Драгун, на Кавказ! - Андрей Владимирович Булычев

империя и Персия держат враждебный нейтралитет, но на грузинские земли совершают постоянные набеги их многочисленные вассалы. В 1798-м на престол Картли-Кахети вступил Георгий XII. Он просит императора Павла I принять его царство под своё покровительство и оказать ему вооружённую помощь.

В 1800 году в Грузию вторгся Умма-хан Аварский, войско которого разбивает на берегах реки Иори русский генерал Лазарев. И 18 января 1801 года в Санкт-Петербурге подписывается манифест о присоединении Грузии к России, подтверждённый 12 сентября этого же года манифестом уже нового императора Александра I.

В 1803 году в состав Российской империи входит Мегрелия. Назначенный главнокомандующим на Кавказе генерал-лейтенант князь Цицианов Павел Дмитриевич, сам, кстати, представитель рода грузинских князей Цицишвилли, организовывает грузинское ополчение из 4500 добровольцев, вошедшее в состав русской армии.

Всё это должно было неизбежно привести Россию к войне с Персией, которая считала Грузию своей собственностью.

Приобретение закавказских земель ставило перед русским правительством целый ряд далеко идущих задач.

Первое – предстояло наладить безопасную связь между границей по Кубани и Азово-Моздокской укреплённой линии, а также новыми закавказскими владениями империи.

Второе – решить проблемы с горцами, не признающими власть Санкт-Петербурга и прерывающими основные пути связи и снабжения с Грузией.

И третье – распространить южную границу империи до пределов, удобных для обороны.

Серьёзным препятствием для выполнения третьей задачи стало Гянджийское ханство, ближайшее и одно из самых сильных азербайджанских ханств. Гянджа считалась неприступной, а её правитель Джавад-хан был известен своей воинственностью и храбростью. Крепость, по словам историка Николая Дубровина, имела репутацию «лучшей во всём Адербиджане». Построенная в 1588 году взявшим тогда город османским полководцем Фархад-пашой, она состояла из шести мощных башен и была окружена двойными стенами высотой в восемь метров и предкрепостными укреплениями. Падение такой грозной твердыни должно было произвести громадное впечатление во всём Закавказье. Поэтому главнокомандующий русской армией князь Цицианов и решился начинать, как он докладывал императору, «…с этого сильнейшего и коварного соседа, потому как местное положение Ганджинской крепости повелевает всем Адербиджаном… Вот почему сие завоевание первой важности для России…»

Русский историк, академик Дубровин Николай Фёдорович отмечал – «Гянджа держала всегда в страхе весь Адербиджан и крепость её считалась между азиятцами оплотом от всех на них покушений. Гянджа была стратегическим ключом всех северных провинций Персии. Вот почему князь Цицианов считал приобретение оной столь важным».

Рапорт статского советника Коваленского П.И. князю от 17 декабря 1802 года выглядит как список поводов для открытого столкновения с ханством. В нём перечисляется, что Джавад-хан переманивает жителей из Грузии, активно контактирует с врагами России, оказывает финансовую помощь мятежному царевичу Александру, имеет претензии на Шурагельскую провинцию, попустительствует всем тем, кто грабит российских подданных.

Кроме того, Гянджа ввела немыслимо высокую пошлину за пропуск через свою территорию караванов с солёной рыбой, а «…на послания представителей России её правитель отвечал дерзко».

К тому же князь Цицианов получил известие о том, что Джавад-хан, несмотря на свои заверения о мире, активно готовится к войне, в связи с чем собирает войска и припасы. Заключил союз с Ибрагим-ханом Шушинским и ищет новых союзников для создания антироссийской коалиции под эгидой персидского шаха.

Оставить такое без внимания князь Цицианов, разумеется, не мог. Общий план кампании 1803 года у него был таков: «совершить поиски в направлении Гянджи и Эривани и занять Баку, к чему склонялся и сам правитель этого ханства».

Для всего этого имеющихся в Закавказье сил явно не хватало, и он просил прислать ему подкрепления. В ноябре 1803 года князя постигло жестокое разочарование: прибывшие в Грузию Севастопольский мушкетёрский и 15-й Егерский полки были, мягко говоря, «не готовы к ведению боевых действий».

Вот что он доложил государственному канцлеру по этому поводу в рапорте от 17 ноября 1803 года: «Пришедшего полка Севастопольского шеф мне объявил, что его полк никогда свиста пуль не слыхивал, что ходить они не умеют, и на 15 верстах устают и уже падают. Солдаты 20 лет не сходили с места, а что важнее, так то, что в полку недостаёт 600 человек, кроме больных, и ожидать укомплектование оных не могу, потому, что когда полк сей послан из Крымской инспекции, то инспектор оной отказал назначенных военной коллегией ему дать рекрут, мои же тогда уже розданы были по полкам по назначению военной коллегии. Когда же так бывало, чтобы частные начальники против военной коллегии расписания смели поступать? Время уходит; в фураже недостаток, и начальники полков страшную требуют цену, а отказать я не могу для того, что запасу провиантского не сделали. После всех сих неустройств могу ли я полезен быть, оставаясь в службе, подвергая всякий день мою репутацию бесславию и не от своей вины, а от подчинённых».

Проводящий разведку командир 17-го Егерского полка Павел Михайлович Карягин между тем докладывал, что «Джавад-хан хочет непременно с нами драться. Жители, армяне и татары, к бою приступать не хотят и намерены просить о пощаде. В город собраны жители со своими семействами из всех деревень; все татары находятся в самом городе, а армяне вокруг крепости. Кроме бывших трёх орудий приготовлено ещё пять новых и все они расставлены по башням».

Князь принял решение выступать теми силами, которые у него на этот момент имелись. В поход пошли батальон Кавказского гренадерского полка, два батальона Севастопольского мушкетёрского полка, Семнадцатый егерский полк, три эскадрона Нарвского драгунского полка, два полка донских казаков и отряды милиции, составленной из азербайджанцев Борчалинского, Газахского, Демурчасальского и Шамшадильского уездов.

20 ноября его корпус выступил из Тифлиса и 29 ноября пересёк границу Гянджинского ханства.

Цицианов отправил несколько писем Джавад-хану, пытаясь склонить его к добровольной сдаче крепости и обещая за это «неограниченное милосердие Его Императорского Величества». В случае же отказа Гяндже, со слов князя, грозил несчастный жребий, «коему подпали некогда Измаил, Очаков, Варшава и многие другие города».

Хан был непреклонен, на уговоры и угрозы он отвечал твёрдо и решительно, обещая жестокие несчастья самому князю и всему его войску. Он заявлял, что князь ещё не сходился в битве с кызылбаши и не знает, какие они бесстрашные воины.

Таким образом, борьба за крепость началась с письменной дуэли Цицианова и Джавад-хана. После такой переписки для князя взятие Гянджи стало не только государственным, но ещё и глубоко личным делом.

Второго декабря были сформированы две штурмовые колонны. Первая, состоящая из Кавказского гренадерского батальона и одного батальона 17-го Егерского, с частью лёгких войск и двумя орудиями под началом подполковника Симоновича наступала по Тифлисской дороге. Вторая, из двух