Внутренний порок - Томас Пинчон

Вообразите, однако, его изумление, когда однажды его безмолвные благодетели, ПУЛА, пришли к нему с требованием потемнить своего. Что происходит? Они же знают, что он спец по политическим.

— Легавого замочить, даже не знаю. Не вполне хватит, как это называется, чар. Если только я чего-то не упускаю…

— На деле, — объяснил связник, — есть кодекс чести. Должно быть доверие. Всё от него зависит, оно необоротное.

— И этот детектив…

— Скажем так — нарушение.

— Федеральный дятел, что-то вроде?

— В детали нам лучше не вдаваться.

Вообще-то Адриан узнал имя этого детектива, Винсент Инделикато, он время от времени занимал у «ФАЛ» — клиент не трудный, выплачивал всё вовремя, плюс проценты. Кроме того, Адриан случайно знал, что Шайб Бобертон ненавидел Инделикато исстари, а теперь, больше того, освобождён под залог в ожидании приговора за некое грошовое правонарушение, за которое Инделикато его только что загрёб. Что-то насчёт травяного семечка.

Адриан попробовал распалить в себе то же смертоносное негодование, какое испытывал к розовым и порнографам, но душа отчего-то не лежала. В конце концов он вызвал Шайба.

— Слушай, я тут пытался замазать тебе этот ссаный арест, Шайб, но они так упёрлись, что ни в какую.

— Не беспокойтесь, мистер П., — ответил Шайб. — Это из тех случаев, когда не тот легавый не в том месте. Винсент Инделикато — работник Управления, его я, блядь, ненавижу просто и прямо, и он ко мне так же относится, а потому из лап ничего не выпустит.

— Это имеет какое-то отношение к Эйнару?

— Этот блядский лягаш, как только ему случай выпадает… тормозит его, метёт ни за что… Чистая ненависть к гомикам. А Эйнар, он же, типа, такой невинный, чувак, что дитё малое, он не видит, какое всё это зло, и насколько системное. Сукина сына Инделикато надо точно поставить к стенке. Жалко, что меня не загребли за… не знаю, что-нибудь настоящее? может, тогда на зоне у меня было бы хоть какое-то уважение?

— Ну раз ты сам об этом заговорил… — Адриан растолковал ему свою историю сотрудника на контракте, рассказал о пропуске из тюрьмы без срока действия, — Только в этот раз у меня нет желания по-настоящему. То есть, этот Инделикато — он же клиент, он говнюк, но для меня ничего не значит. Я мог бы его убрать, но и что с того? Где тут страсть, понимаешь, о чём я? Зато человек, который его, засранца, по-настоящему ненавидит…

— То есть вы хотите… Мне выпадет его…

— Но арестуют меня. И если ты сядешь за эту свою мелочёвку, по цепуре пойдёт слух, что на самом деле это ты замочил того лягаша, который тебя определил на нары, и дворовый авторитет у тебя пришпорится как на спидах.

Так оно и вышло — Адриан дело запросил, Шайб выполнил работу, и в идеальной правовой системе оба загремели бы за убийство с отягчающими, однако невозможно переоценить, на что готова пойти сила с такой глубокой неуверенностью в себе, как ПУЛА, чтобы эту неуверенность обороть действием.

— В довершение, — закончил Шайб, — с этим блядским семечком разобрались, не успело дело до суда дойти, поэтому садиться мне вообще не пришлось. Это что-то, а?

— Вопрос остаётся открытым, — сказал Док. — Раз уж мы тут просто треплемся и всё такое. Кто именно нанял Адриана?

— А не насрать? Лягаш против лягаша, спрашивать тут — пустая трата времени.

— Не-не, это пленительно, как выразился бы мистер Спок, расскажи ещё.

Но оба услышали, как в гараж заехала машина, хлопнула дверца. Вскоре Адриан — глухо, но узнаваемо — уже звал:

— Шайбик… я дома…

Шайб вскочил на ноги, и по лицу его Док понял, как обычно — запоздало, — сколь предельно, опасно безумен всегда был этот Солнечный Мальчик.

— Сегодня, Док, тебе светит особое угощение, нам только что подвезли поставку чистого четвёртого номера, и ни один белый палец её не коснулся между Золотым Треугольником и твоей пульсирующей веной, а есть и похуже способы удалиться навсегда из списка больших геморроев. Позволь мне только выйти на секундочку, я всё тебе принесу.

Он заметил мимолётный взгляд Дока на лодыжку и пустую кобуру на ней и ухмыльнулся, а Доку показалось, что свастика у Шайба на голове тоже подмигивает.

— Ага, он у меня вот тут вот, — похлопав себя по внутреннему карману пиджака. — Скоро отдам, хотя не могу сказать, что ты очень будешь в состоянии им пользоваться. Никуда не уходи. — Дверь за ним закрылась, лязгнул засов.

