Мечи Эглотаура. Книга 1 - Эдуард Мухутдинов

— Госпожа? — удивился я снова. Что-то многое стало меня удивлять.

«Молчи, болван! Никуда я его не отпущу. Еще чего!»

— А что это вы такая кровожадная? — поинтересовался я. — Разве я вам что-то плохое сделал?

Красные огоньки с ненавистью уставились на меня и полыхнули багровым пламенем ада.

— Ты пришел.

— И… — я растерялся.

— И за тобой идет Хаос, несущий смятение.

— Чего?

— Если тебя не остановить, мир падет.

— Куда упадет?

— Да никуда не упадет! Просто ему придет конец.

— Что, совсем конец? — я туп, ну просто до умиления.

— Не совсем, но почти. Когда одна эпоха сменяет другую, мир рушится.

— А я-то причем?

— На тебе печать вестника.

— Это еще что такое?

— С твоим появлением начнутся перемены, ведущие к падению мира.

— К концу света, что ли? — догадался я наконец.

— Да, сие событие именуют и так, — согласилась личность. — Но нынешний мир еще не изжил себя, поэтому ты пришел слишком рано, вестник.

— Да никакой я не вестник. И появился не только что, а уж лет двадцать пять тому назад.

Личность покачала головой.

— Не совсем так. Знаком ли ты с теорией о множественности миров?

— Мно… мно… чего?

— Некоторые философы полагают, что миров множество, и их число не ограничено никакими законами. Отчасти они правы. Когда грядут перемены, из одного из таких миров появляется вестник, не помнящий своего прошлого и ищущий объяснений. С самого начала он ставит себе некую цель. И когда цель достигается, начинаются великие и трагические события, концом которых обычно становится падение мира. Обыкновенная смена эонов в космологическом определении, но страшные катаклизмы и потрясения — в смысле земном.

— Странно, — пробормотал я, — я тоже ничего не помню и стремлюсь попасть в Райа.

— Вот именно, потому говорю — ты вестник. И если не отпустить тебя отсюда, то падение мира соответственным образом окажется предотвращено. По крайней мере до тех пор, пока не будет подготовлен новый вестник. Но этого события ждать придется еще неисчислимое количество лет.

— И… Что же, если я изменю свою цель? — спросил я.

— Сие бесполезно. Законы нашего мира станут вести тебя только по намеченному пути, любые попытки отвратиться с него потерпят поражение. Любые, кроме одной — немедленной и жестокой смерти. Именно жестокой, иначе даже мертвым ты сможешь завершить свой путь.

— Что, по дорогам мертвецы шляются? — с ужасом спросил я. — Ну, те, которые погибли, не дойдя до места назначения? И давно так?

— Нет, не шляются. Но ты — вестник, а они — просто разумные. Здесь разница.

— Так. Ладно. Сообразим. Значит, если я дойду до Райа, начнется конец света. Не дойти до Райа я не могу, ибо так велят законы мира. Но есть выход, к которому хотите прибегнуть вы, ибо заинтересованы в сохранении и добром здравии старого мира… то есть существующего. Так?

— Именно.

— Хм… Да-а… Но видите ли, есть загвоздка. Я этого не хочу.

— Ну, сие не есть проблема, — ответила личность и махнула полой плаща, что-то пробормотав при этом.

Послышался странный скрип, и две сучковатые ветви схватили меня за руки. Я дернулся, но безрезультатно. Вся моя странная сверхсила оказалась бесполезной перед деревьями гигантами. Всплыло воспоминание об общении с деревом-братом, стало неприятно и страшно. Против ожидания, гиганты не стали ни обвивать меня ветками, ни разрывать надвое — видимо, странная госпожа действительно согласилась с мнением насчет неэстетичности подобной казни.

— Это ошибка, — попытался воззвать я к разуму. — Я всего лишь бедный путник, который хочет вернуть себе память!

К сожалению, разумом здесь и не пахло.

— Вестник не может быть бедным, — убежденно ответила личность. — И памяти у него никакой нет.

— Как же нет, если я постоянно случайно вспоминаю всякие странные вещи? Сам, что ли, придумываю?

— Это остаточные мысли из твоего родного мира. Но память твоя уже стерлась. Напрочь.

— Не, не может этого быть!

— А если даже и не может, какая разница? Все равно ты вестник. Я это знаю, и ты отсюда не уйдешь.

«Отпустите его, госпожа, — попросил Игг. — Мир слишком стар, чтобы продолжать жить».

— Ага, значит, ты хочешь умереть! — воскликнула личность. — Ведь пока существует мир, живешь и ты, старик! Вот оно что!

«Да, я стар, — печально ответил замок. — Никто старше меня не остался уже на этом свете, все давно превратились в прах. Да и я почти умер. Но старый мир держит меня, это невыносимо. Отпустите его, госпожа, дайте свершиться предреченному».

