Гитлер_директория - Елена Съянова

— Рузвельт как будто потерял интерес к тому миропорядку, который здесь мы готовим. Помнишь, в 42-м он сказал Молотову, что видит будущий мир как мир «разоруженный»? Тогда для нас это прозвучало дико — шла война… А теперь это могло бы быть. Если бы, как тогда говорил Рузвельт, оставить, к примеру, только три армии, ну с китайской — четыре — нужно же держать японцев в узде… остальных полностью разоружить. Наши армии использовать, как используют полицейских — для принуждения к спокойствию и порядку. Но почему он здесь этого не предложил? — размышлял вслух Сталин.

— Может быть, завтра предложит? — предположил Поскребышев.

— Может быть, опасается, что Курчатов опередил лос-аламосских «старателей»?

— Или кто-то другой… опередил?

— Немецкая атомная бомба могла бы стать предметом торга с Гиммлером, и тогда понятно, почему Рузвельт колеблется. Но, во-первых, я убежден, — с нажимом произнес Сталин, — что Рузвельт на такую сделку уже не пойдет. А во-вторых, Берия убежден, что Гиммлер блефует. Бомбы у него пока нет.

— Значит, все-таки… предложит?

— Рузвельт — самый великий из всех президентов Америки. Но если он предложит мир без военной гонки, он будет самым великим из всех государственных деятелей всех времен и народов. Но интуиция мне говорит, что этого… не произойдет. Ни теперь, ни после.

Берег моря. Очень раннее утро. Два медленно движущихся силуэта. Один в инвалидной коляске, это Рузвельт; другой идет рядом. Это Уилберт.

Всполохи зарниц над морем, тихий шепот волн… Оба приближаются к ожидающей президента охране. Рузвельт протягивает Уилберту руку. Их крепкое рукопожатие.

Уилберт не солгал своему президенту. По его мнению, готовой бомбы у немцев пока нет.

10 февраля 1945 года

Предпоследний день работы Конференции

Рузвельт и Черчилль вместе приближались к залу заседаний. Черчилль шел, слегка склонившись к Рузвельту.

— Вы приняли решение, мой друг? — обратился к президенту Черчилль.

— Да, — ответил Рузвельт.

— И каким же оно стало после… утренней беседы?

— Оно не изменилось. Можно задать вам один вопрос?

— Обещаю ответить со всей искренностью.

— Тогда, на Мальте, когда вы представили мне в доказательство ребенка, рисующего атомный взрыв, вы были уверены на все сто?

— Наполовину.

— Я сегодня утром говорил с Уилбертом, — продолжил Рузвельт. — Он мне сказал правду — такую же, как вы сейчас. Фифти-фифти. Доказаны лишь последствия. Но они могли наступить и от иных причин. Гитлер очень близок к цели; возможно, даже ближе всех нас. Но он ее еще не достиг! И мы еще успеем… Вы были правы в том нашем разговоре на Мальте, когда сказали — «нам еще предстоит закончить эту войну». Пока будут гибнуть американские солдаты, я не стану говорить о вечном мире. Мои предложения здесь были бы преждевременны. Но своего решения я не изменил.

— Упрямец… — тихо произнес Черчилль.

— Что вы там бормочете, Уинстон? К концу весны, а может быть, и раньше, когда русские будут в Берлине и мы расстреляем Гитлера, Гиммлера и Геринга, когда Сталин избавится от подозрений относительно нашего сепаратного мира, мы проведем новую конференцию, и тогда я предложу свой план…

Оба, заметив идущего к залу заседаний Сталина, приветствуют его.

Седьмое и восьмое заседания конференции были короткими. Рузвельт настоял на передаче трем министрам иностранных дел окончательного текста заявления по польскому вопросу. Рузвельт согласился на участие Франции в лице Шарля де Голля в Контрольном совете по Германии, хотя раньше этому противился. По основным пунктам все со всеми согласились.

«Дискуссионным» получился лишь вопрос о первоочередности подписей: Рузвельт предложил первой поставить подпись Сталина; Сталин предложил алфавитный порядок — Р, С, Ч. Но Черчилль с усмешкой заявил, что если руководствоваться английским алфавитом, то его подпись должна стоять первой. Сталин также весело отвечал, что готов принять очередность по английскому алфавиту.

Последним пунктом повестки дня стал вопрос о времени опубликования Коммюнике Крымской конференции. И вот тут приоритет был отдан не «вашингтонскому», а именно — 13 февраля в 8 часов утра, как того желала бы американская сторона, а московскому времени! — 12 февраля в 23 часа 30 минут, причем в Москве, Лондоне и Вашингтоне одновременно!

