Семь цветов страсти - Елена Арсеньева

Рассмотрев еще от таможенного отделения толпу встречающих, притиснувшихся к толстому стеклу, я заметила сразу нескольких мужчин, вполне могущих сойти за Майкла. Темные костюмы, галстуки, жеваные лица, ощущение зажатости и мрачной тоски.

Но, оказавшись в узком проходе между шеренгами, я поняла, что ошиблась: мои кандидаты скользнули по незнакомке весьма заинтересованным, но чужим взглядом. «Возьму такси и попытаюсь разыскать господина Артемьева по телефону, самой мне со здешними кладбищами не справиться», — решила я.

— Ну куда ты летишь! С таким багажом могут совладать только парижские тяжеловесы! — Майкл схватил меня одной рукой за локоть, придерживая другой тяжелую тележку с чемоданом и сумкой. — Что ты там везешь?

— Колбасу, крекеры и шпроты, — ответила я. — На пять дней.

Я секунду колебалась, уж не расцеловаться ли нам по-родственному? Боже, как он мне понравился — замявшийся в нерешительности и вдруг чмокнувший кузину в ухо. Мне показалось, что я знаю все его жесты и эту робость, сменяющуюся нарочитой напористостью. Будто мы знакомы давным-давно и не виделись целый год.

— Прошел ровно месяц, Дикси. Смотри, я даже не загнал на барахолке твой пуловер и специально надел, чтобы ты меня узнала издали.

— Я по привычке высматривала черный костюм. Но и в нем бы с трудом узнала тебя. Ты очень изменился, Микки.

Я только сейчас заметила, что у господина Артемьева невероятные губы — изысканно-изогнутого, аристократического рисунка, с капризной насмешкой, притаившейся в чуть приподнятых уголках. Губы Аполлона, изваянного Праксителем.

— Загорел на даче. У нас необыкновенно солнечное лето. Первое за последние три года. — Он повел шеей в строго застегнутом воротничке голубой рубашки.

— И оброс. Смешные завитки, как у пуделя. А цвет ирландского сеттера.

— Ты устроилась в жюри собачьих конкурсов? Туда любят приглашать кинозвезд… А это мой «кадиллак»!

Мы остановились у припаркованной на стоянке машины, способной украсить любую автомобильную свалку. Белая краска рябила коричневыми лишаями, одно крыло почему-то было черным, от левой фары свисали разноцветные проводки.

— Извини, я так старался успеть починить свой «москвич» и, главное, покрасить! Две недели на даче провозился — шпаклевал, заменил крыло… В общем, уже совсем успевал — а здесь срочная работа… Хотел кое-что подправить ночью — и уснул! Представляешь, в восемь вечера, сном праведника.

Я села рядом с Майклом, с любопытством оглядывая прикрытые старым гобеленом сиденья и справку с крупными цифрами 1994, приклеенную к ветровому стеклу.

— Это тебе из собственного сада. Камелии. — Майкл достал с заднего сиденья и бросил мне на колени букетик полевых цветов.

Я погрузила лицо в поникшие, нежные пестро-мелкие соцветия, слабо пахнущие медом.

— Спасибо. Очень редкий сорт.

Рука Майкла привычно засуетилась вокруг приборной доски, откручивая какие-то гайки, и наконец включила зажигание. Автомобиль задрожал, ворча и кашляя.

— Старичку двенадцать лет. Чудо, что еще держится при таком хозяине.

— Не думала, что ты любитель автомобильного хлама.

— Да я и сам не знал, пока не увлекся. Вот весь мой долг в соответствующей валюте. — Он протянул конверт.

— Обижаешь. — Я оттолкнула деньги и отвернулась к окну.

— Давай не будем больше об этом. — Майкл сунул конверт в цветы, и мы тронулись.

— Каковы наши дела? — официальным тоном осведомилась я, пряча деньги в сумочку.

— Отчитываюсь. Могилу нашел, с директрисой кладбища договорился. Ждут завтра.

— Сегодня. Ведь еще весь день впереди.

— А визит на Красную площадь, в Пушкинский музей?

— Вначале дела. Я получила все необходимые документы, доказывающие мое родство с баронессой.

— У меня немного сложнее. Знаешь, наши архивы относятся к объектам государственной важности. А в моей биографии не все чисто.

— Как это?

— Длинная история.

— Для беседы у камина?

— Или для вечера на даче. Слушай, излагаю разработанную мной программу визита дорогой гостьи. У нас впереди почти пять дней. Сашка сдает экзамены, он живет с Натальей дома. Но вчера по случаю уик-энда и с целью подготовки «усадьбы» к приему гостьи все уехали на дачу. Ты можешь жить у меня в Беляево.

— Коллегия Зипуша забронировала мне номер в «Доме туриста». Это не очень плохо?

— Напротив, совсем удачно — по пути на дачу. Мое имение расположено в южном направлении. Черт, я опять забыл язык!

— Нет, говоришь лихо. Или я уже привыкла к твоим ляпам. И к тому, что ты на меня ни разу еще не посмотрел.

— Сто раз. — Майкл внимательно следил за дорогой, не поворачиваясь ко мне. — Костюм в серо-голубую клетку. Юбка миди-плиссе. Блузка… блузка… в общем, — красивая, волосы заколоты, помада цвета «коралл».

— Мог бы сдать экзамен на детектива. Да… малопривлекательная у тебя спутница.

— Ну что вы, мадемуазель! Пока мы протискивались сквозь толпу в Шереметьево, меня один хмырь даже лягнул от зависти. Честное слово! А я не успел дать сдачи.

Я посмотрела на профиль Майкла и заметила, что, несмотря на шутливый тон, глаза у него жесткие и прищуренные, будто в тире пристреливается.

— Так вот. Идя навстречу вашему пожеланию, мисс Очевидец (это я даю перевод с латыни), сегодня после обеда — посещение мемориала наших общих родственников и дарителей. Вечером — семейный прием в моем поместье. Завтра — прогулка в Загорск, там у нас чудесная церковная архитектура, вечером — отдых, а послезавтра — концерт! Правда, без моего участия. Извини, Большой театр закрыт на ремонт, а в другом оперном — летние каникулы. Но я кое-что припас из самых что ни на есть новомодных театральных явлений… Так что и в Париж возвращаться не захочешь, милая моя… — Он впервые посмотрел на меня, пристально и внимательно. — Кстати, как твои творческие успехи?

— Изредка снимаюсь, работаю по договорам. В общем, — пустяки… Да мне, в сущности, пора писать мемуары: как я дружила с господином Артемьевым.

— …У которого тоже почти нет работы, — с мрачной иронией добавил Майкл.

— Куда мы едем? — Мне показалось, что архитектура, свидетельствующая о приближении к городскому центру, осталась позади.

С широкой набережной машина свернула на малопримечательную улицу.

— Экскурсия по Москве потом, раз уж мы спешим посетить милый сердцу прах. Это Ленинские горы, ранее Воробьевы. Вон тот «билдинг» — храм науки, Московский университет, построен еще при Сталине, со всеми подобающими тоталитарному классицизму бутафорскими атрибутами величия. А это смотровая площадка, отсюда принято наблюдать праздничные салюты, а новобрачным клясться в вечной любви.