Третий фронт. Партизаны из будущего - Федор Вихрев

Вот так-то. Змей пропал — примерное место захоронения нашли разрытым и пустым. Самого нигде нет. А ведь ребята, ушедшие с ним, клянутся, что он был мертв. Вот и думай — если немцы труп нашли, то на фига с собой потащили? Правильно, незачем. А значит, нашли они не труп. А значит, надо уходить, но в нынешнем состоянии мы — сидячие утки. С места не сдвинемся. Единственное, что мы можем сделать — максимально ускорить подготовку к выходу к своим и готовиться к обороне.

В последнее время Сергей Олегович почти не вылезал из своего арсенала. Веселенькая надпись на дверях внушала оптимизм даже гэбэшникам, а прочим и подавно не хотелось по своей воле влазить в святая святых нашего оружейника.

После совещания настроение было такое, что хоть иди сама и стреляйся. Так что я выбрала альтернативу и, стукнув один раз по дверям и крикнув: «Олегович, это Ника!» — вошла внутрь.

Мужики уже укладывали последние свертки и ящики в машину.

— Где? — спросила я. — Главный где? Олегович.

— Там, — кивнул один на чуть приоткрытую дверь в дальней стене.

Вошла. Олегович сидел на табурете со стаканом в руке и тупо смотрел в стену.

— Бл… приехали!

Приятно, когда тебя чуть не всем комсоставом во главе с генералами и полковниками выдраили, как первокурсницу, а теперь этот обдолбанный герой… В глаз дать, что ли? Нет, на такое и рука не поднимается. Сначала все-таки вечное и непобедимое средство вытрезвления, а потом уже и в морду.

— Мужики, — крикнула я, снова выползая в арсенал, — вода где?

В ответ на мою фразу отозвалось нечто мелкое, выскочившее из-под машины и начавшее качать права.

— Слушайте, мужики, уберите собаку, — вздохнув, попыталась как можно спокойнее сказать я, — а то порешу на хрен и не замечу.

— Я щщщ… щщас дам кому-то воду! Ик! — ответил я, с трудом ворочая языком. — Цербер, фас! — сам же я нашарил «швейцарца», снял его с предохранителя и прицелился в дверь. Точнее, попытался это сделать, потому что все вокруг плыло и шаталось, а по пистолету прыгали зеленые чертики… Чертики? Смерть им! Почему-то в голову пришла абсолютно логичная идея, что если убить всех чертиков, то никто не догадается, что я пьяный. И началось сафари… Грохотали выстрелы, визжали рикошеты, чертики уворачивались от пуль, за дверью кто-то кричал и ругался…

Как я ненавижу пьяных мужиков! Кто бы знал! Над головой осыпается крошка от бетона, мелкое собако надрывается от лая, стою за дверным косяком, жду, пока патроны закончатся. Наконец, сухой щелчок.

— Твою мать, Олегович! — Я забрала пистолет и толкнула «героя» обратно на табуретку. — Устроил тут, понимаешь! Какого хрена?!

Солдаты принесли воды.

— Пей! — приказала я. — Или вылью. На штаны. А потом скажу, что обоссался. От страха.

Обнаружив перед собой злющую Нику, я почему-то ничуть не удивился. Чертиков я решил стойко игнорировать, авось, надоест и сами уйдут.

Пошарил под кроватью, достал еще один табурет, протер его, поставил возле стола. Порылся в своих вещах, извлек бутылку какого-то французского вина, притащенную разведчиками, поставил на стол.

— Угощайся! — говорю. — А я вот поминки справляю… — Увидев недоуменное лицо Ники, пояснил: — Лишние вещи уничтожаю. Аниме, вот потер все на ноуте, диски с ним тоже сжег, вот теперь поминаю… Щас ноут понесу сдавать особистам… если дойду… И его тоже помянул, больше не увидимся, наверно…

— Винца — выпью. Спасибо, Олегович. А водки не буду. Извини, что наехала, задолбали меня эти «командиры советской армии», впрочем, и любой другой — тоже. То не так ходишь, то не с той руки честь отдала… Ты знаешь, что Змей пропал? Сначала его «похоронили» заживо — весело, да? — а потом в могиле никого не нашли. Испарился наш Змей вместе с Тэнгу. Может, их обратно перенесли? Вот так — раз, и назад в будущее… живым и радостным. Знать бы точно, где Змей, а то местные меня уже чуть под расстрельную статью не подвели. А что я могу? Быть вам каждому телохранителем или ангелом заплечным, чтоб знать, кто где, и за всех отвечать?..