— Никогда! Сему не бывать никогда!

Личность повернулась в мою сторону, выпростала из-под плаща руки — тонкие изящные ладони, явно принадлежащие женщине — и направила их в мою сторону с невнятным шепотом: «Фай!»

Что-то неприятно обожгло руку. Я глянул и увидел, что пляшущий огонек блуждает по тыльной стороне ладони, приседая и покачиваясь, словно отыскивая, куда бы лучше внедриться. Я в ужасе завопил и начал сопротивляться, пытаясь стряхнуть странное пламя с себя и освободиться от мертвой хватки деревьев. Первое не удалось, но вот второе… Личность находилась в позе, явно озадаченной.

— Что-то не так… — произнесла она. — Но что? Иги… Ты?!

Я почувствовал, что цепкие ветви ослабли, и рванулся еще раз изо всех сил. И провалился в бездну…

«Я помог тебе. Помни же и ты, помоги мне умереть», — сквозь пространство тихо донеслось вслед.

Бездна поглотила меня…

Я решил, что личность добилась своего…

И проснулся.

Темно, только ветер свистит в щелях. Мыши пищат где-то далеко внизу. Да доски скрипят в комнате. Доски скрипят?

Я осторожно приподнял голову. Во мраке чуялось движение. Кто-то осторожно ступал по полу, шаря по сторонам загребущей лапою. Я ухмыльнулся. Не там ищет, все богатства под подушкой. Или нет? Или у Пахтана в сумке? Не помню…

— Эй, — громко сказал я в темноту. — Может, свет зажечь? Не видно ведь ничего, а?

Темный субъект подпрыгнул, споткнулся, грохнулся, развалил какую-то старую мебель, выдал порцию грубого мата.

— Ого, — восхитился я, — а еще что-нибудь знаешь?

Ответа не последовало. Громко сопя, незнакомец вскочил, бросился к двери, вышиб ее напрочь и, припадая на одну ногу, ускакал по коридору к лестнице. Дверь захлопнуло отдачей. Грохот шагов затих внизу, подозрительно в стороне проживания трактирщика. Еще один момент на заметку. Потом учтем.

Я посмотрел на Жулю. Она даже не проснулась от зверского шума — так умаялась, бедняжка. Я погладил ее по щеке. Девушка завозилась, пробормотала что-то, свернулась в клубочек подобно котенку, прижалась ко мне, отзываясь на ласку. Обхватив ее руками, я вновь попытался погрузиться в сон.

Но сон уже не пришел.

Утро настало безрадостное. За ночь набежали тучи, моросил грязный дождик. Похоже, непогода пришла со стороны Махна-Шуя и его извергнувшегося вулкана. Отдельные капельки сами по себе казались прозрачными, чистыми, но лужи были черными, с неприятного цвета нездоровыми разводами.

Я спустился вниз, вежливо поддерживая Жулю под руку. С виду — вежливо. На самом деле нежно. Однако необходимо пока соблюдать приличия.

Несмотря на столь приятное соседство, настроение было паршивым. Невыспавшийся, голодный, злой на хозяина за ночное происшествие, сбитый с толку странными снами, я чуть ли не въяве ощущал, как чешутся кулаки. Придется их обо что-то почесать, хотя бы и о чьи-то скулы. Вон громилы стоят у прилавка, ухмыляются. Делать им, видите ли, нечего. Придурки великовозрастные. Вымахали все четверо чуть ли не с меня, а ума — даже сотой части нет, все таланты на силы истратили, да на забавы глупые.

Едва ли не закипая от злости, я довольно резко усадил Жулю за столик; девушка обиженно глянула на меня, открыла было ротик, но ничего не сказала. Поняла, что я не в духе.

Жирный боров — хозяин трактира — стоял у прилавка, сверля меня взглядом и поедая глазами Жулю. Уважения — ни на грамм. Громилы заинтересованно посмотрели на Жулю, криво ухмыльнулись и едва заметно кивнули. Чего радуются, болваны?!

С трудом удерживая себя в руках — помню, каково, когда я разъярен, не сладко тогда окружающим, — я выплюнул трактирщику в лицо заказ. В смысле — несколько слов, означающих заказ.

— Чаю! Давай! Быстро! Хлеба и масло!

Мужик озадачился. Видимо, не ожидал такого тона. Впрочем, его не особенно проняло. Пожав плечами, он брезгливо ответил:

— Какой, к черту, чай? Это не восточная тошниловка, а нормальный тратрейский ресторан.

— Сортир, а не ресторан, — процедил я. — Давай, неси.

— Три монеты.

— Чего? Вчера дешевле было.

— То было вчера. Времена меняются.

О Великие, взирающие иногда сверху на мир, будьте свидетелями — я совершил невозможное. Я сдержался и не размазал трактирщика по стене. Я медленно вложил руку за пазуху, нащупал несколько монет, выбрал три из них и неторопливо положил на стойку.