Закат и падение Римской Империи. Том 2 - Эдвард Гиббон

III.Миланский эдикт обеспечил доходы церкви точно так же, как и ее спокойствие. Христиане не только получили обратно земли и дома, которые были у них отняты притеснительными законами Диоклетиана, но и приобрели законные права на все те имущества, которыми они пользовались до тех пор только благодаря снисходительности светской власти. С той минуты, как христианство сделалось религией императора и империи, национальное духовенство могло требовать средств для приличного и согласного с его достоинством существования, а уплата ежегодного налога могла бы избавить народ от более обременительных расходов, которые суеверие налагает на своих последователей. Но так как нужды и расходы церкви возрастали вместе с ее благосостоянием, то лица духовного звания по-прежнему содержались и обогащались добровольными приношениями верующих. Через восемь лет после издания Миланского эдикта Константин даровал всем своим подданным без исключения право завещать свое состояние в пользу святой кафолической церкви, а их благочестивая щедрость, сдерживавшаяся в течение их жизни требованиями роскоши и корыстолюбием, потекла широкой струей перед их смертью. Богатые христиане находили для себя поощрение в примере своего государя. Абсолютный монарх, будучи богат без всякой наследственной собственности, может быть щедр без всякой со своей стороны заслуги, а Константин слишком легко уверовал в то, что на него снизойдут небесные милости, если он будет содержать празднолюбцев на счет трудящихся и если будет раздавать святым людям достояние государства. Тому же самому посланцу, который отвозил в Африку голову Максенция, было поручено передать епископу карфагенскому Цецилиану письмо, в котором император уведомлял ею, что местному казначею приказано выдать ему три тысячи folles, т. е. 18 ООО фунт, стерл., и удовлетворять его дальнейшие денежные требования на вспомоществование церквам Африки, Нумидии и Мавритании. Щедрость Константина росла в одинаковой пропорции с его верой и его пороками. В каждом городе он приказал регулярно пополнять хлебные запасы духовенства, назначенные для раздачи бедным, а лица обоего пола, посвящавшие себя монашеской жизни, приобретали этим право на особое милостивое внимание своего государя. Христианские храмы Антиохии, Александрии, Иерусалима, Константинополя и др. свидетельствовали о чванном благочестии монарха, который на склоне своих лет старался сравняться с древними в великолепии своих построек. Форма этих религиозных зданий была простая и продолговатая, хотя иногда они разрастались вверх, принимая вид купола, а иногда распространялись в ширину в виде креста. Они строились большею частью из ливанского кедра, крыши покрывались черепицей или иногда золоченой медью, а стены, колонны и полы обкладывались мрамором разных цветов. Самые дорогие украшения из золота и серебра, из шелка и драгоценных каменьев употребляюсь в избытке на убранство алтарей, а это внешнее великолепие имело прочную и неотъемлемую опору в обширной земельной собственности. В течение двух столетий - со времен царствования Константина и до времен царствования Юстиниана - тысяча восемьсот церквей Римской империи обогатились от частых и неотчуждаемых пожертвований монарха и народа. Можно определить в 600 фунт, стерл. ежегодный доход епископов, которые были поставлены на равном расстоянии и от богатства, и от бедности, но размеры их денежных средств мало-помалу увеличивались вместе со значением и богатством городов,

которыми они управляли. В одной подлинной, хотя и не пол- ной, росписи доходов названы некоторые из домов, лавок, садов и ферм, принадлежавших трем римским базиликам - храмам св. Петра, св. Павла и св. Иоанна Латеранского, в провинциях Италии, Африки и востока. Кроме запасов оливкового масла, полотна, бумаги и благовонных веществ они доставляли ежегодно чистого дохода двадцать две тысячи золотых монет, или 12 ООО фунт, стерл. Во времена Константина и Юстиниана епископы уже не внушали своему духовенству и прихожанам полного доверия или, может быть, уже не заслуживали его. Поэтому церковные доходы каждой епархии были разделены на четыре части: одна для самого епископа, другая для низшего духовенства, третья для бедных и четвертая на публичное богослужение, а злоупотребление доверием часто и строго наказывалось. Церковное имущество все еще подлежало уплате всех общих государственных налогов. Духовенство Рима, Александрии, Фессалоники и др. иногда искало и добивалось некоторых частных изъятий, но сын Константина с успехом воспротивился преждевременной попытке собравшегося в Римини собора получить полное освобождение от всяких налогов.