Существует вполне прямолинейный способ выбраться из наручников — Док обучился ему, как только начал регулярно сталкиваться с ПУЛА. Металлический зажим, отломанный от шариковой ручки, прекрасно бы справился, вот только ручку у него отобрали вместе со «смитом». Док, тем не менее, тщательно следил за тем, чтобы у него в разных карманах брюк всегда было, россыпью и, он надеялся, незаметных, по две-три пластиковые полоски, что он давным-давно нарезал из протухшей платёжной карты «Буллока», которую у него забыла Шаста. Смысл был в том, чтобы просунуть эту полоску в один браслет, разъединить стопорный запор и не дать его замыкающим зубцам вновь сцепиться.

Потребовалось много корчей, мышечного напряжения и чуть ли не стоек на голове, чтобы хоть одна такая прокладка просто выпала из кармана, но Доку в конце концов удалось выбраться из наручников, со скрипом сползти с кровати и оглядеться. Смотреть было особо не на что. Дверь не предназначалась для открывания изнутри, а ломать её было нечем. Док подвинул складной стул под светильник на потолке, встал на него и вывинтил лампочку. Всё стало очень темно. Когда ему наконец удалось слезть со стула, его вовсю трепал некий обратный кадр, вероятно — после слоновьей дозы, которую ему вкатили. Он видел старые знакомые лица, словно духовных проводников, посланных его выручить: Дэгвуд и мистер Дизерз, Багз и Иосемитский Сэм, Пучеглаз и Блуто неистово кружились в густо насыщенных зеленью и пурпуром тучах пыли, — и Док на полторы секунды понял, что принадлежит древней и единственной на свете традиции боевых искусств, в которой сопротивление власти, усмирение наёмных стрелков и защита чести своей старушки — всё это примерно одно и то же.

За дверью он услышал шорох, но там не разговаривали. Пятьдесят на пятьдесят, что Шайб один. Док придержал один браслет наручников, другой оставил болтаться и подождал. Едва Шайб приотворил дверь настолько, чтобы осознать тьму внутри, и не успел вымолвить «ох ты ж», как Док на него кинулся, замолотил туда-сюда по голове свободным браслетом, ногой двинул его по коленке, чтоб рухнул, а потом навалился сверху, поддавшись ярости, коя, как Док понимал, даст ему равновесие, необходимое, чтобы из всего этого выскользнуть, схватил Шайба за голову и почти беззвучно колотил и колотил ею по мраморному порожку, пока всё вокруг не стало слишком склизким от крови.

Шайб выронил поднос с ложкой, иглой и шприцем на нём, но ничего не сломалось.

— Хорошо. Тогда вот тебе. — Док обшарил его карманы, вытащил свой револьвер, кольцо ключей и пачку курева, зажигалку — жадный говнюк даже про это наврал, — после чего, прислушиваясь, не идёт ли Адриан, тщательно подогрел дозу героина, набрал в машину и, не обеспокоившись выпустить воздух, вогнал жало в шею Шайба, туда, где, по его представлениям, должна проходить яремная вена, поршень довёл до упора, сковал Шайбу руки, если вдруг придёт в себя, подхватил сандалии и выскользнул в коридор. Похоже, пусто. Он закурил Шайбову тюремную с ментолом, осторожно затянулся — не подсыпали ли ангельской пыли и сюда, — и, ориентируясь по шуму прибоя, двинулся от него подальше в надежде, что там окажется улица.

— Шайб? — В конце вестибюля стоял Адриан с пистолетом в руке, и Док нырнул прочь, едва тот его поднял и выстрелил. Пуля отскочила от гигантского соска вьетнамского гонга, висевшего поблизости. Нота, чистая и колокольная, наполнила весь дом. Док оказался в обширном внутреннем патио, ведшем в комнату с заглублённым уголком для бесед и венецианским окном, закрытом портьерами. Сквозь щели пробивалось немного позднего света с океана. Что-то видно, но едва-едва. Док скользнул в комнату и закатился за тахту, снял сандалию и кинул обратно, Адриану. В ответ из патио выстрелили. Комната осветилась вспышкой. Гонг до сих пор гудел. Док скорее почувствовал, чем услышал, как к нему подкрадывается Адриан. Дождался, пока точно не увидел плотный лоскут движущейся тени, поймал в прицел и выстрелил, тут же откатившись в сторону, а фигура провалилась, как марка с кислотой в пасть Времени. После этого уже не стреляли. Док выждал пять минут, может, десять, пока до него откуда-то из длинной невидимой комнаты не донёсся плач.

— Это ты, Адриан?

— Я, блядь, фарш мясной, — всхлипнул тот. — Ох блядь…

— Я тебя подстрелил? — осведомился Док.

— Ты меня подстрелил.

— Надеюсь, смертельно?

— Похоже на то.