Бессмертный - Николай Слимпер

— Папа ведь скоро вернется, да? — спросила черноволосая девочка, когда они уже спустились в подвал их дома.

— Да, Марочка, скоро.

Девочка не видела в полутьме, как по щекам матери льют слезы.

Верон чувствовал себя превосходно. Несколько дней назад он был серьезно ранен в спину из ружья, был задет позвоночник, и никто не давал гарантий, что он, даже будучи гераклидом, сможет полностью поправиться. Но вот он снова может ходить и шевелить всеми конечностями, и о случившимся напоминает лишь едва заметный след, словно от полученной в далеком детстве легкой раны, кои есть, наверно, у любого в изобилии. Верон по этой части был рекордсменом, хотя от большинства свидетельств его бурного детства не осталось и следа.

— Чертовы свиньи! — закричал он. — Только и могут, что исподтишка да в спину бить! Никому из них не хватает храбрости выйти один на один. Ты ведь убил того гада?

— Да, не сомневайся в моих навыках, — ответил Эврис. Он надеялся, что Верон не сможет оправиться от полученной раны, но его брат пришел в себя довольно быстро. Эврис Трег с самого появления на свет Верона желал гераклиду только смерти, желательно позорной, но убить его сам он не мог; для камирутта убить соплеменника, тем более брата, было величайшим из грехов, вечным, несмываемым позором, поэтому, если представлялась возможность, он не особо спешил брату на выручку, а выжидал в стороне. Так случилось и на этот раз. Эврис, будучи в тени между домами на другой стороне дороги, видел, как за спиной Верона из-за угла вышел человек с ружьем; он дождался выстрела, а лишь потом метнул нож в противника, попав точно в шею. Эврис не любил шуметь, в противоположность своему брату.

— Да я и не сомневаюсь, — осклабился Верон. — Это единственное, в чем ты меня превосходишь, хоть и не намного. («Не считая знания Харака Идо, — зло подумал про себя Эврис. — И еще, может быть, умом».) Все же тебе надо было воткнуть нож ему куда-нибудь под ребра, чтобы он еще помучился, а я бы сам продырявил ему башку.

— Ты, если помнишь, не мог пошевелиться…

— Я помню, что я мог, а что не мог, — рыкнул гераклид, — но тебе все же надо было оставить его мне.

Эврис отвернулся, чтобы скрыть гримасу ненависти. Несмотря на сдержанность, иногда он просто не мог скрыть эмоции в присутствии брата.

— Ладно, хрен с ним, какой там дальше город по расписанию? — поинтересовался Верон, разминая затекшие долгим лежанием мышцы.

— Ива. Он хорошо укреплен и там больше людей, чем в предыдущем, не говоря уже о том, что они более чем готовы к нашему визиту. За эти месяцы не осталось никого, кто бы не знал…

— Понял я, понял, — отмахнулся Верон. — Я буду очень осторожен, не волнуйся, мамочка. Эврис вновь поморщился.

— Я не волнуюсь, просто если тебя убьют, моральный дух наших людей сильно упадет.

— Ты заставляешь меня краснеть. У нас, камируттов, моральный дух всегда на высоте, хотя мне очень лестно, что я поднимаю его еще выше.

«Да ты, наверно, сейчас самый гордый камирутт в мире», — недовольно подумал Эврис, хотя внешне не шевельнул и мускулом на лице. Он не хотел этого признавать даже самому себе, но понимал, что Верон действительно для многих является символом будущей победы, хотя и не совсем ясно над чем, когда как его самого зачастую даже не замечают, особенно когда он открывает рот, чтобы предложить конструктивную критику относительно следующих шагов. Камирутты не собирались полноценно воевать, они, как сами выражались, просто травили крыс, не желая даже думать о том, что крыса, загнанная в угол, опасней любого кота, что прекрасно показал предыдущий город, где потерь было в разы больше, чем в первом. Эврис был уверен, что у остальных групп, отправившихся в другие стороны, где располагались города людей, дела обстоят еще хуже, чем у них.

— Тебе следует немного отдохнуть на заднем сидении, мы отправляемся через час и планируем добраться до города как раз к темноте.

— К темноте? Это хорошо. Для меня что светло, что темно, — все едино. Круто быть гераклидом!

Эврис терпеть не мог, когда брат так говорил. А говорил он так часто. Он, как и его отец, ненавидел гераклидов.

— Твоему отцу, как помнишь, это не особо помогло, так что постарайся…

— Не смей упоминать моего отца, Эврис! — повысил голос Верон. — Его предательски убили враги, когда он был на Сурусуве. Навалились всей толпой, уроды, и разорвали на мелкие кусочки. А я сюда пришел не для того, чтобы мирно беседовать и гулять под звездами, а чтобы убивать. Я знаю, что я делаю и зачем, так что ты либо будешь со мной здесь, либо проваливай туда, где потише и почище, и снова берись за свои книженции.

