78 - Макс Фрай

Так звали его мать — Изабелла. Он почти не помнил её, но имя будило смутные воспоминания о прозрачных серых глазах и улыбке. Иногда во сне он видел её лицо, склоняющееся над ним. Её губы приближались и вдруг исчезали, сменяясь гроздью черных ягод. От матери ему достался черный католический крестик на шелковой тесьме. Именно его нашла полиция около тела Саши. Истертая от времени тесьма была порвана.

Алекс усмехнулся.

Всё связано в этом пряном солоновато-солнечном мире. И только русская женщина с изящными, покрытыми светлым пушком лодыжками, до поры до времени выпадала из этих связей. А точнее — до тех пор, пока не умерла.

Вначале он не поверил услышанному — и когда его уводили, чтобы затолкать в полицейский автомобиль, и потом — когда встретился с Берманом. Адвоката ему нанял Рамон.

— Ваше дело плохо, — то и дело повторял толстяк, потирая влажные руки. Короткие пальцы, на фалангах которых росли отвратительные черные волоски, находились в постоянном движении. Алексу было противно пожимать их, но приходилось.

— У вас нет алиби, — губы Бермана озабоченно поджимались, словно он видел что-то неприятное. А его клиент пожимал плечами — какое может быть алиби, если он спал? Впервые за несколько месяцев спал один. Потому что Саша сказала ему, что у любых отношений есть свой срок. Он подумал, и согласился.

То, что они за час до убийства пили с Рамоном виски на террасе и слушали обожаемые Алексом баллады Стинга, настоящим алиби не было. Но, по крайней мере, могло бы послужить доказательством того, что к полуночи он уже набрался до такой степени, что не смог бы вести машину. Он был пьян в стельку, и напился просто потому что так принято у мужчин — надираться, когда женщина уходит к другому.

Рамон должен был подтвердить, что Алекс напился ДО того, как умерла Саша, а не ПОСЛЕ этого.

Иногда ему казалось, что он действительно убил её — привел на берег залива, усадил в шезлонг и вонзил в сердце складной испанский нож с матовым лезвием. Там её и нашел мальчишка — уборщик пляжа. Запрокинутое бледное лицо, опавшие руки, и серая костяная рукоятка, торчащая из груди — такой отразилась Саша в любопытных черных глазах.

Ну не цинично ли? — вопрошал прокурор в суде, и присяжные кивали — цинично. И судья поджимал губы, точно так же, как Берман. И потухший взгляд пожилой женщины, атери Саши (тогда он впервые узнал, что у неё, оказывается, была мать, надо же!) то и дело ощупывал сидящего в зарешеченной клетке Алекса. И почему-то его мучил вопрос — что будет, если он хоть раз попробует ей улыбнуться?

А потом вызвали главного свидетеля — Рамона. Как же он был хорош — даже насквозь гетеросексуальный Алекс готов был влюбиться в этого обаяшку. Как он говорил — тихо, смущаясь, гася на щеках румянец стыда за то, что ничем не может помочь другу. Он бы очень хотел, но все, что он мог, это нанять для него лучшего на побережье адвоката. Нет, он не видел той ночью Алекса, не заезжал к нему и не пил на террасе виски со льдом и не слушал Стинга. Вернее, заезжал, но его лучшего друга не было дома, и машины его, которая стоит на дорожке, он тоже не видел. Увы, но лжесвидетельство — это страшный, непростительный грех, поэтому он говорит правду, и ничего, кроме правды.

Пальцы Бермана суетились на черной поверхности стола, словно мальчик и девочка, решившие впервые заняться сексом. Алексу больше всего на свете хотелось, чтобы они нашли, наконец, правильную позицию и мирно улеглись на белый лист бумаги. Но у них не получалось.

Голос Рамона журчал ручейком, глаза прокурора туманились, а судья кивал и кивал, словно пластмассовый ослик, который был у Алекса в детстве. Ослика ему подарила вторая жена отца. Или третья? Нет, вторая, потому что третья появилась, когда он уже пошел в школу, и время кивающих осликов закончилось.

Именно в это момент он решил, что убьет всех четверых, включая Бермана.

У него оставался ещё один шанс — призрачный, невероятный, возможный только при исключительном везении. «Ягуар» тихо, как и положено большому сильному зверю, заурчал и прыгнул в темноту.

Там, где дорога шла вниз, Алекс заглушил мотор, и машина покатилась под уклон. Через открытое окно было хорошо слышно, как поют цикады и шелестит под колесами гравий.

И все же он едва не опоздал. Ещё пять минут, и светлый «порше» адвоката миновал бы поворот. Берман все-таки решился на бегство.

Алекс включил фары, когда серебристый автомобиль начал аккуратно вписываться в довольно крутую дугу. Ослепленный «Порше» шарахнулся к обочине и замер. Чтобы суметь развернуться тут даже днем, требовалось хладнокровие и расчет, а у Бермана наверняка тряслись руки. Эти пальцы с черными волосками и отполированными маникюршей ногтями — Алекс представил, как мечутся они по черному пластику руля, точно как тогда в суде.

В тускло освещенном салоне было видно, как адвокат достал мобильный телефон и прижал его к уху. Алекс знал, кому он звонит. Рамону. Красавчику, который теперь жил в белом доме среди миртов и кипарисов и по утрам принимал ванну с видом на залив. На террасе этого дома они когда-то сидели вдвоем — черт бы побрал и виски, и Стинга! Собственно, больше всего Алексу тогда запомнились кружащиеся на фоне бархатного неба звезды и светлячки.

Совсем немного времени ушло на то, чтобы разобраться, кому было выгодно надолго упечь его в тюрьму, на удивление немного. Хотя чему тут удивляться — он ведь уже знал, что убьет их — ещё до того, как понял, кому нужна была смерть русской именно в ту ночь.

Он заставил мотор взреветь. Дольше тянуть было нельзя — Берман мог вызвать полицейский вертолет. Но с этим адвокат будет тянуть до последнего. На этом и строился расчет Алекса — правда для толстяка была страшнее убийцы, от которого все же можно попробовать скрыться.

«Ягуар» двинулся вперед медленно и вкрадчиво — умница, настоящий хищник. Адвокат ещё попытался уйти от удара и проскочить, но Алекс не оставил ему ни единого шанса. В тот момент, когда «порше» сделал неуклюжий маневр, он бросил свою машину вперед, одновременно распахнув дверцу и сделав то, что так долго отрабатывал — прыжок в сторону с кувырком через голову. Удара избежать не удалось, и вслед за тем, как он приложился плечом и коленом к каменистой почве, раздался грохот. Алекс ещё успел увидеть, как снося ограждение, рушится в ущелье серебристая машина. Черная каким-то чудом удержалась на самом краю обрыва, и ему пришлось встать и, прихрамывая подойти к ней. Одного толчка оказалось достаточно — «ягуар» покорно клюнул носом и канул в темноту. Мир твоему праху, верный друг. Он не собирался разбивать угнанную три дня назад в другом городе машину, так получилось. Так фишка легла, как любил повторять Рамон.