Извини, довели… Я им типа Мэри Сью… пусть теперь подавятся — не буду ничего делать! Олегович, может, тебе хватит? Да ладно. Мне-то какое дело?! Хочешь — пей. Только учти, я после алкоголя пьяненька и дурненька — еще точно нарвусь. Хорошо, если на кого-то из наших, а то местные… козлы они все! Знаю — воюют, защищают Родину, партийная дрессировка — тяжелое детство, деревянные игрушки — и это не метафора! Но как люди — эх, не хочу здесь жить! Не смогу! Выйдем к нашим — грохнут меня или в психушку засадят. У меня тоже партийное воспитание — ты бы знал, как я дорого заплатила, чтобы не стать такой, как все… Дед — личный телохранитель Хрущева, бабка — начальник отдела Совета Министров. А я — будущее коммунистической партии и примерная девочка. Пока из дому не ушла. В четырнадцать. И здесь подстраиваться ни под кого не буду! Не умею…

— Смотри — расклад такой. Старинов остается здесь с моими диверсантами. Я, наверное, тоже, но пока не решено… Будем по тылам комсостав немецкий отстреливать, как представлю морду Литовцева в прицеле — хрен промажу! Жаль, Ярошенко не оставляют — сегодня на самолете улетает. Наверное, можно было бы в него влюбиться… но какие шансы у него и у меня? Он гэбэшник — куда пошлют, там и умрет, а я… ему точно носки стирать не стану! Так что сопли в сторону… Блин, кончай пить! Я к тебе с серьезным вопросом пришла — дай снайперку! Старинов планирует состыковаться с группами Черного. Он немного севернее нас… Короче, Олегович, хватит подливать, скотина! Что, пьяную бабу никогда не видел?! Как вы меня все задолбали!

— Хватит так хватит, — ответил я. — Значит, говоришь, снайперка нужна тебе… щас… погоди… а ну брысь, сволочи зеленые! — решительно разогнал я чертиков. — Вот, держи! — положил я на стол свое сокровище, «ли-энфилд» с оптическим прицелом.

— Ты не смотри, что такая старая на вид, бьет изумительно… да… А ну, кыш, кому сказал?! — снова шуганул обнаглевших чертиков. — Вот патроны, сотня штук, вроде все из одной партии, — брякнул мешочек рядом. — Для тебя берег, да… знал, что тебе понадобится… вот… ик! Хорошая ты девушка, Ника… жаль только, не рыжая… вот… — это я пробормотал уже засыпая…

После того, как я проспался, принялся тоже помогать со сборами. Спешка и бардак, как всегда в таких случаях, были страшными…

В очередной раз пробегая куда-то откуда-то, я не заметил торчащий в траве корень дерева, споткнулся и навернулся со всего маху. Тут-то все и случилось, удачно сложив вместе ночь, упавшего меня, молодого водителя и неисправные тормоза на машине… Последнее, что я запомнил — это надвигающуюся на меня глыбу грузовика, жуткую боль, а потом крики: «Олеговича задавило!!!»…Потом была темнота…

Когда я узнал о том, что Олегыч погиб, да еще и так глупо, я вначале не поверил, а потом… Потом был запой, даже, скорее, ЗАПОЙ, да еще какой… А учитывая, насколько я в это время был агрессивен, от меня в лагере все шарахались, кроме Ани, — она вообще была единственной, кто мог меня в это время хоть как-то контролировать. Она же меня и вытянула из запоя. А то мог бы и как Олегыч кончить — танки в болоте плавают плохо, но быстро. Правда, в направлении на дно, а бухой мехвод (все порывался за рычаги сесть, как набирал градус, хоть и не был уже мехводом — Стас вел коробочку) — это в таких условиях почти гарантия подобного исхода.

Однако, несмотря на то что пить я с Аниной помощью и перестал, но без последствий эта смерть для меня не прошла. Я стал намного замкнутей — общаясь в основном только с Аней, Иваном и Стасом (так звали четвертого из моего экипажа), держа остальных на расстоянии. И чувство юмора у меня практически пропало, хотя и до этого его у меня почти не было. Точнее, не пропало, а переродилось в направлении черного. Так, например, на моем танке (я таки остановил свой выбор на Т-34) на башне была нарисована весьма интересная картинка (Стас оказался неплохим художником) — объятая пламенем фигура танкиста, стреляющего из автомата, под которой было написано «До последнего!».

На похороны Олеговича я не пошла. Рявкнула Петровичу, что не хрен было самому лезть под машины. Мужикам окрысилась — да пошел он! И ушла к себе. Судя по удаляющимся звукам, поняли правильно — циничная и бездушная баба… вот и хорошо. Оставили… одну.

Облокотилась лбом о стену. Стою. Боюсь, что не выдержит сердце — разорвется к чертовой матери. Вот прямо здесь и сейчас. Не могу. Не могу не плакать… только нельзя. Там, на могиле, не сдержалась бы, это уж точно. Ревела бы как белуга. Как плакальщица… и не остановилась бы.