— Камирутты не бегут с поля боя! — гордо произнес Эврис. Чертова кровь опять вязла свое.

— Вот, теперь я узнаю своего собрата, так держать, — осклабился он. — А насчет отдохнуть… У меня полно сил, энергия так и бьет через край, так что даже если бы я и захотел отдохнуть и поспать, то попросту бы не смог.

— Как скажешь. Отправляемся менее чем через час, будь готов.

— Я всегда готов.

Мара уже не первый час сидела в подвале своего дома вместе с еще двумя десятками женщин и детей и слышала наверху шум, словно отрывистое стрекотание множества кузнечиков, а иногда доносился и короткий рев, будто рычит какое-то огромное разъяренное животное. Она прижималась к матери и старалась не плакать, хотя слезы так и лились из ее глаз. Тусклая свеча, находящаяся в круге сидящих людей, тускло освещала их лица. Все смотрели в пол или на огонь. Из-за слез, застилающих глаза, Мара видела все вокруг немного размыто, а свет свечи ей казался множеством огоньков, нервно дрожащих в темном подземелье. Когда она сильно моргала, чтобы выжать слезы из глаз, то на мгновенье видела понурые лица взрослых и такие же, как у нее, заплаканные глаза других детей, большинство из которых она знала и с которыми дружила. Иногда кто-то из ребят что-то пытался сказать, но их матери или бабушки прикладывали палец к губам и тихо шипели, прося не нарушать тишину, хотя ее все равно нарушали шмыганья носов детей, тщетно старающихся плакать тихо. Лишь один мальчик с взъерошенными волосами, выглядящий лет на десять, не издавал ни звука. Мара никогда его раньше не видела.

Шум снаружи начал нарастать. «Рев зверя» становился ближе и сильнее, «стрекот кузнечиков» больше не казался отрывистым, а стал похож на белый шум, тоже ставший ближе. Время от времени стены и сырая земля под ногами слегка вздрагивали, а с потолка осыпалась пыль, покрывая головы тонким слоем. Среди общего шума стали слышны голоса. Все в подвале, казалось, напряглись еще сильнее и даже перестали дышать, со страхом всматриваясь вверх, туда, где был небольшой железный люк, закрытый изнутри массивным замком.

Когда показалось, что голоса исчезли, сверху послышались шаги и звуки разбивающейся мебели. Спустя минуту крышка люка дернулась, потом еще раз, но замо́к был слишком крепким. Вновь стало тихо, потом послышались быстро удаляющиеся шаги, и когда все уже вздохнули с облегчением, прогремел взрыв. Земля под ногами вздрогнула, с потолка посыпалась целая масса пыли и песка, а единственная свеча погасла. Взрослые бросились на землю, заслоняя ревущих детей и свои головы. Больше взрывов не было и все взглянули на то место, где когда-то был железный люк. Теперь там зияла неровная дыра, а железная дверца валялась сбоку от лестницы. Несмотря на то, что снаружи должна была быть ночная темнота, яркий свет проник в темное помещение сквозь облако пыли, заставляя невольно жмуриться. Кто-то начал спускаться по ступенькам.

Верона пьянила его сила. Он знал это, но ничего не мог с собой поделать. Он стремился попасть в самое пекло, туда, где сможет почувствовать себя живым. Его боялись, но при этом уважали: сила и храбрость — вот что ценилось у камируттов, а у Верона было не занимать ни того, ни другого.

Из оружия он предпочитал ножи и мечи, хотя в мире, где предпочитают убивать на расстоянии, не запачкав рук, ценилось оружие огнестрельное. В этом случае Верон выбирал пистолет: он не громоздкий, легок в обращении, а если кончались патроны, им можно было и бить.

Город Ива был заставлен домами, малое число которых имело максимум десять этажей, между которыми были обычные деревянные застройки с небольшими огородиками. Город был обнесен несколькими стенами, первая из которых, окаймляющая его, была метров пять в высоту, остальные же несколько поменьше, что давало хорошую защиту от пыльных ветров, часто дующих в сторону скал. Между каждым полукругом стен обязательно находилось небольшое озерцо, окруженное кудрявыми висячими ветлами.

Ворота внешней стены были метра три или чуть выше и открывались вовнутрь, и на фоне стены, построенной из темного почти неотшлифованного камня под цвет скал, выглядели хлипкими, хотя на деле все же были довольного мощными; чтобы их открыть, нужно было усилие двух хорошо тренированных людей, хотя они были почти всегда распахнуты. Но сейчас ворота были наглухо закрыты на три огромных толстых засова. Потребовалось всего два точных выстрела из гранатомета, чтобы разнести их в щепки.