Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов

— Дело мы затеяли великое, и я на тебя сильно рассчитываю, — продолжал Геннадий. — Вот только денег много платить не смогу, ибо расходов тьма. А награда твоя в том, что по твоим переводам православный народ Священное Писание познавать будет!

Уже прощаясь, владыка неожиданно спросил:

— Ведаешь ли, сколько всех книг в Библии?

— Семьдесят семь. Пятьдесят — в Ветхом Завете и двадцать семь — в Новом, — с некоторым недоумением ответил Дмитрий.

— А какие книги еще не перетолмачены на славянский язык, знаешь?

— Паралипоменоны, Ездра, Неемия, Товит, Юдифь, Притчи, Маккавей, Соломонова премудрость, Екклесиаст, Песнь Песней, — перечислил Дмитрий.

— С которой хочешь начать?

— Еще не знаю, — пожал плечами Дмитрий.

— Начни с Екклесиаста, — предложил Геннадий.

— Почему с Екклесиаста? — удивился Дмитрий.

— После сам поймешь, — загадочно ответил архиепископ.

4

Софийский келарь отвел Дмитрию малую келью и выдал свечи, бумагу, перья и чернила. В соборной библиотеке отыскались Библии на разных языках: латинская Вульгата, Танах на иврите, греческая Септуагинта, немецкая инкунабула[30] Гюнтера Цайнера, а также глоссарии с объяснениями малоизвестных слов, ономастиконы библейских имен, «Приточники» с описанием разного рода притч, «Толкование неудобь познаваемых речей», «Речь тонкословия греческого», «Речь жидовскаго языка» и прочие редкости.

Следуя совету владыки, Дмитрий решил начать с книги Екклесиаста, самой малой из библейских книг, приписываемой иудейскому царю Соломону, сыну царя Давида. В еврейской Торе книга называлась «Когелет», от слова «кагал» — собрание. Греческое слово «екклесиаст» означало «проповедник». Слово «хэвел», повторявшееся в еврейском тексте 39 раз, Дмитрий перевел русским словом «суета», то есть пустое, тщетное занятие.

«Род преходит и род приходит, а земля пребывает вовеки».

«И восходит солнце, и заходит солнце, и в место свое влечется, сие возсиявая тамо».

«Идет ветер к югу и обходит к северу, кружится, кружится на пути своем…»

«Суета суетствий, рече Екклесиаст, суета суетствий, всяческая суета…»

«Что было, тожде есть, еже будет и ничтоже ново под солнцем…».

«Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета и томление духа».

«И сказал я в сердце моем: И меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым? И сказал я в сердце моем, что и это — суета».

«Потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна; как те умирают, так и эти… нет у человека преимущества перед скотом; потому что все — суета!»

«Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников, и сказал я: и это — суета!»

«Во многой мудрости есть много печали; И кто умножает познания, тот умножает скорбь».

Чем дальше Дмитрий углублялся в перевод, тем тревожней становилось у него на душе от горькой безысходности этих волшебных строк, написанных рукой человека, у которого было все, о чем можно мечтать: мудрость, вошедшая в пословицу, несметные богатства, почитание подданных, любовь самых прекрасных женщин.

А как же радость познания, думал он, а как же жажда нового, неизведанного? Жизнь бессмысленна, ибо смерть уничтожает все, говорит Екклесиаст. Но если мы должны умереть и быть забытыми, как и все остальные, то какая разница, живем ли мы благородной и благочестивой жизнью или же погрязнем в себялюбии, пороках и ничтожестве? Нет разницы между человеком и скотом, утверждает еврейский мудрец. Но разве человек не есть творение Бога, наделенное душой и состраданием?

Обуреваемый сомнениями, Дмитрий отправился к архиепископу Геннадию.

— Ты прав! — неожиданно легко согласился владыка. — Екклесиаст — это исповедь разуверившегося человека. Но тем она и дорога! Надо познать тщетную суетность этого мира, как познал ее царь Соломон, дабы понять, что бывает, когда уходит вера. Был человек полон, а стал пуст, он словно выгорел изнутри, и его уже не радуют ни мудрость, ни слава, ни богатство.

— Но зачем нужна такая книга в Святом Писании? — вырвалось у Дмитрия.

— А затем, сын мой, — ласково ответил владыка, — что за Екклесиастом следует Христово Евангелие, которое и есть ответ на все его вопросы и сомнения! Но, чтобы истинно уверовать, надо сначала усомниться, как усомнился царь Соломон!

Дмитрий надолго замолчал, обдумывая эти слова, а Геннадий тем временем продолжал:

— Я ведь нарочно предложил тебе начать с Екклесиаста. Хотел испытать, кто ты — толмач хладнодушный или сердцем болеешь за православную веру. Вижу, что я в тебе не ошибся. А посему хочу ввести тебя в свой ближний круг. Приходи завтра на праздничную трапезу. Гости будут разные, зато скучать не придется…

5

Столы владычной трапезной ломились от угощений, а повара все несли и несли новые блюда, способные удивить даже пресыщенных едоков. Были тут говядина тяпаная с ячневыми лепешками, запеченный в сене бок поросенка с брюквой и грибами, кулебяка с пятью начинками, тельное из ильменского судака с льняными блинчиками, телячьи щеки, репа в меду, каши на любой вкус, а также вина греческие и фряжские, пиво и медовуха.

Гостями владыки были московский наместник, несколько знатных новгородцев, а также четверо иностранцев: молодой профессор медицины и астрологии из Любека Николай Бюлов, ученые греки братья Траханиоты и доминиканский монах Вениамин, своим черно-белым одеянием напоминавший огромную сороку. В отличие от прочих гостей, отменно поглощавших разнообразную снедь, доминиканец почти ничего не ел. Представляя его гостям, владыка многозначительно произнес:

— С католиками мы ныне заодно, ибо враг у нас общий. Ересь жидовская расползается по всему христианскому миру, и, ежели не пресечь ее, быть большой беде!

Когда гости насытились, владыка рассказал им о будущей славянской Библии.

— Труд сей потребен не токмо для Святой Руси, но и для всего славянства, — объявил он. — И, даст Господь, наступит время, когда в каждой благочестивой семье будет своя Библия.

— Это ж сколько писцов потребуется, — усомнился кто-то.

— А нисколько! — живо отозвался архиепископ. — Днями приезжает к нам типограф из города Любека со своей друкарней[31]. Станем первыми на Руси книги печатать!

Насладившись ошеломленным видом гостей, продолжал:

— И делать это надо, не мешкая, потому как у еретиков сии книги есть и они их трактуют к своей выгоде. А потворствует им сам митрополит Зосима.

— Слышал я, что Зосиму намедни свели с