Победитель - Харлан Кобен

хотя я чувствую, как на меня отовсюду сыплются невидимые удары. Я осторожно кладу негатив на стол и беру второй. Затем третий. Четвертый. Мое лицо по-прежнему ничего не выражает, однако внутри назревает извержение. Нет, я не потеряю самообладания. Пока мне удается держать себя в руках.

Однако я ощущаю подступающий гнев. Мне понадобится куда-то его перенаправить.

Просмотрев десять негативов, я говорю Пьер-Эмманюэлю:

– Сожалею, что вам пришлось это видеть.

– Вы знаете, кто эти девушки?

Я знаю. Более того, я знаю, где были сделаны эти фотографии.

В Хижине ужасов.

Глава 32

Пока я добирался до квартала, где живут преподаватели Хаверфордского колледжа, успело стемнеть.

Из аэропорта я поехал на машине. Один. Такие поездки я предпочитаю совершать в одиночку. Я езжу быстро. Сейчас к скорости добавилась ярость. Увидев меня у своего порога в столь поздний час, Иэн Корнуэлл не знает, как реагировать. В глубине души он трепещет перед моим именем и сознаёт, сколь важную роль играет моя семья в финансовом положении колледжа. Но еще сильнее – в чем я убедился – он вообще не хочет иметь никаких дел ни со мной, ни с жутким прошлым, которое я вновь тащу в его жизнь.

– Уже поздно, – говорит Иэн Корнуэлл, когда я поднимаюсь на крыльцо. Он загораживает дверь, не собираясь меня впускать. – Я в прошлый раз сообщил вам все, что знаю.

Я киваю. Затем без предупреждения сильно бью его в живот. Он складывается по линии талии, словно там есть петли. Я вталкиваю его в дом и закрываю за собой дверь. Я точно рассчитал удар, чтобы временно перекрыть ему дыхание. Глаза Корнуэлла округлились от страха. Он кряхтит, силясь вдохнуть. Знаю, что мне должно быть паршиво от такой манеры общения, но, как я уже объяснял, насилие впрыскивает в меня адреналин. Было бы глупо врать и делать вид, что это не так.

Он валится на пол. Когда вам не продохнуть, это означает, вы получили удар в солнечное сплетение, вызвавший временную спазму диафрагмы. Такое состояние длится недолго. Я пододвигаю стул и сажусь рядом. Жду, пока к нему вернется способность дышать.

– Убирайтесь, – цедит сквозь зубы Корнуэлл.

– Полюбуйтесь.

Пьер-Эмманюэль помог мне сделать плохонькие отпечатки с двух негативов. Я бросаю отпечатки на пол. Он смотрит на них, потом в полном ужасе смотрит на меня.

– Негативы этих снимков были спрятаны внутри картины Вермеера, – говорю я.

– Я не понимаю.

– Эти девушки – жертвы из Хижины ужасов.

Его глаза вновь широко распахнуты. В них смесь страха и полного замешательства. До него не доходит. Пока не доходит.

– Какое отношение они имеют…

– Иэн, у меня нет времени на болтовню. Еще раз вас спрашиваю: что на самом деле произошло в ночь ограбления?

Он держится за живот и кое-как садится на пол. Завтра у него будет болеть живот. Я вижу, как его ум ищет выход, и у меня почти не остается сомнений: Иэн Корнуэлл знает больше, чем говорит. Я говорю «почти не остается сомнений» вместо «не остается», поскольку меня можно одурачить с той же легкостью, как и любого человека. Те, кто думает, что они не могут ошибаться, – первостатейные глупцы. Сверхуверенные – тоже первостатейные глупцы. И еще первостатейные глупцы не знают о том, что не знают.

Будь я сейчас склонен к предположениям, то сказал бы, что в данный момент профессор Иэн Корнуэлл тянет время, лихорадочно оценивая все свои возможности. Я показал ему два жутких снимка пятнадцатилетней девочки. Назовем ее Джейн Доу[33]. На обоих она – совершенно голая – лежит на животе, перевязанная колючей проволокой. Я сделал это, чтобы нагнать на него страху и заставить рассказать правду. Однако сейчас у меня появляются сомнения, не зашел ли я слишком далеко. Вдруг эти картинки не подтолкнули его к признанию, а вызвали ступор? Меня заботит направление, в каком сейчас работает его мозг. Я догадываюсь в каком. Допустим, он признается в чем-то, касающемся кражи картин. Но не потянется ли оттуда ниточка к немыслимым преступлениям в Хижине ужасов? Не кончится ли это обвинением его в пособничестве? До сих пор молчание его выручало. В конечном итоге молчание вынудило ФБР отстать от него. Молчание уберегло его от тюрьмы.

Его мозговые колесики крутятся очень шустро.

– Я бы очень хотел вам помочь, – вполне предсказуемо начинает Иэн Корнуэлл, – но я говорю правду. Я ничего не знаю.

Многие боевые искусства имеют дело с тем, что мы обычно называем болевыми точками; с умением надавить или ударить по чувствительным нервным узлам, причинив противнику боль. Я бы не советовал использовать эти приемы в настоящей схватке. Там вы и ваш противник находитесь в постоянном движении. То есть там две движущиеся цели, а потому наносить удары с предельной точностью, какую требуют подобные техники, попросту нереально. Умело задействованная болевая точка способна вызвать мучительную боль, но опять-таки вы не знаете болевого порога вашего противника. Часто противники уворачиваются от вашего маневра и обрушиваются на вас с такой силой, какой вы и не ожидали.

Ну что, надавить на вас моей точкой зрения? Простите за шутку.

Болевые точки великолепно действуют в более пассивных обстоятельствах. Их, если угодно, можно уподобить болеутоляющему средству. Если вы, например, хотите безопасно и эффективно выпроводить из паба подгулявшего посетителя или освободиться от захвата, они окажутся полезны. Приведу более яркий и уместный в данном случае пример. Если вы хотите через боль сделать кого-то сговорчивее (или разговорчивее), эти точки оказываются пугающе эффективными. Избавлю вас от лишних технических подробностей. Сейчас я одной рукой хватаю Корнуэлла за волосы, удерживая на месте, а большой палец другой руки глубоко вдавливаю ему в шею, точнее, в верхнюю часть плечевого сплетения над ключицей, известного как точка Эрба. Тело Иэна Корнуэлла дергается, словно я ударил его электрошокером. Вообще-то, мне бы не помешало захватить с собой эту вещицу. Он пытается рычать. Неожиданно для него я убираю палец, давая Корнуэллу секундную передышку, но останавливаться на этом я не намерен. Я быстро перехожу к другой точке на нижней части его бицепса, сильно надавливаю и прикрываю ему рот. После этого я возвращаюсь к точке Эрба и с еще большей силой давлю на нервный узел. Иэн Корнуэлл бессильно трепыхается, как рыба, которую только что вытащили из воды и бросили на палубу. Я сажусь на него верхом, пригвождаю к полу и добираюсь к болевой точке под челюстью. Его тело деревенеет. От этой точки перебираюсь к вискам и снова возвращаюсь к