Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Райт Роберт

Так же и с вопросом об отношении Иисуса к собственной смерти. Если Иисус был сыном Божьим, которого отправили в мир на смерть, казалось бы, он должен был встретить ее как благодать — пусть и не радостно, но по крайней мере, с некоторым достоинством и смирением. Ведь он с самого начала знал, что произойдет, и знал, что в конце концов воскреснет. Однако у Марка его последние слова — «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — словно казнь на кресте стала для него страшным сюрпризом и концом. В Евангелии от Луки, написанном одним-двумя десятилетиями позднее, подобных озадачивающих моментов нет, в последних словах Иисуса звучит невозмутимость: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». У Иоанна он говорит просто — «совершилось!», вновь не выказывая никаких признаков сомнения или удивления[741]. (А что касается самого великодушного из высказываний Иисуса на кресте — «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» — оно, произнесенное в начале сцены распятия у Луки, выглядит добавленным после завершения работы над евангелием.[742]) Повествование Марка, самое раннее из всех, опять-таки содержит «неудобную» особенность, которую обошли другие евангелия.

Тем не менее существует еще по меньшей мере две неудобных истины, сохранившихся не только у Марка, но и у Матфея, Луки или обоих. Во-первых, когда фарисеи требовали, чтобы Иисус явил им знамения с неба — «искушая Его», как выражается Марк, — он не смог этого сделать. Во-вторых, его отвергли в родном городе, где он тоже не сумел сотворить эффектное и убедительное чудо. То, что эти фиаско сохранились в евангелиях, написанных позднее Марка, может означать, что, как предположили исследователи, некоторые неудачи Иисуса стали предметом обсуждения для его противников, и, вероятно, образовали связные, записанные критические замечания, просуществовавшие десятилетиями[743].

Даже в этом случае, когда не только Марк признает неудобные факты, он действует наиболее откровенным образом, без налета искусственности, накопившегося в более поздних рассказах. У Марка, когда фарисеи просят от Иисуса «знамения с неба», он входит в лодку и отплывает, сказав: «Для чего род сей требует знамения? истинно говорю вам, не дастся роду сему знамение». К моменту написания Евангелия от Матфея тот же сюжет изменился в более выгодную сторону. Здесь Иисус тоже говорит, что знамение не дастся этому роду, но называет и причину: это лукавый род. Более того, Иисус переворачивает требование знамения с ног на голову, обвиняя фарисеев в неумении различать «знамения времен». Во втором описанном у Матфея случае Иисус пользуется брошенным ему вызовом как поводом, чтобы таинственно предсказать собственную смерть и воскресение; так фарисеи все-таки получают знамение, но не замечают его по слепоте своей. Большинство ученых, не считающих Матфея и Луку современниками, полагают, что второй написал евангелие позднее первого. У Луки важность проблемы снижена, требование явить знамение уже исходит не от фарисеев, а от неизвестных зрителей, и отклоняется уверенным и уклончивым ответом, в котором содержится зашифрованное предсказание смерти и воскресения Иисуса[744].

Особенно неудобным для сторонников Иисуса было несомненно то, что город, где он вырос, отверг его. Численность населения Назарета не превышала трехсот человек. Большинство жителей города знали Иисуса лично, многие наверняка приходились ему родственниками. Неудивительно, что истории, настолько режущей глаз немым укором, и сохранившейся до Марка, Матфей и Лука сочли своим долгом противостоять, что и сделали с большим успехом.

У всех трех авторов Иисус опровергает неудачу афоризмом, вошедшим в сборник цитат Бартлетта. Исходная версия у Марка звучит так: «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем». В дальнейшем повествования расходятся. Марк сообщает, что в Назарете Иисус «не мог совершить никакого чуда» и оставил тамошних жителей «в неверии». Матфей изобретательно добавляет, что последнее вызвало первое, и превращает этот эпизод в наглядный урок значения веры: «И не совершил там многих чудес по неверию их». Лука выбирает другой курс. Сначала Иисус вместо того чтобы остаться глухим к всеобщему желанию увидеть совершенное им чудо, предугадывает это желание:

Конечно, вы скажете Мне присловие: врач! исцели Самого Себя; сделай и здесь, в Твоем отечестве, то, что, мы слышали, было в Капернауме. И сказал: истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своем отечестве.

И он ссылается на прецедент из Еврейской Библии, где пророки применяли свои чудотворные способности за границей, а не на родине: на тот случай, когда Елисей исцелил прокаженного сириянина, хотя от проказы страдали и израильтяне. По словам Луки, именно это наставление, сочувственное обращение с язычниками, обратило толпу против Иисуса, а не его отказ совершить чудо[745].

Это разрастание подозрительно удобных преданий и толкований в период после написания Евангелия от Марка не означает, что сам Марк приблизился к составлению хоть сколько-нибудь достоверного документа или что он бесхитростен как автор. На Марке лежит вина за один из самых поразительных обманных приемов в евангелиях — объяснение, почему Иисус, посланный Богом убедить народ в том, что Царство Божье уже близко, убедил так мало людей.

В главе 4 Марка Иисус делится загадочной притчей с большой и явно недоумевающей толпой. Затем, позднее,

когда же остался без народа, окружающие Его вместе с двенадцатью спросили Его о притче. И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все бывает в притчах, так что они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют, да не обратятся, и прощены будут им грехи[746].

Странно! Тот, кто послан с небес, чтобы распространить божественное слово, намеренно зашифровывает его, чтобы большинство людей остались в неведении! Эту странность умеряет лишь тот факт, что в Еврейской Библии уже был подобный прецедент (в истории пророка Исайи, на которую ссылается Иисус). По всей вероятности, это была одна из первых попыток объяснить, почему Иисус, якобы явившийся просвещать людей, к моменту смерти успел просветить лишь немногих, и это объяснение оказалось настолько необходимым, что сохранилось у Матфея и Луки.

Такова общая асимметричная картина. Марк в большей степени, чем более поздние евангелисты, склонен признавать неудобные факты («для чего Ты Меня оставил?»). А когда подобные факты (например, фиаско в Назарете) фигурируют в более поздних евангелиях, они подкрепляют объяснения Марка и в некоторых случаях вносят в повествование дополнительные оправдания, которых нет у Марка. Поздние евангелия окутывают жизнь Иисуса туманом гораздо успешнее, чем это делает Марк. Шли десятилетия — 70 год н. э., 80 год н. э., 90 год н. э. — и рассказ об Иисусе становился все менее ограниченным исторической памятью и более впечатляющим.

ШЛИ ДЕСЯТИЛЕТИЯ, И РАССКАЗ ОБ ИИСУСЕ СТАНОВИЛСЯ ВСЕ МЕНЕЕ ОГРАНИЧЕННЫМ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТЬЮ И БОЛЕЕ ВПЕЧАТЛЯЮЩИМ

Эта тенденция достигла кульминации в Евангелии от Иоанна, последнем из евангелий. Здесь злополучные факты, которые сочли своим долгом привести даже Матфей или Лука, проигнорированы или даже перевернуты с ног на голову. О фиаско в Назарете не упоминается, а что касается неудачи Иисуса со знамениями для фарисеев, то в Евангелии от Иоанна фарисеи раз за разом убеждаются, что Иисус способен показывать знамения и творить чудеса. Один из них восхищается: «Таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог»[747].