Бегство от Франка - Хербьёрг Вассму

В рот мне будто сунули наждачную бумагу, и я вся покрылась испариной. Старик словно впал в транс. Мне пришло в голову, что он испугался не меньше меня. В таком случае, положение мое было незавидным. Он едва ли был способен успокоить собаку.

— Будьте добры! Уберите собаку! — выдавила я наконец, сначала по-норвежски, потом по-английски.

Но старик был испанец. А, может, к тому же и глухой. Нет, все дело было во мне. Это я находилась в чужой стране. Это я источала в чужой стране чужой запах и не знала местного языка. В полном бессилии я подняла руку и показала на собаку. Подобно чуду на лице старика появилась неуверенная улыбка, и он кивнул. Слава Богу, он не был слепым. Но, может, слепой была собака? Потому что она по-прежнему лаяла, как одержимая. Если она сейчас нападет на меня, я ударю ее ногой! Изо всей силы! — подумала я.

Не собираясь ничего предпринимать, я наклонилась к собаке и залаяла на нее с яростью, удивившей меня самое. И это подействовало! Поскуливая, собака отступила и спряталась между ног хозяина. Я выпрямилась и хотела пройти мимо.

И тут я увидела, что у старика дрожат колени и на брюках спереди образовалось темное пятно. Пятно медленно распространилось на бедро. Я подняла глаза и обнаружила у него на глазах слезы. Но он оказался достаточно умным, чтобы не защищаться от моего нападения.

Девочка оставлена после уроков. Она должна решить примеры, которые не решила на уроке. Это займет много времени, поэтому учитель ушел домой обедать. Тот, кто оставлен после уроков, должен сидеть на первой парте. Чтобы быть поближе к собаке. Она сидит с открытой пастью на стуле учителя. Время от времени она громко зевает. Или, высунув большой красный язык, смотрит на девочку. При виде собачьих зубов девочка вспоминает акулу. Акулы едят людей. Но в Норвегии акул нет. Девочка сжимает пальцами желтый карандаш. Лучше не смотреть собаке в глаза. Кто знает, о чем она думает. Нужно поскорее решить все примеры. Может, собака спрыгнет со стула и ляжет под столом? В прошлый раз она легла. Кто-то из детей еще играет во дворе. Они стучат мячом по камням. Решив два из пяти примеров, девочка чувствует, что ей надо выйти в уборную. Но это запрещено. Тот, кто оставлен после урока, не смеет выходить из класса, пока не придет учитель. Таков порядок. Девочка сидит, вся сжавшись. Она должна помнить, что ей нельзя расслабиться, и потому больше не может решать примеры. Собака спрыгивает на пол и ложится под стол. Вскоре девочка слышит, что она спит. Чувствует на ноге ее дыхание. У девочки больше нет сил терпеть. Моча рвется из нее. Она старается встать как можно тише. На всякий случай она зажимает рукой промежность. Потом слышится только грозное рычание и скрежет когтей об пол. Девочка чувствует, что ей в бедро впиваются зубы собаки, и моча сама собой выливается из нее. Теперь ей уже не нужно никуда идти. И стоять тоже не нужно.

Мужские страсти

После недели напряженной работы за компьютером я решила поразить их, накрыв завтрак на террасе. Все было готово, когда Фрида хлопнула по накрытому столу какой-то книжкой.

— Он все выдумал! — воскликнула она и показала на «Смешные любови» Милана Кундеры. Я читала эту книгу. Кундера — один из моих любимых писателей.

— Мало того, что он прославляет и мифологизирует сексуальные доблести мужчин, он из новеллы в новеллу повторяет одну ту же простую ситуацию с небольшими вариациями. И выдает это за правду. Мужчина охотится за мадонной, находит женщину, думает, что она шлюха, и оскорбляется. И это даже после того, как любовный акт уже свершился!

— Но ведь это и называется «Смешные любови», — возразила я и налила всем кофе. — Он высмеивает мужчину и его роль.

— Высмеивает! Он утверждает право мужчины на похоть и прославляет мужскую сентиментальность, стоит только женщине отступить от предписанной ей схемы.

— Это из-за злости на Кундеру ты порвала книгу? — спросила я и кивнула на порванную обложку.

— Я ее не рвала! Это издательский брак. Истории Кундеры не только смешны, они не выдерживают, когда их читают. Во всяком случае, в дешевом издании! Они буквально распадаются на части.

Я пожала плечами и срезала верхушку яйца.

— «Золотое яблоко вечной страсти», — передразнила Фрида Кундеру так, что я порадовалась, что она держит в руках не мой текст.

— Может, это и не лучшее произведение Кундеры, но мне нравится его ирония — она во всех книгах, — сказала я.

— Знаешь что, дорогая писательница? Ты просто не понимаешь, что такое ирония! Ты только соглашаешься на условия мужчин, и в литературе и в жизни. У тебя не хватает мужества возражать им. Так и ходишь, нацепив на себя маску дружелюбия, чтобы никто не мог тебя разоблачить. Неужели ты сама этого не понимаешь?

Можно твердо сказать, что для столь сурового приговора время было выбрано неудачно. Кроме того, это было унизительно. Фрида могла бы по крайней мере заметить, что я приготовила завтрак.

— По-моему, ты необъективна. И обрушилась на меня только потому, что тебе не понравилась книга, которую ты читала.

— Доброе утро! Завтрак готов? Как мило! — прощебетала Аннунген ныряя под наш зонт, с ее мокрых волос капала вода.

Солнце сверкало на всех телевизионных антеннах, было жарко.

— Я тут возмущаюсь восхвалением в литературе роли мужчины, — сказала Фрида, показывая на книгу. Я подлила всем еще кофе.

— Не надо портить такой замечательный день всей этой бессмысленностью, — сказала Аннунген и потянулась за хлебом.

Из гаража, подобно рассерженным клещам, выползли два мопеда. Они принадлежали фирме «Pizza Uno», которая круглые сутки обслуживала клиентов, проголодавшихся перед телевизорами. Собака старика бурно выражала протесты со своего балкона. Я осторожно заглянула сверху на тот балкон. Старик сидел, сонно свесив голову и крепко вцепившись в свою трость. В нашей квартире зазвонил мобильный телефон. Аннунген подняла голову.

— Это не мой, — твердо сказала она, однако встала и ушла в гостиную.

Я попыталась услышать, о чем там говорят. Женщина моего возраста вышла на балкон старика и раскрыла зонт.

— Думаешь, это дочь нашего соседа? — шепотом спросила я.

Фрида подошла к открытой двери. На улице кто-то смеялся, собака старика снова залаяла. Он продолжал спать, но женщина тихо ушла в квартиру, словно не хотела вразумлять лающую собаку. Может, она заметила меня и испугалась, что я тоже залаю. Мне стало стыдно от одной этой мысли.

Наконец наступила тишина, и Аннунген вернулась с телефоном в руке.

— Ну? — спросила Фрида, глядя в пространство.

— Это был Франк.