Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг - Бенгт Янгфельдт

нуть через себя”: поэма о Ленине, пишет Лелевич, есть “неудачная, но знаменательная и плодотворная попытка вступить на этот путь”.

Лелевич был прав в том, что в качестве поэтического произведения “Про это” гораздо более убедительна, чем поэма о Ленине. Однако “трагическим” было не то, что считал таковым Лелевич, а нечто иное — отрицание Маяковским личности и значения личности. Для того чтобы “перешагнуть через себя”, то есть перебороть свой внутренний лирический импульс, Маяковскому предстояло сделать дальнейшие шаги в этом направлении — и он их сделает, несмотря на то что это было противопоказано его природе.

Ценное в поэме “Владимир Ильич Ленин” — не дифирамбы в адрес Ленина и коммунистической партии, а предупреждение, что после смерти Ленин превратится в икону. Ленин, которому поклоняется Маяковский, — “обыкновенный мальчик”, родившийся в русской провинции, выросший и ставший “самым человечным человеком”. Если бы он был “царствен и божествен”, Маяковский несомненно протестовал бы и “стал бы в перекоре шествий, / поклонениям / и толпам поперек”.

Яб

нашел

слова

проклятья громоустого,

и пока

растоптан

я

и выкрик мой,

я бросал бы

в небо

богохульства,

по Кремлю бы

бомбами

метал:

долой!

Больше всего Маяковский опасался, что к Ленину, как и к Марксу, будут относиться как к “замурованному в мрамор, гипсом холодеющему старику”. Здесь он отсылает к "IV Интернационалу”, в котором Ленин описывется как застывший памятник:

Я боюсь,

чтоб шествия

и мавзолеи,

поклонений

установленный статут,

не залили б

приторным елеем

ленинскую

простоту, —

предупреждает Маяковский, забывая, что своей семидесятипятистраничной поэмой он сам способствует такому развитию.

Опасения, что Ленин после смерти будет канонизирован, были глубоко осознанными — и обоснованными. Прошло совсем мало времени, и Госиздат (!) начал рекламировать гипсовые, бронзовые, гранитные и мраморные бюсты вождя “в натуральную и двойную величину”. Бюсты тиражировались с оригинала, выполненного скульптором Меркуровым — упомянутым Маяковским в поэме “Рабочим Курска”. Целевыми группами были “госучреждения, партийные и профессиональные организации, кооперативы и проч.”.

Лефовское чествование мертвого вождя носило другой характер. Теоретический раздел номера 1(5) “Лефа” за 1924 год посвящался языку Ленина. Среди авторов были выдающиеся формалисты, как, например, Виктор Шкловский, Борис Эйхенбаум, Борис Томашевский и Юрий Тынянов, чьи работы представляли собой новаторские попытки проанализировать язык политики с формалистических позиций. Для них Ленин был “деканониза- тором”, который во имя эффективности языка “снижал высокий стиль” и т. п. Такое стремление к действенной простоте совпадало с теоретическими амбициями лефовцев, но резко контрастировало с канонизацией Ленина, начавшейся, едва остыло его тело.

Весь номер “Лефа” был, по сути, полемическим выпадом против подобного развития: эссе о языке Ленина — косвенным, пере-

довица же — совершенно открытым. Ссылаясь прямо на рекламу бюстов Ленина, редакция “ Лефа” в программном заявлении “Не торгуйте Лениным!” обращалась к властям со следующими призывами:

Мы настаиваем:

Не штампуйте Ленина.

Не печатайте его портретов на плакатах, на клеенках, на тарелках, на кружках, на портсигарах.

Не бронзируйте Ленина.

Не отнимайте у него его живой поступи и человеческого облика, который он сумел сохранить, руководя историей.

После возвращения из Берлина в мае 1924 г. Маяковский

встретился с японским писателем Тамидзи Наито. За столом рядом с ним и Лили сидит жена Сергея Третьякова Ольга, слева от Наито (в центре) стоят Борис Пастернак и Сергей Эйзенштейн, справа — советский дипломат Арсений Вознесенский и переводник Наито.

Ленин все еще наш современник.

Он среди живых.

Он нужен нам, как живой, а не как мертвый.

’ Поэтому,—

Учитесь у Ленина, но не канонизируйте его.

Не создавайте культа именем человека, всю жизнь боровшегося против всяческих культов.

Не торгуйте предметами этого культа.

Не торгуйте Лениным.

Учитывая, до каких масштабов будет впоследствии раздут культ Ленина в Советском Союзе, можно сказать, что текст по своей проницательности сродни пророчеству. Однако читатели “Лефа” его так и не смогли прочесть. В содержании журнала указывалось, что номер начинается с 3-й страницы передовицей “Не торгуйте Лениным!”. Но в основном тираже эта страница отсутствовала, а пагинация начиналась со страницы J. Руководство Госиздата, отвечавшее за распространение “Лефа”, пришло в ярость из-за критики по поводу рекламы ленинских бюстов, и передовица была изъята. Она чудом сохранилась в нескольких обязательных экземплярах, которые успели попасть в библиотеки прежде, чем заработали ножницы цензуры.

Шкурой ревности медведь лежит Когтист

Актуализация темы памятника именно в это время объяснялась не только смертью Ленина; здесь была и личная подоплека. В свои тридцать лет Маяковский являлся самым успешным и знаменитым советским поэтом. Его современниками были Борис Пастернак и Сергей Есенин, Осип Мандельштам и Анна Ахматова — все выдающиеся поэты. Среди них он был, может быть, не лучшим, но, несомненно, одним из лучших; однако, в отличие от них, после первоначальных сомнений он активно встал на сторону нового общественного строя. Высшее руководство советского государства в свою очередь удостаивало его милости, сначала Ленин и Луначарский, а в последнее время и военный комиссар

Лев Троцкий, один из самых блестящих умов революции, высоко ценивший “огромный талант” Маяковского, у которого "принятие революции естественнее, чем у кого бы то ни было из русских поэтов”. Опасность, что сам Маяковский превратится в памятник, была достаточно велика.

Весной 1924 года, в то время, когда он раздумывал над поэмой о Ленине, он работал еще над одним стихотворением на тему памятников и юбилеев. 6 июня 1924 года отмечался 125-летний юбилей Александра Пушкина — событие, заставившее Маяковского лишний раз сформулировать собственное отношение к своему коллеге.

Если для самого Маяковского его отношение к Пушкину было раз и навсегда определено, то другим вопрос не казался столь очевидным. В декабре 1918 года в стихотворении “Радоваться рано” Маяковский нападал на коллегу-поэта со словами: “А почему / не атакован Пушкин? / А прочие / генералы классики?” Формулировка задела Луначарского, считавшего, что такое презрение к классикам противоречит интересам рабочего класса: вместо того чтобы механически отбраковывать великих писателей прошлого, у них следует учиться. Маяковский возразил, что он атаковал не поэта Пушкина, а памятник и что он, как и другие футуристы, ополчился не против старой литературы, а против того, что она выдвигается в качестве образца для литературы современной. Кроме того, подчеркивал он, нельзя воспринимать его слова буквально.