Из Тьмы. Арка 4 (СИ) - "Добродел"

Одним из немногочисленных слабых мест оставались сами родные, но и они не узнали ничего опасного. Дочь-воительница, которую зовут Куроме? Пф! У нас в стране пусть и называют детей любым пришедшим в голову словом на одном из древних языков, но людей в Империи намного больше, чем слов даже в нескольких языках. А такое имя, как Черноглазка — ну очень вряд ли является уникальным даже в масштабе земель одного единственного владетеля. В общем, у родителей нет ничего, что можно связать с печально известной в узких кругах некроманси-карателем на службе государства.

Хотя они настойчиво пытались это изменить, да.

— Доченька, почему ты ничего о себе не рассказываешь? Где ты поживаешь, чем занимаешься, как смогла поселить нас в эти господские хоромы? — снова завела старую песню мама.

Вернувшиеся в дом отец и приёмный брат молчали, пока не вмешиваясь в расспросы женщины, но ощутить их внимание и интерес несложно даже без эмпатии. Только маленькая сестрёнка, с видом познавшего вселенскую истину человека, тянула сок через трубочку. Оно и неудивительно: пусть Рейка обладала почти таким же «монстром в животе», как и мы с Акаме, но возраст тоже имеет значение. Поэтому, похваставшись своими достижениями в учёбе, получив заслуженную похвалу и наевшись вкусненьким, девочка временно снизила свою активность до уровня «я сытый удав».

Вздыхаю, делая вид, что меня увлёк процесс отрезания нового кусочка пирога. Если бы не мой принцип без сильной нужды избегать эмпатического влияния на близких, всё могло стать намного проще. Однако сейчас семья уже плотно идентифицировалась как «свои», а значит, повторения прошлого трюка придётся избегать. Да и не для того я здесь. Хотя толком ответить «для чего именно?» тоже не смогу. Наверное, хочется ощутить семейный уют, любовь родителей и сестрёнки.

Только получается не очень.

— Ты не подумай дурного. Мы не заслужили таких благ и по гроб жизни тебе благодарны… — похорошевшая, но так и не избавившаяся от старых привычек женщина в моём присутствии сутулилась и старалась не поднимать глаз. — Только мы не знаем, на каких тут правах и чего ждать завтра.

— …На птичьих, — буркнул себе под нос отец, который, несмотря на попытки напустить на себя уверенный вид, тоже выглядел напряжённым.

— Ты неправ, отец. Я ещё поговорю с местным управителем, но поверь: та драка — случайность. Тем более охрана прибыла раньше, чем братец получил что-то страшнее разбитого носа и пары синяков в своей битве за, хах, честь проститутки.

— Валери — массажистка! — вскинулся парень, лицо которого, кстати, уже почти не выдавало следов былой баталии. — И даже если ты права, это ничего не значит: она борется, сражается за лучшую жизнь! Если тебе улыбнулась удача и ты стала богачкой — это не даёт тебе права презирать других!

— Как скажешь, — усмехаюсь не став комментировать этот выпад, — улыбнулась удача, надо же! — Но на самом деле большинство людей этим и занимается: аристократ свысока смотрит на простонародье, лавочник презирает деревенщину, коренной житель Столицы кривит губы на понаехавших провинциалов. Люди любят ощущать собственное величие, даже если оно заключается только в том, что одному повезло родиться в правильном месте, а другому — нет.

— Дворяне и их прихлебатели, они… вы! Специально сеете рознь между людей, чтоб народ не смог создать справедливое общество! — запальчиво выдал мой оппонент.

«Ну и ну, прям-таки мужская версия Акаме! Только один ещё не видел изнанки мира, а вторая не хочет её видеть, старательно закрывая глаза на деяния отважных воинов «змеи», борющихся с прогнившим режимом «жабы».

Нет, всё же надо потом сводить Джина в тюрьму. Для расширения кругозора, ага».

— Аристократия и её, как ты выразился, прихлебатели, — заметила я, — продукт людского общества. Возможно, нынешняя элита отжила своё. Но кто тебе сказал, что новые силы, если у них получится подвинуть старых владык, поведут себя лучше? Я видела и общалась с представителями тех и других — и поверь мне, идеалистов среди приближённых к верхушке нет ни у первых, ни у вторых.

