Богатая и сильная - Вера Кауи

Он появился, подобно вспышке солнца, прикосновение его руки обожгло ее, его глаза, передвигаясь по ее лицу и телу с неторопливостью уверенного в себе мужчины, оставили за собой горящий след. Его взгляд пригвоздил ее к месту, ошеломил, лишил уверенности, заставил задрожать. Впервые в жизни она испугалась мужчины.

С самого начала она сопротивлялась. Весь вечер эти глаза преследовали ее, тревожили, смущали, не давали опомниться. А его игравшие на гитаре руки каким-то образом играли на ней самой.

Той ночью она не спала. Все время думала о нем.

А утром, спустившись вниз, обнаружила, что его нет!

Она была вне себя от ярости. И сорвала свой гнев на Дейвиде. Она со злобным удовольствием глядела, как на его беззащитном лице недоумение сменяется обидой, однако в глубине души ей было стыдно. Никогда еще она не испытывала потребности отыграться на ком-нибудь другом.

А потом, заметив вдалеке его высокую, легкую фигуру, она кинулась к себе и заметалась по комнате, словно львица в клетке, злясь, обзывая себя похотливой кошкой! Это похоть, и ничего больше. Грубая, ненасытная, губительная похоть! Переспать и разбежаться. Папочка, купи мне это… Элизабет истерически расхохоталась. У нее полно денег… Но этот человек не продается.

Как это было в далеком детстве, она принялась повторять одно и то же: «Что мне делать? Господи, что мне делать?» Она не знала. Не имела ни малейшего представления.

Прежде она ничего подобного не испытывала. Даже не подозревала, что способна на такое.

И тем не менее она стала тщательно одеваться к обеду, несмотря на предупреждение Хелен. Выбрала тончайшее шифоновое платье цвета лимонного сока — глоток свежести для жаждущего мужчины. Туго затянула его на талии, под свободным лифом соблазнительно обозначилась ее полная, упругая грудь. Она распустила волосы, сбрызнула их пряными, дразнящими духами.

Старательно накрасилась, употребив все уловки манекенщиц. Она выставляла себя напоказ, подчиняясь новой, неведомой ей прежде силе… Она видела, как изменился его взгляд, когда он ее заметил, в его ирландской голубизне мелькнуло нечто такое, что у нее пересохло во рту и задрожали руки, но это было приятно, притягивало, возбуждало…

Весь вечер страсть пульсировала между ними, норовя вырваться наружу. Ее собственное волнение подсказывало ей, как взволнован он. Она старалась еще туже затянуть и без того нестерпимо тугие узы между ними.

Она проникалась его чувствами, угадывала его тайные мысли, улавливала тончайшие оттенки его желания.

Никогда еще она не испытывала такого острого и вместе с тем пугающего ощущения. И она знала, почему. Впервые в жизни она почувствовала себя женщиной.

Никогда она так остро не ощущала своего тела — каждую его клеточку. Ее тело сделалось гибким, осязание предельно обострилось. Она, как драгоценности, касалась гладкой поверхности стекла, кончика сигареты. Каждая линия и изгиб ее прикрытого легким платьем тела казались ей бесценными. Словно ее заключили в хрупкую, пустую оболочку. Когда Элизабет затягивалась сигаретой — теперь она получала от курения чувственное удовольствие, — то струйка дыма, извиваясь, проникала внутрь ее черепа. Казалось, коснись ее тихонько, и она зазвенит, как колокольчик.

Когда Дэв отказался ехать в Бижу, она не знала, огорчаться или радоваться. Черт побери, он прекрасно понимал: как бы она ни любила кино, на экране она увидит только его лицо. Но когда они вышли на улицу, он стоял там и ждал… Ее губы медленно скривила торжествующая усмешка: еще посмотрим, чья возьмет…

Дерзко качнув бедрами, она двинулась вперед, но тут он взял ее за руку, и она оцепенела. Легкое пожатие сковало ее по рукам и ногам.

— Я отвезу тебя. — Дэв не предлагал, а приказывал, и она, внезапно стихнув, покорившись, послушно ответила: «Хорошо». Он представил ее каким-то мужчинам — имен она не разобрала, она вообще ничего не слышала, — крепко держа ее за руку, как собаку на поводке или бабочку в сачке. Она чувствовала себя пойманным в ловушку насекомым: сейчас ее бережно извлекут на свет, придадут нужное положение, распластают и навечно вонзят в нее булавку.

Она была как в дурмане. Когда она захотела отогнать муху, рука налилась свинцом. Она погрузилась в апатию, лишилась воли, забыла обо всем на свете, кроме него.

Он распахнул дверцу «роллс-ройса», и она села в машину, словно сомнамбула. Он молча опустился на сиденье с другой стороны. Элизабет тоже молчала. Невидящими глазами глядела перед собой. Дэв завел мотор и тронулся с места, помахав рукой смотрящим им вслед мужчинам. Только когда они выехали из поселка на ровную, белую, как кость, дорогу, он прибавил скорость. Его рука уверенно лежала на рычаге скоростей, полностью контролируя положение. На среднем пальце смуглой руки белел шрам в форме полумесяца. Когда он переключал скорости, его рука двигалась совсем рядом с ее голой ногой. Элизабет инстинктивно отодвинулась. Мысль о его прикосновении приводила ее в смятение.

Ветер, врываясь в открытое боковое окно, трепал ей волосы. Она подняла руку, чтобы откинуть их с лица.

Дэв бросил на нее быстрый взгляд.

— Тебе мешает? — спросил он. — Закрой окно. Вон кнопка.

Но она никак не могла ее найти и, наклонившись вперед, беспомощно шарила рукой по дверце. Сбросив скорость, он полуобернулся, чтобы закрыть окно, но, проследив движение его руки, Элизабет и сама увидела нужную кнопку. Она подалась вперед, и ее грудь прижалась к его руке, нажимавшей на кнопку. Она вздрогнула. Их лица оказались совсем рядом. Она беспомощно глядела в его горящие глаза. Он резко нажал на тормоз, и машина со скрипом свернула на обочину.

Одной рукой он выключал мотор, а другой прижимал ее к себе. Они упали на сиденье.

Их страсть была яростной, необузданной, без проблеска ласки. Терзаемые нестерпимым голодом, они жадно набросились друг на друга. С широко открытыми ртами, ищущими языками. Их пальцы хватали, ногти царапали, зубы впивались в чужую плоть. Они издавали нечленораздельные звуки, тяжело дышали, кусали, сосали, исступленно припав друг к другу, губы к губам, тело к телу, затем его пылающий рот стал спускаться вниз по ее шее, в глубокий вырез платья, пальцы нетерпеливо стягивали с нее одежду, он впился в ее соски, она застонала, чувствуя, как его губы и язык скользят по ним, толкают, тянут, рождая глубоко-глубоко внутри нее ноющую тяжесть. Он притянул ее к себе и, прижимая одной рукой, другой распахнул дверцу машины, соскользнул вниз и, сделав всего три шага в сторону, упал вместе с ней в высокую траву, растущую по краю кукурузного поля. Легко, словно с початка кукурузы, он сорвал с нее платье, ее дрожавшие от нетерпения руки помогли ему освободиться от его одежды, и их разгоряченные, скользкие тела прильнули друг к другу.