Укрощенная любовью - Жанна Монтегю

Он изверг, ее муж! Как посмел он так поступить с ней? Она воспитывалась как леди, готовилась к тому, чтобы стать достойной хозяйкой величественного дома, а оказалась униженной негодяем! Она опустилась в воду, подтянув колени к подбородку, мрачно размышляя о своей несчастной судьбе, грезя наяву, как Себастьян ползает у ее ног, а она, торжествующая, бранит и оскорбляет его. Быть может, еще не все потеряно. Наверняка должен найтись кто-нибудь, кто пожалеет ее и уведет от этого ужасного типа…

Ее мысли вновь вернулись к Себастьяну и Джульетт; представив их вместе, она еще больше разозлилась, и удовольствие от ванны было окончательно испорчено. Она поспешно закончила мыться, поднялась и завернулась в одеяло, которое подала Далси. Необыкновенно быстро она была вытерта, высушена, посыпана нежно пахнущей пудрой и готова одеваться.

Платье было сшито из шелка цвета амаранта – пурпурное, с розоватым оттенком, с узкими бретельками, маленьким лифом и юбкой, ниспадающей от пояса, стянутого под самой грудью. Оно было прозрачным и тонким, как ночная сорочка, и мягко спускалось к белым кожаным туфлям Беренис.

– Бог мой, Далси! – сказала она, поворачиваясь перед высоким зеркалом. – Я почти могу поверить, что нахожусь в театре Ковент-Гарден, занимаю ложу у сцены, улыбаюсь джентльменам, быть может, немного флиртую и вспоминаю язык веера…

– Милый старый Лондон! Мне бы хотелось снова увидеть его, – согласилась Далси, нанося последние штрихи и завершая процедуру одевания.

– Катаюсь верхом по Гайд-парку в сопровождении галантных офицеров в красивой форме… – вздохнула Беренис.

– …А дамы прогуливаются по траве, прекрасные, словно цветы под ласковым солнцем… – продолжала Далси.

– …Балы, танцевальные залы и кругом нормальные, цивилизованные люди. В Лондоне я никогда не видела насилия или кровопролития.

– Я видела, мадам! Такие, как я, знаем его совсем другим.

Беренис резко повернулась на пуфе и в упор посмотрела на нее:

– Расскажи мне об этом!

– О нет, миледи! Вам не нужно слышать о таких вещах. – Далси хотела забыть прошлое.

– Нужно. Я должна. Боюсь, я была слепа и эгоистична. Помоги мне понять! – Беренис серьезно смотрела на нее широко открытыми глазами.

– Ну что ж, мадам, тогда слушайте! Есть такие районы Лондона, где вам совсем не следует бывать – Уайтфрайерз, Сант-Гайлз – с темными узкими и грязными улочками, где люди так жестоки, что полиция ни за что не сунется туда, если с ними не будет солдат. Прекрасное убежище для воров, и людей словно засасывает в это болото. – Далси вздохнула, затем продолжила. – И все из-за проклятых денег, которых нет. Если ты умираешь с голоду, значит, будешь готов на что угодно ради куска хлеба. Ну, вот как я украла тот отрез шелка, помните?

– И невозможно спастись из этой западни? – Беренис сидела прямо, очень тихая и серьезная.

– Почти невозможно, миледи! Если твои родители были бедны, ты тоже останешься бедным. Нет денег на еду, и дети постоянно плачут, нечем топить, поэтому все замерзают. Дешевый рабский труд, жадные владельцы фабрик. Я помню драки каждую ночь, когда мужчины орут, женщины визжат – слишком много джина и опиума. Он дешевый, миледи, так что всего за пенни можно забыть о том, что ты устал и замерз, что ты голоден и бездомен…

– И ты выжила среди всего этого? Далси, мне стыдно, – Беренис взяла ее ладонь в свою, в ее глазах блестели слезы.

