчастным. Особого счастья тоже не было, но положение вещей вполне меня устраивало. Не предвиделось ни кризисов, ни крутых поворотов.

— Женитьба на Эльфриде как раз станет таким поворотом, уж будьте уверены, — пробормотала Делия, обращаясь к Марджори. Они спустились по каменной лестнице вслед за мужчинами и, наконец, вышли на залитый солнцем простор.

— А знаете, сейчас кажется, что здесь не так светло, как наверху, — заметил финансист, — Все же какая поразительная художница была эта женщина! Мне становится интересно, что из чудес этого дома было сделано ее собственными руками. Понятно, что не все: я узнал манеру нескольких очень знаменитых художников, которые приложили руку, — однако некоторые из фресок…

— Я думала, они все очень старые.

— Многие — да, — кивнул банкир. — Но некоторые — нет. Так или иначе, я собираюсь приглядеться повнимательнее.

— После того как просмотрим до конца альбом, — уточнила Свифт.

— Нет, — возразила Делия. — Сейчас я не хочу больше смотреть ни на какие фотографии. Хорошего понемножку; не может человек переварить столько воспоминаний зараз. И это справедливо — моих фотографий там гораздо больше, чем ваших.

— Возможно, вы были счастливее нас, — заметила писательница.

— Скорее, просто больше фотографировалась. Хотя я предположила бы, что больше всего снимков должно быть у вас, Люциус. Разве в белозубо-счастливой Америке люди не фотографируются беспрерывно?

— Большей частью снимала моя мать, а она любит классические, церемонные фото. Ей не нравится снимки, где люди с растрепанными волосами или щурятся на солнце. Вообще предпочитает студийные портреты — такое лицо наилучшим образом подходит для того, чтобы улыбаться миру из серебряной рамки.

— Разве кто-то когда-то выглядел счастливым на студийном портрете? — пожала плечами Марджори.

7

— Ну как башня? — спросила Джессика, встречая четверку у дверей виллы.

— Изумительна.