Демон ветра - Роман Глушков

Сото ждать плохой погоды не желал, поэтому, прищурившись и соорудив из ладони козырек, вглядывался в диковинную сверкающую конструкцию, пытаясь определить ее предназначение.

– Это оранжерея, – проследив за взглядом пассажира, пояснил Григорио. – По-другому, зимний сад. Всякие экзотические деревья и цветочки, в основном из Африки.

– Прямо под стеклом, что ли?

– Точно! Некогда нашим Большим Папочкам выбираться за город любоваться природой. Пророки – парни занятые, однако как ни крути, а все же живые люди, вроде нас с тобой. Пророкам тоже порой хочется птичек послушать и фиалок понюхать. Вот и устроили себе этакий райский садик прямо во дворце. Там у них даже в январе цветы распускаются. Представь себе: на дворе дождь, ветер лютует, снег валит – тоска, короче, – а Большой Папочка ходит по благоухающему саду, цветами любуется да попутно государственные проблемы в спокойной обстановке решает… Эх, чтоб я так жил!

Помимо крыши зимнего сада, блистающий купол выполнял еще одну функцию. Неизвестно, закладывалась ли она в сооружение изначально – скорее всего нет, – однако в итоге все вышло как нельзя уместно. Пусть не круглые сутки, пусть лишь по погожим дням, но над дворцом Его Наисвятейшества сиял самый настоящий нимб – большой и ослепительный, именно такой, какой и должен быть у Великих Пророкв.

– А где парадный вход? – поинтересовался Сото. Мост, под которым они только что проплыли, вел явно не к главным воротам.

– Отсюда далеко, – ответил Григорио. – Он на противоположной стороне дворца. Там, где восточная стена через плаза Витторио проходит. Найти несложно; заметишь издалека – ворота из чистого золота, портик, колоннада такая, что в ней заблудиться можно, почетный караул… Напротив парадного входа еще Пантеон находится.

– Знаю, читал: Храм Прощенных Язычников.

– Он самый. Настолько старый, что его, по слухам, даже Древние «древним» называли. Первый Папочка, как дела принял, так сразу издал указ, чтобы Пантеон снести – Витто с язычниками особо не церемонился. Но все-таки вовремя передумал. А знаешь почему?

Задавать болтливому Григорио вопросы было равносильно тому, как подливать в огонь бензин – флорентиец начинал так увлеченно на них отвечать, что порой, жестикулируя, выпускал из рук рулевой рычаг.

– Храм Всех Богов – так раньше Пантеон назывался, – начал рассказ торговец, хотя Мара и не выказал желания слушать его историю. – Доходит до тебя, в чем загвоздка вышла?.. Хитры были Древние, ничего не скажешь, чертовски хитры! «Все Боги» – значит все без исключения. И лживые, и истинные. А как снесешь храм, если он, помимо прочих, и в честь твоего Бога воздвигнут? Да еще под Каменным Дождем уцелел – это же просто знак свыше! Древние будто чуяли, что их боги рано или поздно свое отслужат, поэтому и перестраховались на будущее. Ловкий ход, да? Я ничуть не сомневаюсь, что Пантеон и нашу Железную Крестовину переживет. А если и рухнет, то лишь в тот день, когда весь мир уже окончательно в тартарары сгинет. Ни минутой раньше…

Миновали еще один мост, сразу за которым русло Тибра резко расширялось, образуя большое озеро, протянувшееся на несколько километров. Дальше по течению, перед южными речными воротами, русло вновь сужалось и возвращалось к своей прежней ширине. Таковым оно оставалось вплоть до впадения реки в море. В бытность свою Римом, столица не имела ничего похожего на этот крупный водоем, разлившийся в центре города и обладающий бездонной, по сравнению с остальным руслом, глубиной. Русло Тибра видоизменилось по той же причине, по какой и множество других рек Святой Европы – тяжелые «капли» Каменного Дождя оставили на теле многострадальной планеты глубокие шрамы. Героически выживший Ватикан гордился тремя шрамами – две воронки в левобережной зоне и одна, доверху заполненная речной водой, – на месте изрядной части правобережья. Кто-то давным-давно назвал кратер озером Слез Кающихся, с тех пор название за ним и прижилось. До Каменного Дождя на сгинувшее под воду побережье выходили сразу несколько римских мостов. Их остатки существовали поныне, только служили они уже не мостами, а пирсами. Пирсы – они же половинки древних мостов – отходили от левого берега. К ним и причаливали все прибывающие в Ватикан торговые лодки.

– Приготовься, – предупредил Григорио пассажира. – Как только выплывем в озеро, я ненадолго прижмусь к правому берегу, где ты и высадишься. Дальше тебе нельзя – мне необходимо двигаться к пирсам, пока течение позволяет причалить без паруса. Только постарайся не мешкать, бродяга! Если «фуражки» заметят, что я выбросил пассажира, – не оберусь неприятностей.