Да! То время было нашим!

Кадры, сделанные журналистами и операторами в Крыму, скоро увидит весь мир. Весь мир узнает и прочтет документы, принятые на Крымской конференции главами государств-победителей, — документы, определившие его судьбу на столетия вперед.

В парадной гостиной Ливадийского дворца, куда на прощальную встречу Сталин пригласил своих гостей, специально вызванный фотограф сделал несколько снимков, в том числе и вместе с дочерью Черчилля. Пока фотограф работал, три лидера пили чай, непринужденно беседовали.

РУЗВЕЛЬТ (продолжая разговор). Да, пятьдесят лет назад мир не знал многих вещей, без которых теперь не может обойтись. Через пятьдесят лет человечество узнает такое, что нам и не снится … (Сталину.) Какой вы видите вашу страну через пятьдесят лет?

СТАЛИН. Я не вижу… моей страны.

РУЗВЕЛЬТ (не поняв, отводит глаза). А… и я, пожалуй, не вижу Америки. (Шутливо.) Зато вижу Великобританию через пятьдесят лет!

ЧЕРЧИЛЛЬ. Да? Ну-ну, это любопытно!

РУЗВЕЛЬТ. Да, да, я ясно вижу — к власти у вас придет женщина, этакая стальная леди и… и закроет все шахты!

ЧЕРЧИЛЛЬ (смеется). А у вас будет чернокожий президент!

(Все трое смеются.)

РУЗВЕЛЬТ. Мы увлеклись прогнозами… Но в один прогноз мы все верим свято! (Поднимает бокал.) За победу!

СТАЛИН. За нашу… победу!

Послесловие

29 января 1945 года войска Красной Армии перешли границу Германии… В это же время лидеры трех стран-союзниц готовились к поездке в Крым, в Ялту на конференцию, которая войдет в историю как событие, заложившее основы того мира, в котором мы сейчас живем.

Главным итогом Крымской конференции можно считать создание международной организации, призванной «обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды».

Осуществился ли этот замысел? Ответ очевиден — нет. Люди жили и живут в страхе перед новыми войнами. То ли мировой порядок был заложен тогда неправильно, то ли жизнь людей без войны вообще немыслима?

Хочется думать, что виноваты все же политики: их недомыслие, их нерешительность, честолюбие и эгоизм.

В тот переломный момент мировой истории, когда вот-вот должны были отгреметь последние залпы самой чудовищной и преступной из войн, — в этот момент так важно было найти то единственное, правильное решение, которое могло бы по-иному повернуть всю мировую политику! И ведь оно было!

Планы скрытые, планы явные…

Естественно, каждый из трех мировых лидеров ехал на Ялтинскую конференцию с собственным планом устройства послевоенного мира. Эти планы можно разделить на две группы: открытые — те, что будут предлагаться для обсуждения, и скрытые — их каждый из лидеров вынашивал про себя.

Сталин прибыл в Ялту 30 января: как хозяин, он хотел лично ознакомиться с будущими резиденциями своих гостей — Рузвельта и Черчилля. Уже находясь на месте, он получил донесение о том, что с 30 марта по 2 февраля на Мальте, на военной базе Великобритании Ла-Валлетта, Рузвельт и Черчилль встретятся для предварительной беседы; там же пройдет совещание начальников объединенных штабов США и Великобритании.

О чем думал Сталин, представляя себе эти «предварительные» встречи, гадать не станем, но чувствовал он себя в эти дни довольно уверенно: стремительное наступление Красной Армии, безусловно, было определяющим для всех последующих событий, кто бы чего не замышлял.

А замышляли Рузвельт и Черчилль, как теперь стало ясно, совершенно разное.

Во время встречи на Мальте Черчилль требовал от Рузвельта поставить перед Сталиным вопрос о Балканах и оккупации Восточной Европы; основным мотивом его настроения было — «мавр (в лице СССР) сделал свое дело; мавр может — и должен — удалиться!».

Но не нужно думать, что Рузвельт разделял это мнение. Скорее наоборот. В вопросе о будущей роли СССР в судьбах послевоенного мира американский президент был настроен диаметрально противоположно.

Принято считать, что в основу почти всех решений, принятых в Ялте, заложены американские проекты. Но мало кто знает, что главный американский, или, точнее сказать, «рузвельтовский план», с которым американский президент ехал на эту конференцию, так и не был им озвучен.