IV.Латинское духовенство, воздвигнувшее свой трибунал на развалинах гражданского и обычного права, скромно приняло от Константина в качестве дара самостоятельную юрисдикцию, которая была для него плодом времени, случайности и собственной предприимчивости. Но щедрость христианских императоров сверх того наделила его некоторыми прерогативами, охранявшими и возвышавшими его священный характер. 1. При деспотической форме правления одни епископы получили и сохранили неоценимое право подлежать суду себе равных, и даже в случае обвинения в уголовном преступлении собор из их собратьев был единственным судьей над тем, виновны они или невинны. Если только такой трибунал не воспламенялся личной враждой или религиозными раздорами, он, натурально, должен был относиться к духовному сословию с благосклонностью и даже с пристрастием; но Константин был, по-видимому, убежден, что тайная безнаказанность менее вредна, чем публичный скандал, и Никейский собор услышал от него назидательное публичное заявление, что, если бы он нечаянно накрыл епископа в прелюбодеянии, он прикрыл бы виновного своей императорской мантией. 2. Домашняя юрисдикция епископов была в одно и то же время и привилегией, и стеснением для лиц духовного звания, так как их гражданские тяжбы были, ради приличия, изъяты из ведомства светских судей. Их неважные проступки не навлекали на них позора публичного суда и наказания, а подвергали их легким исправительным мерам, которые налагались епископами с такою же умеренною строгостью, с какою родители или наставники относятся к юношескому возрасту. Но если лицо духовного звания совершало такое преступление, которое нельзя было загладить исключением из почетной и выгодной профессии, то римский судья обнажал меч правосудия без всякого внимания к церковным привилегиям. 3. Право третейского разбирательства было признано за епископами положительным законом, и судьям было приказано исполнять безапелляционно и безотлагательно епископские декреты, обязательная сила которых прежде основывалась на взаимном согласии обеих сторон. Обращение самих судей и всей империи в христианство должно было мало-помалу устранить опасения и колебания христиан. Но они не переставали обращаться к трибуналу тех епископов, которых они уважали за их ум и бескорыстие, и почтенный Аустин с некоторым удовольствием жаловался на то, что исполнение его духовных обязанностей беспрестанно прерывалось необходимостью разрешить споры о серебре и золоте, о земле и рогатом скоте. 4. Древняя привилегия святилищ была перенесена на христианские храмы и распространена благочестием младшего Феодосия на весь объем освященной почвы. Беглецы и даже преступники могли обращаться к божеству и к его служителям с мольбами или о справедливости, или о помиловании. Опрометчивые насилия деспотизма сдерживались кротким заступничеством церкви, и как жизнь, так и состояние самых высокопоставленных подданных могли находить для себя защиту в посредничестве епископов.

V.Епископ был постоянным цензором нравственности своих прихожан. Правила церковного покаяния были выработаны в целую систему церковной юриспруденции, в точности определявшей долг приватной или публичной исповеди, условия очевидности, степени виновности и меру наказания. Не было бы возможности приводить в исполнение правила этих духовных кар, если бы христианский первосвященник, наказывавший мелкие проступки простонародья, не касался бросавшихся в глаза пороков и пагубных преступлений должностных лиц; но не было возможности следить за

поведением должностных лиц, не контролируя вместе с тем и административную деятельность светского правительства. Некоторые соображения, основанные на религии, на преданности или страхе, охраняли священную особу императора от усердия или гнева епископов, но эти последние смело подвергали духовным карам и отлучали от церкви тех второстепенных тиранов, которых не прикрывало величие императорского достоинства. Св. Афанасий отлучил от церкви одного из египетских министров, а произнесенное им против этого министра запрещение огня и воды было торжественно сообщено церквам Каппадокии. В царствование младшего Феодосия один из потомков Геркулеса, благовоспитанный и красноречивый Синезий, занимал епископскую должность в Птолемаиде вблизи от развалин Кирены, и этот епископ-философ выдержал с достоинством ту роль, которую он принял на себя с неохотой. Он одолел чудовище Ливии, президента Андроника, злоупотреблявшего авторитетом продажной должности, придумывавшего новые способы вымогательств и новые пытки и усиливавшего свою виновность как угнетателя виновностью святотатца. После бесплодной попытки направить этого высокомерного сановника на путь истины при помощи кротких религиозных увещеваний Синезий подверг его самой строгой каре, какая только была в распоряжении церковного правосудия, - он обрек Андроника вместе с его сообщниками и их семействами на общую к ним ненависть и на земле и на небесах. Нераскаявшиеся грешники, более жестокие, чем Фаларис и Сеннахериб, более вредные, чем война, моровая язва или туча саранчи, лишались названия и привилегий христиан, пользования таинствами и надежды попасть в рай. Епископ приглашал духовенство, должностных лиц и народ отказаться от всякого общения с врагами Христа, не принимать их в свои жилища и к своему столу и отказать им во всяких житейских услугах и в приличном погребении. Как ни была малоизвестна и ничтожна церковь в Птолемаиде, она обратилась с извещением об этом ко всем другом церквам империи и объявляла, что миряне, которые не подчинятся ее приказаниям, сделаются участниками в преступлении и в наказании Андроника и его нечестивых приверженцев. Страх, который внушали эти церковные громы, был усилен ловким обращением к содействию византийского правительства; трепещущий президент стал молить церковь о помиловании, и потомок Геркулеса имел удовольствие поднять