– Ну, что вы, миледи! Вы здесь ни при чем. Таков порядок вещей. Во Франции пытались его изменить, убивая тысячи аристократов, но не думаю, что это помогло. Держу пари, что беднякам живется так же тяжело, как и всегда, да еще впридачу эта война с нами…

– Я бы хотела чем-то помочь бедным, если когда-нибудь вернусь в Англию, – сказала Беренис. – Я пыталась – относила корзины с едой нуждающимся крестьянам в нашем имении, но мисс Осборн обычно не давала мне даже остановиться, когда я хотела дать денег маленьким нищим ребятишкам на лондонских улицах…

– Я знаю, миледи. Не переживайте об этом! В конце концов, вы ведь помогли мне…

– Как я хочу домой! – призналась Беренис.

– Я тоже, мадам, – ответила Далси. Затем она взяла себя в руки, прикрепила последний из локонов своей госпожи на положенное место и подала ей флакончик духов. Беренис капнула ими на запястья, виски и шею.

– Ну, как я? – спросила она.

– О мадам! – восхищенно выдохнула Далси, отступая назад, чтобы оглядеть ее. – Вы восхитительны, в самом деле! Эта Джульетт вам и в подметки не годится. Он даже и не заметит, что она там.

– Ты полагаешь, я делаю это, чтобы произвести на него впечатление? – строго спросила Беренис, гадая, не выдала ли она себя чем-либо.

Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло. Неужели Далси заметила в ее поведении какие-то перемены: что она следит за каждым движением Себастьяна, когда они вместе? Что, смущаясь от его взгляда, просто-напросто теряет дар речи и изо всех сил подыскивает нужные слова?

– Конечно нет, миледи. – Далси была сама искренность.

– Мне абсолютно безразлично, замечает он меня или нет. – Тон Беренис был жестким. – Я ни на йоту не изменила своего мнения о нем!

Она направилась к двери, напоминая Далси дикое животное, бьющееся о решетки своей клетки. Опытная в сердечных делах, Далси все же была озадачена. Будучи бесконечно преданной Беренис, она тем не менее понимала, что нрав ее госпожи нуждается в некотором обуздании, и Себастьян – единственный мужчина, способный сделать это. Несмотря на агрессивность, он импонировал Далси своей неотразимой мужественностью. Перегрин был не пара графине, и Далси никогда не доверяла ему, хорошо зная этот тип. Своекорыстный, слабый человек, преследующий собственные цели…

Квико – вот это мужчина! В последнее время он стал очень сильно нравиться Далси. Она никогда еще не встречала никого, подобного ему. Действительно, «благородный дикарь»! Как только Беренис ушла, служанка сбросила одежду и воспользовалась водой в лохани, чтобы, наконец, заняться собой. Если повезет, то позже она сможет увидеться с Квико.

Еще раньше Беренис слышала какой-то шум во внутреннем дворе, приветственные возгласы, топот копыт, и когда она вошла в большую, освещенную теплым светом кухню-гостиную, то слегка опешила, обнаружив, что она полна загорелых, одетых в кожу торговцев мехами, которые привезли показать свой товар Себастьяну. Смуглые, сильные и шумные, они уставились на Беренис, когда она вошла, разом замолчав, словно по приказу.

Она была исключительно хороша. Платье плавно обтекало ее стройную фигуру, и тонкий материал подчеркивал ее грациозную походку, томную, и в то же время упругую, с ритмично покачивающимися бедрами. Это была женщина, которая сознавала свою власть и гордилась ею. Чтобы ее наряд не выглядел слишком вызывающе, Беренис надела поверх платья пурпурный бархатный спенсер – короткий жакет, облегающий спереди и переходящий на спине в широкую, пышную накидку с длинными и узкими рукавами, украшенными по краям серебряной вышивкой. Жемчуг сверкал на шее и в ушах, руки же украшало только обручальное кольцо. Это были все драгоценности, которые она привезла сюда, последовав, вопреки своему упрямству, совету Себастьяна и оставив остальные в сейфе в Чарльстоне. Глядя на этих бородатых, грубо одетых мужчин, толпящихся на кухне, она была рада, что поступила так, ибо, судя по их виду, они были вполне способны убить за один крошечный бриллиант.