Тридцать девять и девять (СИ) - Джим Вестван

на тебя вот так — в полный размер своих лучистых серых глаз — и просто тебе улыбаться, чтобы ты почувствовал эту благодарность и еще кое-что гораздо большее: то, о чем дети обычно не говорят своим родителям, да и зачем? Все и без слов понятно.

***

Данил чуть ли не на руках вынес Катюху из здания суда. Это лучшая мамочка на свете! Без запинки отвечая на все вопросы судьи, она отказалась и от Давыдова, и от своего ребенка сразу, безоговорочно и наотрез, моментально соглашаясь на любые условия. Она будто репетировала все эти дни: так четко, без запинки произносила все ответы, словно зазубренный урок, явно наводя судью на подозрения относительно своей способности к мышлению. Она вообще не задумывалась, отречения реально отскакивали от ее зубов.

На саму судью она при этом почти не смотрела, зато постоянно косилась на мирно сидящего в уголке Валерия Борисовича, который мило ей улыбался, одобрительно кивал и постукивал пальцами по кожаной папке, лежащей у него на коленях. Было видно, что он здесь — главный Катькин экзаменатор. Он же и отдал Кате эту папку с ее новыми документами сразу, как только они оказались в холле здания, показав тем самым, что Катюша заслужила «отлично». Он ни слова ей не сказал — просто сунул папку в руки и, повернувшись к счастливому Данилу, стал поздравлять его с безоговорочной победой, вновь выслушивая каскад ответных восторгов и благодарностей за проведенную на высочайшем уровне работу.

Катя бросилась оттуда со всех ног, спеша оказаться на улице и убедиться, что все реально, она свободна и улетает из этой страны навсегда! На суд ее привез милицейский воронок и ждал у входа со двора на случай, если бы она что-нибудь не так сделала. Ну уж нет, хватит с нее этой семейки и связанного с ними ужаса. Она хочет забыть последний год как страшный сон и никогда больше, никогда о нем не вспоминать!

Данил краем глаза увидел, как рванула Катька куда-то, но наблюдать за ней Данилу было уже неинтересно. Кати больше нет у Данила в жизни, и у него достаточно дел, о которых он теперь с удовольствием будет думать!

***

Дома все было готово к великому празднику в честь развода Давыдова и в честь теперь уже только ему принадлежащей доченьки. Хотя, конечно, не только ему. Все собравшиеся сегодня за этими сдвинутыми вместе столами были активными участниками затеянного Данилом предприятия. Без них он бы не обошелся. Без них вообще ничего бы не получилось. Они как будто родили ему дочь все вместе, и они тоже это чувствовали. Каждый из них в той или иной мере приближал день, когда все уже позади, когда твоя радость бьет через край, и ты едва сдерживаешь слезы, глядя на родные улыбающиеся лица…

Но Ленки не было за столом. Ее вообще не было целый день, а вечером она позвонила Мише и сказала, что задерживается в отделении, и чтобы праздновать начинали без нее. Она такую важную роль сыграла во всей истории, и Данилу было, конечно, обидно, что ее нет сейчас рядом. Но что поделать — она врач, и, наверное, кто-то в ней сейчас действительно нуждается.

Он обнаружил ее, когда возвращался домой, проводив до такси Арсена с Викой. Лена сидела в их дворе на скамейке, спрятанной за зеленым кустом сирени, курила, держа сигарету в дрожащих пальцах, и было неизвестно, сколько времени она здесь находится и почему к ним не поднимается. У нее, похоже, что-то серьезное случилось.

— Привет, Ленчик, почему ты нас игнорируешь? — улыбаясь, попытался Данил заговорить беззаботным тоном, но Лена так на него взглянула, что он понял: шутки сейчас неуместны. Он сел рядом с ней, пытаясь заглянуть в ее бледное лицо. — Что-то случилось, Лена? Ты знаешь, что ты можешь мне сказать. Я тебе всю жизнь буду должен, ты можешь на меня рассчитывать.

Лена не отвечала, лишь покивав неопределенно, и Данил беспокоился все больше.

— У тебя на работе неприятности какие-то? — ловил он ее блуждающий взгляд. — У вас там случилось что-то? Появился уже этот ваш новый доктор? Главный акушер вроде?

— Да… — потерянно произнесла Ленка, от него отворачиваясь. — Появился. Дождались…

— Ну и как он?

— Да так… нормально. Все нормально.

— Знаешь, я думаю, ты просто устала, — улыбнулся ей Данил, поднимаясь со скамейки и подавая руку. — Все мы устали за последнее время. Но мы же сделали это! Мы просто нереальное сделали, Ленка! Теперь совсем другая жизнь начнется, вот увидишь. Все будет совсем по-другому. Все будет хорошо!

***

— Все будет хорошо, — вяло, без всякого выражения произнес Стив, печально глядя в окно своего загородного дома из-за спины изучающей знакомый пейзаж Элины. — Ты просто устала. Это будет проходить.

Что «будет проходить»? Непрерывно моросящий дождь, вечная сырость в холодном просторном особняке и ощущение своей абсолютной непричастности к этому месту и в целом ко всему в ее жизни происходящему?

И она перестанет стоять вот так, тупо уставившись на идеально подстриженный зеленый газон перед домом, на декоративные кустики вдоль шоссе, за которым — снова такой же газон, только совершенно гигантский. Поле для гольфа. Одно из тех, которые здесь, в Ричмонде, особенно живописные. Стоять с ощущением того, что вот-вот эта полоса закончится, «все будет проходить», и начнется наконец ее собственная жизнь.

Очень любезно со стороны Стива еще пытаться произносить русские фразы, которые у него получаются все хуже. Это вполне закономерно — у него больше нет языковой практики. Впрочем, ее язык здесь абсолютно не прогрессирует тоже. Для общения с продавцами лондонских бутиков и заправок ей хватило бы уровня восьмого класса. От местных телевизионных сериалов ее уже просто мутит, а с мужем они практически не общаются. Зачем ей нужен был филфак МГУ, преодоление немыслимых трудностей и постоянное стремление куда-то? Зачем вообще все было?..

Чтобы приехать сюда и рассказывать себе, что она привыкнет, втянется, заставит себя наконец чем-нибудь содержательным заняться и полюбит этот город мечты, эти газоны и этот дом. Да, и этого славного парня, ее замечательного мужа. Несчастного Стива Грейса, которого два года назад в перерыве между рейсами Британских авиалиний угораздило оказаться в Лужниках на одной с ней трибуне и спросить, на кого из стартующих сейчас пловцов она пришла посмотреть.

Хороший был вопрос, в самую суть происходящего. Конечно, она объяснила, что для нее, студентки выпускного курса романо-германского отделения, проходящие в Москве Игры доброй воли — отличный шанс получить практику общения с носителями языка. И хорошо,