— А чего ж тогда появляются движения за права народа? А? Чего даже дворяне встают на сторону Освободительного Движения? А?! — распалялся парень, не обращая внимания на попытки родителей, напуганных крамольными словами, одёрнуть не в меру политизированного приёмыша.

— Злые и корыстолюбивые дяденьки и тётеньки наверху — используют доверчивых идеалистов снизу. Как там? — хмурю брови и разгоняю разум, дабы вспомнить слова, когда-то отложившиеся в памяти меня-Виктора. После, относительно благозвучно переложив строки на имперский, аккомпанируя себе ударами пальцев по столу, начинаю декламировать недлинный марш:

— Шагают бараны в ряд,

Бьют барабаны, —

Кожу для них дают

Сами бараны.

Мясник зовет. За ним бараны сдуру

Топочут слепо, за звеном звено,

И те, с кого давно на бойне сняли шкуру,

Идут в строю с живыми заодно.

Они поднимают вверх

Ладони к свету,

Хоть руки уже в крови, —

Добычи нету.

Мясник зовет. За ним бараны сдуру

Топочут слепо, за звеном звено,

И те, с кого давно на бойне сняли шкуру,

Идут в строю с живыми заодно.

Знамена горят вокруг,

Крестища повсюду,

На каждом — здоровый крюк

Рабочему люду.

Мясник зовет. За ним бараны сдуру

Топочут слепо, за звеном звено,

И те, с кого давно на бойне сняли шкуру,

Идут в строю с живыми заодно.*

/*Бертольд Брехт, «Бараний марш». 1943 г. /

— Мы не бараны! — сверкнул глазами юный собеседник.

— Да? — с нарочитым удивлением вскидываю бровь. — «Не бараны» думают головой, они верят делам, а не красивым лозунгам. А ты и твой кружок… Что? Скажешь не побежали бы вы за первым попавшимся «истинным борцом за что-то там»? Или, быть может, у — кого ты там поддерживаешь? — есть хотя бы примерная программа, где расписано, как и какими средствами построить справедливое государство? Не свергнуть «проклятых аристократических кровососов из Дворца» и волшебным образом дать народу вдосталь еды и денег, а нормальный, разветвлённый и поэтапный план решения проблемы?

— Там бы разобрались, — буркнул парень. — У богатеев бы деньги забрали…

— Конечно. Но учтёт ли власть новых «мясников» интересы «баранов» в переделе богатств старых элит? Вот ты бы отдал каким-то непонятным незнакомцам мешок с деньгами, который уже у тебя в руках? По глазам вижу: хочешь ответить, что отдал бы. Но разве тебе так наплевать на отца, который принял тебя в семью, на мать, которая тебя любит как родного, на милую младшую сестрёнку? М-м? — вскинув бровь и чуть наклонив голову к плечу, с любопытством смотрю на приёмыша.

— А ведь до победы будет война, — продолжаю, не дождавшись ответа, — богатеи на то и богатеи, что не станут добровольно отдавать неправедно нажитое. А война требует чего? Денег. А деньги берутся откуда? Из налогов. Как вам нынешние поборы? Нравятся? — Молчаливо слушающий отец сморщился, как от боли, а мама как-то виновато потупилась. — Желаете удвоить?

— «Армии освобождения», даже если каким-то чудом она образуется из высокоморальных идеалистов, тоже требуются еда, амуниция, оружие и так далее, — злая усмешка. — Где это взять? Опять у «освобождаемого» народа. С обещанием всё вернуть, конечно. Потом когда-нибудь. А дальше начинается самое весёлое: с обеих сторон льются реки крови, всем нужно восстанавливать численность личного состава, нужны ещё деньги, провизия и прочее. Опять трусим крестьян! …у которых уже ничего нет. Начинается голод и связанные с ним эпидемии. Те, кто побойчее, сбиваются в банды, грабят караваны и деревни менее удачливых коллег, женщины и девочки идут в бордели или ещё куда-нибудь, где хотя бы кормят. Вновь просыпается старая-недобрая традиция каннибализма. А война продолжается. Плодородные земли пустуют, и в следующем году кровь начнёт литься уже не за власть или светлое будущее, а за горсть риса или корочку хлеба. А тут и дорогие соседи по континенту вспомнят старые долги. Война, мор, голод и смерть. Лишь монстры останутся процветать на гниющем трупе когда-то больной, но живой страны, — живописую я прелести гражданской войны.