Дэн Сяопин - Александр Панцов

Разумеется, Лю Шаоци это не понравилось, и он тут же проинформировал Мао, который просто пришел в ярость, очевидно, потому, что Жао, в отличие от Гао Гана, совсем уж не действовал по его распоряжению. Мао хотел тут же разоблачить Жао Шуши перед всей конференцией, но Чжоу Эньлай попросил его не делать этого. Тогда «великий кормчий» поручил самому Лю Шаоци передать руководящему составу конференции, что «Председатель Мао… совершенно определенно считает, что в работе организационного отдела за прошедшее время имелись достижения и что [отдел] проводил правильную линию». После этого на конференции с добрыми словами о работе орготдела выступили Чжу Дэ и Дэн, которые явно действовали по согласованию с Мао. Дэн заверил собравшихся: «[Достижения отдела] неотделимы от руководства Председателя Мао и особенно товарища [Лю] Шаоци»100.

Для Жао Шуши и Гао Гана наступили тревожные времена. Но они с каким-то непонятным упрямством продолжали вести фракционную деятельность. И даже начали делить между собой посты в будущем руководстве. Вот тут-то сначала Чэнь Юнь, а затем и Дэн рассказали Мао об их кознях. Чэнь при этом действовал с благословения Чжоу Эньлая, которому поведал об инсинуациях Гао до аудиенции у Председателя. Примерно в то же время о раскольнических беседах Гао Гана Мао Цзэдуну написал Хуан Кэчэн.

Трудно передать, насколько разозлился Мао. Во время встречи с Дэном он, едва сдерживая гнев, спросил, что тот думает обо всем этом и как бы он посоветовал ему поступить. На что Дэн, зная любовь Председателя к классическим афоризмам, ответил словами Конфуция: «Если благородный муж утратил человеколюбие, то как он может носить столь высокое имя?»101 Мао не мог не согласиться.

Двадцать четвертого декабря 1953 года на заседании Политбюро он обрушился на Гао и Жао с обвинениями в «заговорщической» деятельности. «В самом Пекине есть два штаба, — заявил он. — Один составляем мы, он посылает чистый ветер и чистый огонь [Мао взмахнул рукой вверх], другой именуется подпольным штабом и тоже посылает ветер и огонь, но другого рода, а именно: нечистый ветер и нечистый огонь [Мао опустил руку резко вниз]. Героиня нашего классического романа [«Сон в красном тереме»] Ли Дайюй говорила, что либо ветер с востока довлеет над ветром с запада, либо ветер с запада довлеет над ветром с востока. Теперь же либо чистый ветер и чистый огонь возьмут верх над нечистым ветром и нечистым огнем, либо нечистый ветер и нечистый огонь возьмут верх над чистым ветром и чистым огнем. Своим нечистым ветром и нечистым огнем подпольный штаб стремится одолеть чистый ветер и чистый огонь, свергнуть большую группу людей»102. Гао Ган сидел красный как рак, и когда Мао обратился к нему с вопросом, согласен ли он с его словами, с трудом выдавил из себя: «Да»103. После этого Мао Цзэдун объявил, что уезжает в отпуск, демонстративно назначив Лю Шаоци исполняющим обязанности Председателя и поручив ему провести в феврале очередной расширенный пленум ЦК для того, чтобы принять резолюцию «Об усилении единства партии».

Тогда же в частной беседе с Лю он вновь поднял вопрос о своем желании перейти на «вторую линию», вторично предложив тому взять на себя руководство Центральным комитетом. И вновь Лю стал отговариваться, а когда Мао начал настаивать, предложил переложить каждодневную работу ЦК на Дэн Сяопина, назначив его — уже третий раз — заведующим Секретариатом Центрального комитета104. По-видимому, со стороны Лю это была благодарность Дэну за его «принципиальное партийное поведение» в критический для него (Лю) момент.

Мао идея понравилась, но он отложил назначение до возвращения из отпуска. После чего уехал из морозного Пекина в теплый Ханчжоу отдыхать на берегу удивительно красивого озера Силиху, знаменитого своими разноцветными лотосами и лилиями. Гао Гана же и Жао Шуши оставил на растерзание Лю, Чжоу и тому же Дэну.

В пленуме, состоявшемся 6–10 февраля 1954 года, приняли участие 61 член и кандидат в члены ЦК наряду с 52 другими руководящими работниками партии, правительства и вооруженных сил. С основным докладом выступил Лю Шаоци, который, критикуя «товарищей», подрывавших единство партии, «зазнавшихся» и считавших себя «первыми в Поднебесной», очевидно, по договоренности с Мао, не назвал Гао Гана и Жао Шуши по именам105. Так же поступили все другие выступавшие, в том числе Дэн, который вообще дипломатично критиковал в основном себя. Как и вождям китайской компартии начала 1930-х, Мао нравились самобичевания подчиненных, вот Дэн и старался106. Но что касается Гао Гана и Жао Шуши, то они никаких серьезных саморазоблачений не сделали. То ли не разобравшись, что происходит, то ли по какой-то иной причине.

Тогда пленум образовал две комиссии: одну — «по вопросу о Гао Гане» (во главе с Чжоу Эньлаем), другую — «по вопросу о Жао Шуши» (ее возглавили Дэн, Чэнь И и Тань Чжэньлинь, то есть старые знакомые Жао по революционной борьбе в Восточном Китае). И вскоре, в конце февраля — начале марта, одна за другой комиссии представили Политбюро доклады, в которых оба деятеля обвинялись в «сектантстве» и «фракционности», создании «независимых княжеств» в своих регионах и организации заговора с целью захвата власти. Кроме того, и комиссия Чжоу, и комиссия Дэна вытащили на Свет Божий такое количество грязного белья, что доклад Чжоу Эньлая, к примеру, даже пришлось засекретить.

Чжоу, в частности, сообщил, что Гао Ган являлся не только «буржуазным индивидуалистом-карьеристом», «фактическим агентом буржуазии в партии», «плагиатором», «обманщиком», «бабником», «распутником», «распространителем слухов и сплетен, порочивших других и возвеличивавших себя», но и предателем родины107. Члены ареопага казались ошеломленными.

Факты были вопиющие. Стало известно, что тесно общаясь с русскими в Маньчжурии, Гао не раз жертвовал национальными интересами своей страны ради «старшего брата». Так, еще во время последней гражданской войны он развесил по всем городам своего региона вместо изображений лидеров Компартии Китая портреты вождей ВКП(б). А находясь летом 1949 года вместе с Лю Шаоци с Москве и беседуя со Сталиным, неожиданно внес предложение увеличить численность войск СССР в маньчжурском городе Даляне (они все еще находились там со времени войны с Японией), ввести советский военно-морской флот в Циндао, а главное, принять Маньчжурию в состав СССР на правах союзной республики. Кроме того, неоднократно доносил Сталину и его представителю в Китае Ковалеву на руководителей китайской компартии Лю Шаоци, Чжоу Эньлая, Пэн Чжэня, Ли Фучуня, Бо Ибо и других, обвиняя их в «правом уклоне», «переоценке китайской буржуазии» и прочих «грехах». И даже самого Председателя уличал перед «вождем народов» в антисоветской, «правотроцкистской» деятельности. Но Сталин эти обвинения не принял и во время одной из встреч с Мао Цзэдуном в Москве даже передал тому полученный им 24 декабря 1949 года секретный ковалевский доклад «О некоторых вопросах политики и практики Китайской компартии», суммировавший эти доносы, а также ряд секретных телеграмм Ковалева и Гао Гана108.