Все правобережье озера Слез Кающихся было застроено однотипными многоэтажными домами-коробками, которые в Ватикане назывались так же, как их прообразы в Древнем Риме, – инсулы. Непрочные инсулы лепились друг к другу так плотно, что когда, бывало, подточенная паводком, рушилась одна из них, вместе с ней частенько разваливались и соседние здания, погребая под руинами десятки жильцов. Не менее катастрофические беды здесь также причиняли пожары, уничтожавшие подчас целые кварталы. Отвратительное качество и скученность местных построек объяснялась просто: они сооружались за счет муниципалитета и предназначались для несметных полчищ паломников, обычно наводнявших Ватикан в преддверии грандиозных праздников. Кварталы, застроенные инсулами, так и назывались – район Паломников.

Григорио направил лодку к развалинам одной из инсул, что некогда возвышалась на самом берегу и рухнула прямо в озеро. Развалины инсулы выступали из воды подобно дамбе, и на них было удобно высаживаться из лодки, не вынуждая ту заплывать на мелководье. Флорентиец уперся шестом в дамбу и придержал влекомую течением лодку, а Сото, взвалив на плечи скарб, соскочил на ближайший обломок. Ноги карателя после двух дней, проведенных им в шаткой посудине, с непривычки подогнулись, и Мара чуть было не плюхнулся в воду со всеми вещами. Но в последний момент он сумел-таки ухватиться за выступ камня.

– Удачи тебе, – бросил Сото торговцу, уже выталкивающему лодку на течение. – Надеюсь, мой Торо попадет в надежные руки.

– Не беспокойся, – отозвался Григорио, налегая на шест. – Я знаю парочку бродяг, кому эта громадина будет по карману – ребята достойные. И тебе удачи… во всем, что бы ты здесь ни задумал. Ох, подсказывает мне интуиция: пожалею я, что согласился на эту сделку. Ох, пожалею! Глупый алчный старикашка!..

Лодка отплыла, а Григорио, укоризненно качая головой, все еще продолжал во всеуслышание упрекать себя в чрезмерной жадности.

…Прыгая с камня на камень, Сото выбрался из развалин и наконец ступил на берег. Нарукавную повязку паломника – синюю, с белым крестом – он повязал еще в лодке. Повязку раздобыл для него Григорио, поскольку идея высадить пассажира в паломническом квартале принадлежала флорентийцу. Разумеется, помимо повязки, каждый паломник обязан был иметь официальный документ, подтверждающий его статус путешественника по святым местам, но справка требовалась лишь для того, чтобы попасть в город, а также на случай встречи с патрулем Защитников. Первую проблему Сото уже разрешил, а при возникновении второй документы все равно бы не помогли – с его-то мрачной известностью! Со всеми же мелкими подозрениями, какие могли возникнуть в отношении Мара у встречных прохожих, обязаны были справляться повязка и черные очки, тем паче что в солнечном Ватикане такие очки носил едва ли не каждый пятый.

Сото нацепил очки на нос и осмотрелся. Публика в районе Паломников была интернациональная: бледнолицые лондонцы, говорливые варшавцы и киевляне, белобрысые берлинцы, смуглые афиняне и мадридцы. Граждане Святой Европы всех возрастов съехались в столицу поклониться ее святыням, покаяться в грехах у подножия Стального Креста и очистить душу молитвами в многочисленных ватиканских храмах. Многие паломники прибыли целыми семьями, и со всех сторон раздавался заливистый детский смех. Любопытно, что обстановка в этом многолюдном месте была на удивление спокойной – человек, который сознательно встал на путь Покаяния, обычно крайне дисциплинирован и богобоязнен. Исключение составляли разве что затесавшиеся в ряды паломников городские бродяги да мелкие жулики, но их здесь околачивалось немного. Наткнувшись на доброжелательность окружающих, обуреваемый черными мыслями Сото почувствовал себя не в своей тарелке.

По праздничным дням в районе Паломников было не протолкнуться, в остальное время дышалось свободней (паломники стекались к Центру Мира в течение всего года, район никогда не пустовал), поэтому шанс найти здесь пустующее жилье возрастал. Инсула включала в себя до полутора сотен тесных комнатушек-ячеек, отчего смахивала на огромный улей. Каждая из ячеек по площади ненамного превышала установленные в ней общие нары на несколько человек; другой мебели, как и дверей, в ячейках не имелось. Покинув набережную и углубившись в лабиринт инсул, Сото задался целью подыскать для себя такое жилье, чтобы регулярные проверки Защитников Веры обходили его стороной. По логике, нечто похожее следовало искать в окраинных кварталах, подальше от многолюдного рынка.