Семь корон зверя - Алла Дымовская

– Так что же, Маша, вы в самом деле студентка? – то ли насмешливо, то ли с недоверием спросил Спаситель.

– В самом деле. А что, не похожа? – Маша оказалась в силах и пошутить.

– И что же изучаете? Экономику? Финансы? Или, может быть, юриспруденцию? – вопросительно перечислил Ян модные постсоциалистические дисциплины.

– Не угадали. Физику в университете, – ответила ему Маша и отправила в рот огромный, цельный кусок рыбы с рисом. Поняв, что переборщила, усиленно заворочала челюстями, давясь и стараясь жевать, но держать рот закрытым. Оттого, занятая нелегким делом, Маша и не углядела, какой эффект произвел на Спасителя и его ребят ее ответ.

Не то чтобы Ян Владиславович был ошарашен, подобного с ним давно уже не случалось. Но ответ девушки не укладывался в придуманный им легкий и ненавязчиво развлекательный сценарий нынешнего вечера.

Сначала все шло по нужному ему плану. Уж кто-кто, но Янош Балашши, венгерский рыцарь и венецианский затейник, мог вспомнить свое прошлое и произвести впечатление на кого угодно и когда угодно, было бы желание. И шикануть, и пустить пыль в глаза, и в несколько приемов увлечь любую горожаночку или дворяночку. И впечатляющее свое появление на Пушкинской площади Ян продумал заранее, но адресовано было оно вовсе не девушке Маше, а личной прихоти и мимолетной причуде.

Еще только собираясь на неожиданно придуманное свидание, Ян закапризничал, сгонял недовольно бурчащую Тату несколько раз в гардеробную и обратно. Потом и вовсе решил никуда не ехать, потом передумал – почему бы и нет? И велел принести парадное одеяние. После придумал и машину и взял из гаража самую шикарную, купленную Мишей всего пару дней назад для особо представительских случаев. В водители, вежливо полупопросив-полуприказав, снарядил Макса и Сашка. Неразлучная любящая пара особо и не возражала, а скорее наоборот. Ведь когда еще доведется увидеть дорогого хозяина в ослепительном наряде, направляющегося на всамделишное свидание. Макс и Сашок, виновные в грехе любопытства, ни за что бы не пропустили такого события, а тут была и возможность поучаствовать лично.

Когда выходил к автомобилю во двор, из окна первого этажа выглянула ему вслед Ирена, все еще заспанная и полуодетая. Пару секунд глазела на невиданное чудо, а после демонстративно покрутила указательным пальцем у виска и отвернулась. Ну и наплевать, он, Ян Балашинский, никому не обязан давать о своих поступках отчет, и если ему угодно дурить, то он и будет дурить.

Все же любопытно будет еще раз взглянуть на ту, которую он спас вчера от большой неприятности. Да и чужую благодарность увидеть и услышать тоже, наверное, будет приятно. Обычные люди почти что никогда не выражали и не испытывали в его, Яна, адрес подобных чувств. И благодарить Яна Владиславовича им по большому счету было совсем уж не за что. Что и говорить, человеческое племя видело от него мало хорошего. А встреча с девушкой, обязанной ему и не имеющей ни малейшего понятия, с кем имеет дело, могла стать забавной.

Скорее всего малышка и в самом деле этакая домашняя кошечка, мамина дочка, которую ничего не стоит смутить и заинтриговать. А на серьезные усилия Балашинскому тратиться не хотелось. Он выстроил для себя и соответствующий образ девушки, «студентки» на каких-нибудь не очень престижных и недорогих секретарских или бухгалтерских курсах, мамочкиного начинания для успешного устройства в жизни, не очень умной и недалекой, но скромной и самую малость затюканной. Иная и не была нужна. Развязных, раскрашенных, все на свете знающих девиц и малолеток были полны и приличные клубы, и затрапезные бары, и никакого интереса к этому дешевому товару Ян не испытывал. Роль же благодетеля невинной, пусть и простенькой милашки, с подходящим именем Машенька, щекотала уставшее и сонное самолюбие. Отсюда возникли и цветы.

Маша так естественно опешила и засмущалась подружек, что Ян Владиславович на миг ощутил себя взаправдашним коварным соблазнителем, компрометирующим в глазах всего света безупречную в праведной репутации монашку. Чего с ним не случалось уже давно. Девушка выглядела как съежившаяся от ветра мимоза, почти не воспринимала внешний мир, сжимала пышный букет так, словно он был спасительной соломинкой: отпустишь – пропадешь. Поэтому для начала даму развлекали менее стесняющие Макс и Сашок. Ян только наблюдал, наслаждаясь ее растерянным видом.

Но девочка неожиданно собралась и пришла в себя. И стала слушать и смеяться там, где было смешно, и отвечать там, где требовался ответ, и даже дерзить. И уже никому не показалась бы она глупой и недалекой. И Ян, по-настоящему заинтересовавшись, попытался уточнить ее статус и уточнил, на свою голову.

Старательная средненькая «студенточка» исчезла, и на ее месте нарисовалась, неясными пока штрихами, умная и неординарная, судя по роду занятий и престижности учебного заведения, девица, уже не Машенька, а, наверное, Мария, чуть ли не по отчеству и с уместным обращением на вы. И сфера повседневных интересов этой девицы лежала вне пределов познаний и талантов самого Балашинского, далекого, как от луны, от всех областей естественных современных наук. Интрига обострялась и затягивала. И теперь уже самому Яну приходилось по переписанному внезапно сценарию быть настороже и не попасть впросак из-за собственного полного невежества и незнания основных тем и законов мироздания. Впрочем, никогда в его голову не приходило и тени мысли интересоваться подобными вещами. Но и в принадлежащей Яну колоде оставалось полным-полно козырных карт. Главные же два туза именовались «жизненный опыт» и «материальное благосостояние».

Пока же он навел девушку на разговор о ней самой. Было довольно интересно и познавательно.

Маша между тем весьма толково излагала, все же больше адресуясь к Максу и Сашку, подробности своей будущей научной карьеры, попутно объясняя основы современного обучения и жалуясь на предстоящие учебные тяготы. Ян, словно исподтишка, без прежней непогрешимой самоуверенности разглядывал девушку, будто только что впервые ее увидел.

Никакая она не серенькая мышка, разве чуть-чуть, самую малость «синий чулок». И не накрашена, и не разряжена в крикливую юношескую попугаистость, скорее не от робости и застенчивости, а от равнодушия к ненужным, на ее занятой взгляд, хлопотам, от заботы и уважения к матери, может быть, и не считает нужным тратить время на споры и пустые доказательства своей зрелости. Да уж, у этой-то Маши в голове явно вещи поважнее, чем тряпки и молодежные гулянки, крепкий орешек. А жаль. Она славненькая: и чистенькое личико, и промытая коса, и голубой бесхитростный взор. Один только недостаток, что умна. А это трата времени и трата мысли и, быть может, пустая трата сил. С такими, как Маша, результат наперед непредсказуем, и любая собственная фальшь может выйти потом боком. Уж он знает.