Королевский гамбит - Иван Новожилов

— Jawohl![6]

— Только не попадайтесь в руки коммунистов, — с усмешкой проговорил повелительный голос. — Подчиняйтесь лейтенанту беспрекословно… В самолет живо!

Заскрипела лесенка. Пассажиры шумно рассаживались по бортовым скамейкам. Захлопнулся и щелкнул запором люк.

— Wolkenireien Himmel![7]

Заревели моторы. Мягко покачиваясь, самолет вырулил на взлетную полосу, развернулся навстречу ветру и, увеличив скорость, оторвался от земли. Николай, Демьян и Михаил, притаившись в тесном отсеке, отсчитывали время.

Никто из сидящих не успел ничего сообразить. Любого возьмет оторопь, когда — не где-нибудь, а в самолете, на высоте нескольких сотен, а может быть, и десятков сотен метров, — как призраки появляются люди с пистолетами в руках. Пуйка тоже вытащил “вальтер” и направил на летчиков.

Левченко стучал от страха зубами и, выслушав Полянского, вместе с Уховым и Остапенко заявил, что никакого сопротивления оказывать и не собирался, что оружие и прочие диверсионные “штучки” им обещали вручить перед выброской.

— Проследите, чтобы этот супостат головой обо что-нибудь острое не ударился, — заметил Николай, указывая на связанного Мигунова. — Кляп теперь можно вытащить: задохнется еще.

Демьян вывел из пилотской кабины и усадил рядом с диверсантами обезоруженный экипаж. Ни летчик, ни штурман, ни радист, ни бортмеханик не сопротивлялись.

— Михаил-то, — с гордостью сказал Демьян Николаю, — как ведет самолет! Кнопок там понатыкано вокруг уйма, а он перебирает их, как Рыбаков лады у баяна. Мастер!

Самолет следовал по заданному курсу.

СВИДЕТЕЛЕЙ НЕ ОСТАЛОСЬ

Линия фронта осталась позади. Демьян с помощью Пуйки настроил рацию на волну Центра и сообщил открытым текстом, по старой привычке употребляя общепринятые в стрелковых частях немудреные термины:

“Передайте хозяину, что самолет “Юнкерс-52” под номером двадцать тысяч семьсот восемьдесят три с фашистскими опознавательными знаками захвачен группой Соловья. Посадку совершим в квадрате десять по карте известного вам масштаба, там, где на прошлой неделе вы встречали гостей. На борту машины имеются пассажиры, которым нужен особый прием. Все! Как поняли? Как поняли? Перехожу на прием”.

Токарев посадил тяжелую машину на освещенный переносными прожекторами луг. Полянский нетерпеливо распахнул дверцу люка и увидел Силина. Полковник бежал к самолету. Вихрь, поднятый винтами моторов, раздувал полы его кожаного реглана, ерошил седые волосы на обнаженной голове: фуражку сдуло и унесло ветром. Свет стартовых прожекторов падал на взволнованно-радостное лицо. Силин еще издали приветливо махал зажатой в руке перчаткой.

— Дема, — сказал Николай. — Силин нас встречает. Ты за этими присмотри, — он кивнул в сторону диверсантов, притихших на бортовых скамейках, на немецких летчиков и спрыгнул в высокую пожелтевшую траву.

Силин узнал Полянского сразу. Он что-то прокричал ему на бегу, но рокот все еще работающих моторов заглушил слова. Пожалуй, их и не надо было повторять: Николай знал, что полковник прежде всего поинтересуется Соколовым. Пробежав несколько шагов навстречу Силину, Николай, вскинув ладонь к зюйдвестке, доложил:

— Товарищ полковник! В захваченном группой Соколова самолете “Юнкерс-пятьдесят два”, пилотируемом младшим лейтенантом Токаревым, прибыли старший сержант Полянский, сержант Федотов, бортмеханик Пуйка. Нами доставлены капитан Мигунов, три диверсанта и экипаж самолета. Майор Соколов завершает дела в Риге…

Выслушав рапорт, Силин крепко обнял и расцеловал Николая:

— Ну, ну… А ведь не ошибся я в тебе!.. Не ошибся… Показывай, кого там привезли…

Сдав работникам смерша немецких летчиков и диверсантов, Николай спросил, козырнув:

— А кому старого знакомого, товарищ полковник?

— Этого мы с собой заберем, на шаг от себя не отпустим, — Силин нахмурил седые брови — Развяжите. Посмотрим на Кабана в его натуральном обличье.

Демьян распустил узел веревки. Мигунов расправил плечи, сел, а затем поднялся на ноги: его парадный мундир был помят, на груди болтались, позвякивая, кресты. Он не смотрел в глаза окружающим, а сбычив голову, молча стоял перед ними.

“Полковник Силин будет требовать ответа, как он — Мигунов—Брайер—Кабан — плел хитроумные тенета шпионажа, будет требовать, вспоминая день за днем, год за годом, подробного рассказа о всех его похождениях…”

Перед шпионом промелькнули последние дни, проведенные в дивизии Бурова. “Как же он тогда допустил ошибку? Почему не учел способностей своих подчиненных — этих отчаянных русских разведчиков?”

Генерал Буров лично отдавал приказ группе дивизионных разведчиков, которую должен был вести в немецкий тыл старшина Луценко. Задача трудная. Генерал прямо говорил об этом. Группе надо переправиться на правый берег Днепра, прощупать оборону противника и захватить языка.

— Не скрою от вас, товарищи, — сказал Буров, заканчивая разговор. — Ваш успех обеспечит наступление дивизии.

Ночью Луценко, Рыбаков, Семухин и Нишкомаев переплыли Днепр, пробрались через передний край и с невероятной дерзостью провели разведку. Они взяли на учет важнейшие огневые точки, опорные пункты и резервы противника. Бесшабашная храбрость разведчиков погубила и Герта Брайера. Он не предполагал, что четыре человека рискнут напасть на штаб батальона, куда он в это время прибыл на очередную встречу со связным из абвера.

Рыбаков и Нишкомаев с гранатами в руках ворвались в блиндаж. Виктор хотел было выкрикнуть обычное “хенде хох!”, но, увидев его — Брайера, — широко открытым ртом судорожно глотнул воздух:

— Товарищ капитан!?

Брайер вскинул пистолет. Нишкомаев, спасая растерявшегося от изумления Рыбакова, сильным ударом в грудь вытолкнул его из блиндажа в траншею и, швырнув под ноги Брайеру гранату, сам отскочил к двери. Брайер не испугался “лимонки”, волчком вертевшейся у его ног. Он хладнокровно выстрелил в спину разведчика, уже переступившего порог, и только после этого поспешно схватил гранату и выбросил ее за бруствер. Встряхнув за шиворот обомлевшего абверовца, Брайер почти вынес его из блиндажа, требуя немедленно отсечь разведчиков от реки.

Десятки ракет осветили Днепр. Гулко затараторили пулеметы, веерами рассеивая трассирующие пули. Неподалеку от блиндажа, где неистовствовал Брайер, выплеснул сноп огня батальонный миномет и мина, шепелявя, ушла в темное небо. В траншеях, что змеились по самой кромке берегового обрыва, застрекотали автоматы.